Время московское - Алексей Фомин

— Государь, возьмешь меня завтра с собой? — поинтересовался Адаш.

— Нет, я вечером пойду один.

— Как же ты в Кремль пройдешь? А я пароль знаю.

— И я знаю, — похвалился Сашка.

— Гм, — хмыкнул Адаш. — Сдается мне, государь, что не государственные дела тебя завтра в Кремль ведут. Уж не к боярыне ли Тютчевой собрался?

— А ты зачем? Старых знакомых проведать? — в тон ему отреагировал Сашка. — Уж не амазонка какая тебя зацепила?

— Да, понимаешь, государь, — неожиданно засмущался старый вояка. — Ты ж начальницу стражи видел…

— Куницу-то?

— Ее самую. Семнадцать лет назад мы… Дочка у нас есть. Обещала показать.

— Ну что с тобой поделаешь. — Сашка рассмеялся и по-дружески хлопнул своего наставника по плечу. — Придется брать тебя с собой, старый черт.

XIII

В Кремле царила суета. Ржание лошадей, заливистый лай собак, громкие голоса и беготня, беготня, беготня… Великий князь собирался на охоту. Как всегда, в самый последний момент вспоминалось, что забыто нечто важное, посылался человек… Казалось, этому не будет конца. Охота намечалась долгой, на неделю, не меньше, — князь выезжал с большой свитой в лесную заимку. Наконец тронулись, и из ворот потянулась целая процессия размером с небольшое войско с обозом, выступившее в дальний поход.

Харлампий Тютчев в охоте не участвовал — удалось отговориться, сославшись на сильную простуду. Но по роду службы своей при сборах не только присутствовал, но и принимал самое деятельное участие. Боярин Тютчев надзирал за великокняжеской кухней и кухонным хозяйством, отвечая за то, чтобы в этом большом и сложном организме под названием «двор великого князя Владимирского» все были ежедневно и не менее трех раз в день досыта накормлены и довольны. Начиная с самого князя Дмитрия и до последней кошки Мурки, обитающей в острожном подвале.

Тютчев был из новых, так называемых молодых бояр. Боярский сан он получил от князя Дмитрия. Молодой великий князь не доверял старым родам, тесно связанным с Ордой, предпочитая опираться на новых, своих людей. И свежеиспеченный боярин отвечал на княжеское доверие неизбывной верностью и усердием. Да и вся многочисленная родня его (у Харлампия было шесть братьев и две сестры, а уж двоюродных — не счесть) тянулась за ним, неукоснительно следуя слову удачливого родственника. И не зря. Один из братьев уже стал начальником кремлевской стражи. Остальные братья и зятья пока ходят простыми дружинниками в великокняжеской дружине, но и это неплохо. Стабильное жалованье дружинника — мечта каждого мелкого помещика.

Велики милости князя Дмитрия: боярский сан и приличное жалованье, да и должность сама по себе неплоха. Стать поставщиком для обеденного стола самого великого князя стремится каждый купчишка. И все они идут на поклон к боярину Харлампию. Одна беда — жадны купчишки до неприличия. Все норовят долю боярина Тютчева не от своей цены отнять, а в цену великому князю надбавить. Но с такими Харлампий расстается без всякого сожаления. Но… Растут доходы, так ведь растут и расходы. Дети простого дворянина обошлись бы без всякого образования (дай бог, читать научились бы у местного попа), а столичный боярин Тютчев, хочешь не хочешь — должен нанимать детям учителей. А разве можно жить в той избе, которую еще дед ставил? Пришлось в имении новые хоромы возводить. Да и в Костроме дом нужен, ведь не все ж время во дворце отираться, ночевать рядом с прислугой; хочется и в собственной постельке на пуховых перинах понежиться рядом с женушкой. А женушка… С одной стороны, конечно, хорошо, что великая княгиня ее в свою свиту взяла, постельничей назначила. Но с другой… Дети, как сироты, растут, не видят ни отца, ни матери. Обычно Ольга хоть через день дома ночевала, а тут всю неделю дома не была. А с отъездом великого князя на охоту — тем более великая княгиня ее не отпустит. Опять же няньку пришлось нанять, чтоб за малыми присматривала. И не какую-нибудь, а из Англии, как нынче модно. И все денег стоит. А одежду взять? Во дворец абы в чем не походишь. Правда, и здесь князь жалует. Вот соболиную шубу подарил со своего плеча. Но князь Дмитрий высок и тучен, а Харлампий мелок и тощ. Вот и лежит княжеская шуба в сундуке. Что с ней делать? Ну не продавать же (не приведи господь, великий князь узнает). Может, детишки подрастут — сгодится кому. Старым родам хорошо. У тех меха из поколения в поколение переходят. А что делать Харлампию? Все приходится приобретать наново. И все расходы, расходы, расходы… Слава богу, Некомат, добрый человек, иногда деньгами ссужает, но… их рано или поздно все одно отдавать придется.

Так и стоял на обочине боярин Тютчев, погруженный в раздумья о собственной жизни, а охотничья кавалькада все тянулась перед ним, как воинская колонна перед воеводой, принимающим парад.

— А ты, Харлампий Бяконтович, что ж не на охоте? — Кто-то тронул боярина за плечо. Харлампий оглянулся. Некомат. Стоит — кутается в свой иноземный плащик.

— Простыл я. — Тютчев пару раз шмурыгнул носом, потом достал из кармана шубы платок и тщательно, демонстративно высморкался. — Жар у меня, так все кости и ломит.

— В баню бы тебе надо, — с сочувствием посоветовал Некомат.

— Да вот, сейчас великого князя провожу и отправлюсь домой. И в баньку схожу, и отлежусь после.

— В городе останешься или в деревню к себе поедешь?

— Да уж поеду, пожалуй, в деревню. Банька там у меня знатная. Боярыня моя, наверное, с великой княгиней останется. Так что… Да, в деревню поеду.

— Ты погоди — в деревню, Харлампий Бяконтович. Разговор у меня к тебе есть. Обожди чуть-чуть здесь, в Костроме.

Харлампий вспомнил о долге, отчего настроение его из озабоченно-делового стало просто скверным.

— Ежели дело есть, говори сейчас.

— Нет, — отказался Некомат. — Не здесь и не сейчас. Чуть попозже заеду к тебе домой.

Харлампий, понятно, в баню не пошел (какая баня с таким настроением). Приехал домой и, не обедавши, расположился в горнице — дожидаться незваного гостя. Некомат явился вскоре, долго ждать себя не заставил.

— Ты погляди, чтоб чужих ушей не было, — попросил он Тютчева.

Харлампий выглянул за дверь, потом запер ее на ключ и провел гостя в дальнюю комнату, служившую ему кабинетом.

— Здесь можешь говорить спокойно, никто не услышит, — успокоил он Некомата.

— Слышал, что собираешься дочь свою старшую за Тимофея Вельяминова отдавать.

Харлампий аж крякнул при упоминании об этом своем намерении. С той самой минуты, когда он увидел своего будущего зятя впервые, не было ни одного часа, чтобы он не вспомнил об этом молодом человеке.

— А ты-то откуда об этом знаешь, Некомат Параизович?

— Сорока на хвосте принесла.

Харлампий тяжело вздохнул.

— Скажу тебе как на духу. — Он даже приложил левую руку к сердцу. — Была такая мысль. И даже договорились вроде о сватовстве. Сам знаешь, какие у меня дела. Великий князь дает много, но много и тратить приходится. А деревенек у меня всего две; одна три двора, другая — пять. Сквернее, чем у самого захудалого дворянчика. Жить-то с чего? Спасибо тебе, выручаешь иногда деньгами. Но… Опять же отдавать надо. А с чего? Думал, дочь хорошо замуж выдам, глядишь, и мне что-нибудь обломится. Вельяминовы-то люди богатейшие. Выторгую у них сельцо дворов на сто лично для себя. Вот и новый поворот в жизни будет. Но… — Харлампий замолчал, поскреб козлиную бородку пятерней, вновь тяжело вздохнул. — Поглядел я на этого женишка тогда вот в цирке, вместе с тобой вот… Подумал-подумал… Боюсь, что с таким родственничком скорее государственным преступником сделаешься, чем разбогатеешь. Так что… Будет засылать сватов, я им сделаю от ворот поворот. А что?

— Да нет, ничего. Это хорошо, что ты так решил. Значит, ничто тебя не связывает с этим оболтусом. Это хорошо. Было бы гораздо хуже, если б ты на него надеялся, рассчитывал, а тут такое…

— Да какое такое? Говори ты толком, Некомат Параизович. Чего крутишь?

— Видишь ли, Харлампий Бяконтович… Жена твоя когда последний раз дома была?

— Да уже неделю как… — От нехорошего предчувствия Харлампий даже в лице переменился. — А что?

— Всю эту неделю молодой Вельяминов по ночам шастает во дворец. И проводит он эти ночи в одной и той же спальне. И это спальня твоей жены, Харлампий.

— Брешешь, — хрипло выдавил из себя Тютчев.

— Брешет кобель за забором, — жестко отрезал Некомат. — А я всегда дело говорю. Информация у меня верная и не единожды проверенная.

— Убью с-суку, — прошипел Харлампий и вдруг неожиданно взревел, как раненый зверь: — У-убью! И его и ее убью!

— Тише, тише, — принялся успокаивать его Некомат, — конечно, убьешь. Но надо подумать, как это лучше сделать. Как ты помнишь, это не такое уж и легкое дело. А если учесть, что во дворец с ним ходит и его телохранитель, этот ордынский сотник, то задача становится совсем непростой.