Рагу из лосося - Ирина Лобусова

— Как это взрослого мужика можно испортить…

— Так я ей и сказала. А она: обстоятельства бывают сильней. Он дочку свою очень любил. Души в ней не чаял. А дочка появлялась, только когда ей нужны были деньги, и внучку совсем ему не привозила.

— Почему же Маша не забрала пакет с собой?

— Не знаю. Я не спрашивала, а она сказала только, что у меня его никто не станет искать потому, что все знают, что у меня его нет. Я еще так удивилась. Но Машу лучше было ни о чем не расспрашивать. Не тот у нее характер.

— Маша не рассказывала, она ездила к Сергею на работу?

— Никогда. Говорила, что он ее не приглашал. Добрая очень она была, Машка. Я ей всегда говорю: «пострадаешь ты, дура баба, от своей доброты!».

Сбившись, подвыпившая Алла принималась говорить об убитой в настоящем времени, как о живой, и это производило на меня тягостное впечатление. Бутылка водки подходила к концу, а язык заплетался все больше и больше. Не дожидаясь, пока она опьянеет окончательно, я достала из сумочки фотографию Димы, которую всегда носила с собой.

— Посмотри, это тот парень, которого привозил Сергей?

— Ага. Тот самый.

— А как пакет выглядит?

— Желтая почтовая бумага, завернуто, как конверт. И по углам заклеен. Я его спрятала в кладовке, чтобы не был на виду.

— А что там внутри?

— Ты чего? Машка же не велела смотреть, а я всегда делала, что она говорила!

— А ты была когда-то у нее в гостях, когда Сергея дома не было?

— Нет. Даже адреса ее не знала. Машка не говорила. Сергей ей категорически запретил. Он был очень строгим в этом отношении.

— Наверное, у него дома она тоже какие-то пакеты хранила?

— У него она хранила все свои вещи. Когда та сука, дочка Сергея, выгнала Машу ночью на улицу, она пришла домой в платье, да халатик под мышкой держала. А в кармане платья была лишь мелочь — чтоб доехать на метро. Представляешь, эта сука запретила ей брать свои вещи, сказала «убирайся в чем стоишь!». А Маша добрая была, она не умела скандалить. И гордость в ней взыграла, она повернулась и ушла. Я ей говорила: «Давай поедем, вернем вещи, я этой суке так морду начищу, что она тебя еще и деньгами осыплет!» А Маша — все свое твердит «нет, не хочу, мне ничего от нее не нужно». Так и не поехали. После смерти Сергея Маше ничего уже не было нужно.

Внезапно она засуетилась:

— Слушай, ехать пора! Я ведь опаздываю! Мужик за пакетом придет! Ты меня отвезешь?

— Отвезу. Только один вопрос: а где же находится удав?

— Кеша? Маша его так назвала — Кеша. Симпатичный такой, молоденький совсем. В цирк я его обратно сдала. Чего мне с ним возиться? А когда она жила с Сергеем, Кеша был в цирке. Она его брала только для выступлений. А когда Сергея убили, Машка затосковала и забрала Кешу к нам. Он в ее комнате жил, в небольшой плетенной корзине с закрытой крышкой.

— Не страшно было жить в одной квартире с питоном?

— Так Кеша добрый! И потом, Маша выпускала его ползать по квартире только тогда, когда меня дома не было. А в остальное время он сидел под замком. Когда я ее нашла… Кеша в корзине сидел…. Так и сидел, когда ее, бедную, убивали…

— Раз она посадила питона в корзину, когда была дома одна, значит, она кого-то ждала?

— Точно ждала! Я это сразу смекнула, когда увидела, что корзина с Кешей на все замки защелкнута. Когда Машка была одна, она или выпускала Кешу, или открывала крышку.

— А кого ждала Маша в тот вечер?

— Следователь меня то же спрашивал. Не знаю, мне она не говорила. После смерти Сергея ей звонили много разных людей. И приходили, когда меня дома не было, тоже. И мужчины, и женщины. Иногда Маша говорила мне, иногда — нет. Но по тому, как была сложена посуда на кухне (не так, как я складываю), я понимала, что у нее был кто — то, кого Маша даже угощала. Я не сердилась. Радовалась только, что есть, кому ее отвлекать… Дура.

— Кто убил Машу?

— Откуда мне знать? Я б этого гада своими руками задавила! Такого человека, как она, лишить жизни! Так ты везешь меня или нет?

И я повезла ее домой — к дому, от приближения к которому кровь застывала во всем моем теле.

Ночь была похожа на темную пропасть. Мне было так нехорошо, как будто меня действительно сбросили вниз. В машине Алла заснула. Она откинулась на сидении и даже захрапела — сказывалось выпитое. Но мне было безразлично: то, что меня интересовало, она успела рассказать. Я даже радовалась, когда она заснула. Так она не могла видеть, как я нервничаю, как становится белым мое лицо, как напряженно сжимаю влажный от пота руль. Руки мои были так напряжены, что любое незначительное прикосновение могло причинить боль. В трезвом состоянии Алла, возможно, обратила бы внимание на эти детали. И, возможно, задалась бы вопросом… Впрочем, был и второй вопрос, не менее щекотливый: она могла бы спросить, откуда я так хорошо знаю дорогу. Почему так уверенно еду сквозь огромный город в непроходимую мглу. И на это я не стала бы отвечать. Только бы рассказала ей, что ночная Москва кажется мне огромным болотом. Бездонным болотом, которое я так боюсь, в котором постоянно тону.

Мы остановились возле подъезда и я толкнула ее рукой. Она немного протрезвела.

— А, приехали… ну, спасибо тебе. И за то, что подвезла. И за приятный разговор. Хотя я не поняла, что ты от меня хотела, мне было приятно поговорить. Я любила Машу, как родную сестру. Ты только это знай.

Она вылезла из машины, но к подъезду не пошла.

— Давай, разворачивайся. Я подожду, когда ты уедешь.

— Зачем?

— Хочу убедиться, что ты уехала и не будешь за мной следить!

Протрезвела — ничего не скажешь. Делать нечего. Я развернулась и поехала обратно. Наивная женщина! Ровно через 15 минут я стояла на самом удобном месте возле ее подъезда, зная, что ничто не сдвинет меня с этого места, никогда, ни за что!

Я потушила фары, огни в салоне, закурила и посмотрела на часы. Без двадцати час. Подъезд просматривался, как на ладони. Итак, через 20 минут я воочию увижу таинственного незнакомца, охотника за чужими пакетами. Я не сомневалась, что это был очень важный пакет. Возможно, именно это и было причиной смерти и Сваранжи, и Рогожиной. Что могло там быть? Сведения явно незаконного характера. Имеющие такое значение, что ради них убили двух человек. И одного из этих человек — важного и крутого… Как странно. Богатый бизнесмен Сваранжи доверил пакет простой буфетчице! Может, в этом был свой резон… Она ведь действительно сохранила пакет — лучше всех. Я курила сигарету с ментолом, нервно посматривая на часы. Без пяти час. Уже. Окна квартиры Аллы выходили на другую сторону дома и я не могла видеть, горит ли в них свет. Вокруг меня царили пустота и безмолвие. Никого. А большинство окон огромного дома темны. Спальный район. Люди рано ложатся спать. Возле подъезда стоит много машин, но только я одна сижу здесь, в гордом одиночестве.

Мне было очень интересно, что произойдет. На фоне этой пустоты человека, входящего в подъезд, я вычислю достаточно быстро. Интересно, кто он такой? А что потом? Наверное, я поеду за ним. Впрочем, это решу по ходу дела. Димочки дома еще нет. Вряд ли концерт закончится так рано. Скорей всего, концерт закончится часа в три, но и после этого большинство народа останется в клубе. Димочка тоже. Он просто не сможет уехать, не потусовавшись с нужными людьми, не выпив между делом. Все это имеет огромное значение для карьеры звезды. Тусовки в клубах, постоянное попадание на глаза важным людям в шоу — бизе, выпячивание себя и глупые выходки перед такими же глупыми журналистами. Господи, как все это далеко от жизни! И всей этой пустой тусовочной толпе не угнаться за мной. Даже Диме.

Я закурила очередную сигарету. Пять минут второго. Мой подследственный опаздывает. Что это за тип такой, который может опоздать за важными документами? Из подъезда вышел пожилой мужчина в спортивных штанах, держа на поводке огромного бультерьера. Тоже мне, нашел время для прогулок. Они пошли в сторону шоссе. Бультерьер покосился на мою машину уродливой свиной мордой. Час десять. Я начала нервничать. А вдруг этот тип вообще не придет? До которого часу я буду здесь торчать? До утра? Димка выгонит меня из дому. Час пятнадцать. Мужчина завел бультерьера обратно в дом.

Внезапно я услышала громкие раскаты пьяного смеха. Из подъезда вываливалась подвыпившая компания. Я их пересчитала — семь человек. Три оголенных девки, пьяные, повисли на руках у своих кавалеров, не менее пьяных, чем они. Четвертый мужчина был без подруги и казался трезвее остальных. Мне бросилось в глаза его неестественное лицо — белое, как брюхо рыбы. Либо ему было душно и плохо с сердцем, либо не нравилась компания, в которую он попал. Компания орала очень громко, пытаясь петь песни. Это у них не получалось. Похоже, они возвращались с какого-то дня рождения. Они вышли из подъезда, потоптались на месте, потом направились к машинам. Шум производили несусветный. Без двадцати два (я потеряла уже последнюю надежду) все уселись в две машины и медленно поехали мимо меня.