Отец смотрит на запад - Екатерина Манойло

– Кирпич твой помечен злом, сын, – тихо сказала Аманбеке.

– С чего вдруг? Ты несколько месяцев назад хотела из него новый коровник построить. Тогда что-то ты не видела никакого зла, – ехидным и, как показалось Аманбеке, чужим голосом ответил Тулин.

– А ты не остри. Жену свою на место будешь ставить, а мать – не смей. – Аманбеке, поставив в угол истертый веник, которым заметала с пола мелкий мусор, вышла наружу подышать.

Чужие склепы были гораздо меньше последнего жилища Серикбая, но они были сделаны из нового ровного белого и красного кирпича. Над некоторыми поблескивали золотом расписанные куполки.

Аманбеке было позавидовала, что кто-то лежит себе мертвый в такой роскоши и проблем не знает. Но тут же укорила себя за мысли о смерти. Когда речь шла о жизни и смерти, Аманбеке становилась суеверной. Даже на похоронах брата она отказалась петь песню-плач об усопшем, боясь привлечь внимание смерти к своей персоне.

– Вот кому-то делать нечего, тратит такие деньжищи, чтобы и на кладбище выпендриться, – произнес подошедший к матери Тулин.

– И то правда, – тепло ответила мать, прикинув, в какую копейку вышел бы самый скромный склеп, не будь у нее такого предприимчивого сына.

– А ты дверь заценила? – хвастливо сощурился Тулин.

– Дверь? – удивилась Аманбеке.

– Да ты глянь только, тоже с работы притащил. Красивая и прочная. А замок какой!

– Обычно не ставят двери…

– Ну, так это когда мертвого закапывают в землю. А когда на столах оставляют, дверь обязательно нужна, или ты хочешь, чтобы собаки растащили дядю по поселку?

– Ой, не нравится мне это все, сынок. – Аманбеке кивнула в сторону покойного брата на постаменте. – Он так и сказал: «Не закапывайте, а оставьте на этой… лавке»?

– Ну да, говорил: «Маратик придет за мной, а откопать не сможет».

– Ойбай, он совсем мозги пропил, а мы, как дураки, уши развесили.

– Ну, хочешь, закопаю его? – вяло спросил Тулин.

– Нет, балам, воля покойного! Раз так хотел, пусть так и будет. А замок зачем?

Аманбеке сделала глубокий вдох и снова вошла внутрь.

– Да бесхозный валялся, вот и прихватил для комплекта. Зато бомж никакой не зайдет и не насрет. Труп никто не утащит, – в спину матери затараторил Тулин. – А если сам Серикбай, как Маратик, решит побродить по поселку с песнями, тоже пусть попробует через такую дверь просочиться. Хрен там!

– Так, а если Маратик отца не смог бы выкопать, разве смог бы с замком справиться? – прогундосила Аманбеке в зажатый нос.

Около каменного стола, на котором лежал запеленутый брат, Аманбеке увидела выцветшую пачку сигарет, которая выглядела так, будто ее саму похоронили много лет назад. Подумала, что кто-то из мужиков выбросил без всякого уважения к покойному, и взглянула на мумию.

Тулин поймал взгляд матери и тоже уставился на подмокшее коричневое пятно на саване.

– Кажется, кое-кто уже посрал, – захихикал он.

Аманбеке строго зыркнула на сына.

– Ну что опять не так? Гассал при мне из него все выдавил, видать, запоздавшая порция. Говнистый все-таки был мужик.

Мать с сыном, прихватив мешочек с мусором, вышли из склепа. Тулин с трудом закрыл массивную дверь, процарапав на глине борозду, и вставил в скобы тяжелый, размером с гирю, ворованный замок. Ключ торжественно отдал матери.

Аманбеке спрятала его в карман старой жилетки, пристегнула засаленный атлас булавкой и ощутила неожиданное тепло от этого куска металла. Теперь она может делать все что угодно с квартирой брата, и никто ее не осудит. И то, что внутри квартиры, теперь тоже принадлежит ей.

– Сынок, а где ключи от квартиры?

– Щас. – Тулин повозился в узком кармане запачканных штанов и протянул матери связку ключей. – Что, прямо сейчас поедем?

– А кого ждать? Время не терпит. – Аманбеке двинулась в сторону машины, не оглядываясь на сына, который запихивал мешок с мусором в маленькую урну. – Там и помоемся.

Привычными движениями – два оборота вправо и поелозить на месте прежде, чем потянуть на себя, – Аманбеке открыла дверь квартиры Серикбая.

Сразу потянуло тошнотворно-сладким запахом смерти.

– А почему свет везде горит? – Аманбеке, не разуваясь, стала бродить по квартире, постукивая по пластиковым выключателям. – Это ведь нам теперь платить за электричество! Да и за воду, так что будешь мыться – не устраивай там заплывов.

– А я прям сейчас, мам, пойду, а то воняю… – Тулин поднял руку и затянулся в подмышку. – Будто с дохлых коров шкуру всю ночь спускал. Даже для меня перебор.

Аманбеке неодобрительно хмыкнула, но спорить не стала. Распахнула настежь окна и оглядела квартиру. С чего стоит начать поиски? В зале, как и много лет назад, у стены под часами с электрической кукушкой стоял сундук, из которого Наина однажды утащила пухлый конверт денег. Аманбеке сразу бросилась к нему, поскользнувшись на корпе. Еле устояв на тонких ногах с внушительными коленками, она схватилась за сердце и уставилась вниз.

На этом самом месте погиб Маратик! Или нет.

Аманбеке прищурилась. Одна корпе выделялась среди других еще белыми, не затертыми завитушками на алом велюре. Видимо, брат заменил корпе, на которой погиб сын. Она присела перед сундуком и в детском предвкушении подняла тяжелую крышку.

Первое, что попалось под руку, – два куска красивейшего бархата. Ткань заманчиво поблескивала, пока Аманбеке, не веря своим глазам, обматывала находку вокруг все еще тонкой талии. Мысленно она решала загадку, откуда у Серикбая турецкий бархат. Все мало-мальски ценное она вынесла еще при Катьке. Неужели он баб в дом водил?

Только когда Аманбеке подошла к зеркалу, в надежде увидеть нечто похожее, что было на матери Айнагуль в день свадьбы, поняла, что ткань нещадно пожрала моль. Еще больше рассердившись, она скинула с себя бархат и набросилась на содержимое сундука. На грязный пол полетел ворох маленьких бюстгальтеров.

– Катькины, что ль? – спросила вслух Аманбеке и тут же сама себе ответила: – Хотя она же ребенком уехала… Точно водил баб.

Ей стало неприятно от этой мысли. Казалось, брат все это время жил прошлым и запивал горе, а получалось, он, в отличие от сестры, кутил на полную катушку. Еще противнее ей стало, когда из-под горы женского белья показалась та самая старая корпе с коричневыми следами детской крови.

– Ничего святого у мужика уже не было! – зло прошипела она.

Внутри свертка была одна черно-белая фотография кругленького Маратика, сделанная в фотосалоне в райцентре.

Аманбеке аккуратно вынула корпе и продолжила опустошать сундук, отправляя наружу потрепанные книжки в мягком переплете, с обложек которых безразлично глядел Иисус; жестяные банки с безделушками, вроде красивых пуговиц или камней яшмы.

В груди приятно задрожало, когда на самом дне она увидела пухлый бумажный конверт. Аманбеке прижала к животу находку, захлопнула сундук и уселась на его крышку. Медленно заглянула в конверт.

– Ну, чего, сколько денег нашла, мам? – Тулин вышел из ванной с повязанным на талии большим некогда радужным полотенцем и с глупым выражением лица