Отец смотрит на запад - Екатерина Манойло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каково было матери? Неудивительно, что Наина искала утешения в мрачной обстановке поселковой церкви. Может, если бы Катя последовала ее примеру, сейчас жила бы в монастыре и проблем не знала.
И так эта мысль понравилась Кате, что, собираясь к матери, она то и дело представляла себе монастырские звуки: звон церковных колоколов, шелест облачений из габардина, еле слышное дыхание свечи, бряцание серебряной цепи кадила, рассекающего воздух. Решив, что обязательно все это запишет, Катя проверила батарейки в диктофоне и убрала его поглубже в рюкзак.
Она помнила, как они с Ирочкой ездили в монастырь к матери – всего один раз. Бабушка аккуратно заплела ей две косички и нарядила в летнее платье. Чтобы вышивка с клубникой смотрелась ровно, Катя даже старалась не сутулиться. Правда, когда они сошли из вагона, поднялся такой ветер, что Ирочка напялила на Катю свой колючий свитер, который спрятал и алые, точно живые, пузатые ягоды, и даже кружевной подол. Тогда Ирочка еще надеялась вразумить дочь и вернуть ее в семью. По крайней мере, она говорила, что все эти годы ей некуда было особо тратить деньги и теперь они – две мамы, две дочки и бабушка с внучкой – могут поехать в санаторий в Крым. Если только ей удастся поговорить с дочерью наедине.
А в поезде она все больше молчала, смотрела в окно на скудные пейзажи. Катю природа не интересовала, она все любовалась на оконное отражение вышитой на платье клубники, которая оттеняла красным все, мимо чего они проезжали. Переезд с клубничным шлагбаумом, мотоциклист с головой-клубничкой, дома и киоски в клубничных рытвинах. Когда в окне отразился пластиковый стакан клубники в женской руке, Катя даже не сразу поняла, что женщина стоит в купе рядом с ней, а не призраком преследует по перрону медленно тронувшийся вагон. Ирочка купила два стакана клубники, но сама к ней не притронулась. Катя по-хозяйски хватала ягоду, подносила к вышивке, сравнивала, какая красивее, настоящая или на платье, и отправляла клубничину в рот. Один раз поезд дернулся, и Катя впечатала ягоду в ткань. Ирочка, обычно требовательная к внешнему виду внучки, в тот раз даже не заметила розового пятна. А когда оно скрылось под шерстяным свитером, Катя совсем взбодрилась, как это бывает с детьми, которые провинились и чудом избежали наказания.
Теперь ей совсем не хотелось красоваться перед матерью. Катя натянула узкие джинсы, футболку и джемпер, хотя понимала, что Ирочка не одобрила бы такой выбор. Получила даже немного удовольствия, представив, как ее не пускают в храм в брюках и она уходит, не дождавшись матери. Своего рода месть, потому что в ту единственную поездку Наина так к ним и не вышла.
Они прятались от порывов ветра за углом какой-то постройки. На стене из-под облупленной штукатурки проглядывал красный кирпич, казалось, стены кровоточат. Они стояли, словно ждали расстрела.
Ирочка выудила из сумки бледно-голубой, в цвет глаз, платок для себя и пеструю косынку для внучки, которую Катя выбрала сама. Цветастая ткань на голове Кати была единственным ярким пятном в монастырском подворье. Это ее веселило, пока откуда-то снизу к ней не протянулась грязная раскрытая ладонь. Рядом с мощеной дорожкой сидел безногий страшный мужик. Смоляными кудрями он был похож на цыгана. Ирочка тоже вздрогнула от неожиданности, бросила нищему какую-то мелочь и, крепко ухватив Катю за руку, потащила вперед. Несколько раз она останавливала семенивших мимо монашек и тихо о чем-то спрашивала, те пожимали плечами и опускали глаза. Наконец одна махнула рукой в сторону полуподвального помещения.
Они зашли в здание с низким сводчатым потолком. Внутри было тепло, сладко пахло гарью и топленым воском. В дальнем углу за обыкновенным письменным столом сидела пожилая монахиня и что-то писала в раскрытой амбарной книге. Ирочка торопливо подошла, та подняла лицо, подоткнула очки на узком лоснящемся носу. Выслушала, покивала, брякнула в стоящий на столе колокольчик. Откуда-то, Кате даже показалось, что из-под стола, появилась юная веснушчатая послушница, склонилась к пожилой, покивала и быстро выскочила наружу. Катя уселась на лавку и достала из рюкзака тетрис, с ним время тянулось не так мучительно, а Ирочка ходила взад-вперед перед маленьким мутным окном, словно в тюремной камере, и всматривалась в проходивших мимо монахинь, похожих на черных ворон. Наверное, она пыталась узнать дочь, которую не видела с самого подросткового бунта. Катя даже стала фантазировать, что они действительно в тюрьме, пришли проведать мать, которая искупает вину за кражу денег.
Так они промаялись час или больше. Вдруг Катя захотела в туалет так неистово и неожиданно, как это бывает с детьми. Ирочка в это время нависала над пожилой монахиней и что-то ей втолковывала со слезами в голосе. Тут хлопнула дверь. Конопатая послушница вернулась. У Ирочки некрасиво вытянулось лицо.
Катя не помнит, как именно сказала Ирочка, что мама к ним не выйдет. У нее грохотало и бурлило в животе, то ли от злости, то ли от непромытой в поезде клубники. Она не помнила, как они выскочили из подвала.
Ирина Рудольфовна учительской интонацией спросила спешащую куда-то ворону-монахиню, как им пройти в туалет. Катя, не в силах больше терпеть, рванула что есть силы к стене монастыря. Когда бабушка подошла к кустам, Катя виновато спросила, нет ли у нее салфетки. Салфеток не было, и Катя сказала, что подотрется косынкой. Ирочка в ужасе протянула внучке несколько купюр, словно выкупила у той платок. Деньги оказались скользкими. Катя порезала попу и испачкала пальцы.
В автобусе по дороге на вокзал Ирочка тяжко вздыхала. Чтобы ее отвлечь, Катя решила показать ей коллекцию конфетных фантиков, которую хранила в рюкзаке. Но бабушка лишь спросила, раз все это время они были при ней, почему она их не использовала в кустах вместо денег. Катя только пожала плечами, ответ был очевиден: фантики переливались серебром и золотом, приятно пахли шоколадом и лакрицей, а деньги что, деньги – это скучно.
На перроне в монастырской лавке они купили по пирожку. Ирочка сказала, что Наина трудница, работает в пекарне и, быть может, сама ставила тесто и делала начинку. Катя решила, что надкусит пирожок, скажет, что невкусно, и выбросит. Но она так проголодалась, что не смогла остановиться и собрала даже крошки, что прилипли к свитеру.
«Будь что будет», – подумала взрослая Катя и, подхватив рюкзак, вышла из дома, в котором выросла. Во дворе с наслаждением вдохнула свежий и уже прогретый воздух и егозой выскочила, забыв, как в детстве, закрыть за собой
