Отец смотрит на запад - Екатерина Манойло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5
Глухая трель, которая доносилась из гостиной, показалась Кате смутно знакомой. Оказалось, телефон все это время работал. На миг мелькнула мысль, что это звонит бабушка напомнить про котлеты в холодильнике. Катя подбежала к тумбе, заставленной коробками, и сорвала трубку. Волшебство тут же улетучилось. Катя давно не ребенок, а из телефона донеслось грубое гортанное:
– Алло, Улбосын.
– Кто это? – спросила Катя, хотя знала ответ. Только один человек называл ее этим именем.
– Апашка твоя. Аманбеке. Ты куда пропала? – зло прошуршало из трубки.
– Я никуда не пропадала, – начала оправдываться Катя, но тут же поняла, что тетка ее не слушает, а говорит сама.
Катя стояла, нахмурив брови, и смотрела в дощатый пол, как это делала Ирина Рудольфовна, когда разговаривала по телефону с кем-то, кто был ей не особо приятен.
Аманбеке все бурчала, прерываемая треском проводов.
Катя уперлась взглядом в след от утюга на крашеном полу. Попыталась вспомнить, что она тогда гладила, брючки или юбку. Кто же знал, что от горячего утюга краска начнет плавиться и расползаться. Спасая утюг от рыжей кашицы, Катя принялась счищать краску брючками. Точно, это были брючки. Потом она нашла в кладовке растворитель и собралась реанимировать модные, почти доглаженные клеши, но вернулась Ирочка и, оценив масштаб ущерба, отправила Катю в ее комнату.
Воспоминания прервались внезапно.
– Отец так и умер с мыслью, что ты его бросила, – неожиданно ясным голосом, как будто стояла рядом, оповестила Аманбеке.
– Как умер? Когда? – опешила Катя и вдруг всхлипнула.
– Не перебивай старших! – отрезала тетка. – Мы с Тулином похоронили отца твоего…
Теперь не слушала Катя. Она вдруг вспомнила, как совсем маленькая шла с отцом по висячему мосту, и он, заметив, что она боится упасть, подтолкнул ее вперед. Старые доски раскачивались под их весом, и это было похоже на то, как сейчас уходит из-под ног пол цвета высохших мандаринов.
– У тебя есть деньги? – в трубку, а как будто в спину бежавшей по мосту Кате, кричит Аманбеке.
– Нет, нет у меня денег, – говорит Катя и представляет, как бежит по мосту, а за ней гонятся мужик и старуха, то ли Аманбеке с сыном, то ли Юрок с матерью. Они хотят от нее денег.
Мост раскачивается все сильнее, и Катя перестает бояться. Оглядывается на отца. Он улыбается, молодой и красивый. Ей даже кажется, что он самый красивый в поселке. Красивее него только мужчины из телика, но те актеры. По складке тонких губ, по темному блеску глаз Катя понимает, что отец любит ее. Теперь ей весело парить над теплым бульончиком, словно на качелях, и она смеется. Кажется, она хихикнула и вживую.
– Ты что там, смеешься? Тебя шайтан заберет за такие выходки! – зло воскликнула Аманбеке. – Надо бы тебе приехать. Квартирный вопрос решить.
Катя кладет трубку и сползает на пол. Он ледяной. Вспоминает, как много раз ложилась на прогретые солнцем доски моста с раскаленными шляпками гвоздей и разглядывала рябь реки. Слушала ее тихое урчание. Река убаюкивала.
Когда воспоминания об отце отпустили, Кате стало легче. Теперь она думала цифрами, сколько получит отпускных, во что обойдется поездка до родительского дома, сколько может стоить их квартира в трехэтажке, и если все-таки продать дом, хватит ли всей суммы на первоначальный взнос для покупки квартиры в Москве. Дотянувшись до телефона, Катя набрала номер риелторши. Непривычно тяжелая, по сравнению с мобильником, трубка ответила. Риелторша не сразу узнала свою клиентку.
– Какая Катя, какой дом? – раздраженно неслось из динамика.
– Эм, Катя с профессорской дачи в Аккермановке. Вы приезжали на просмотр, вам еще хрусталь гэдээровский понравился, вы говорили, у вашей мамы такой был.
– А, сервиз! Да, вспомнила, – как будто все еще не понимая, с кем разговаривает, сказала риелторша. – Как у нас дела? Люди дом смотрят?
– Да, но пока никто не перезванивал. Вам тоже?
– Нет, Катя. Я бы сразу вам сообщила, – как будто сжалившись, ответила риелторша и зашелестела в трубку страницами. – Сейчас на всякий случай посмотрю.
– Простите, что отвлекаю. У меня умер отец… – Катя сделала глубокий вдох, подбирая слова.
– О, мои соболезнования.
– Да ну я не за этим, но спасибо. В общем, от отца осталась трехкомнатная квартира в поселке на границе с Казахстаном. И из наследников… – Кате стало неловко, она не хотела показаться расчетливой, – только мы с мамой.
– Та-а-а-ак.
– А как вам кажется, за сколько можно продать такую квартиру? – спросила Катя, еще более засмущавшись.
– Ну, сложно сказать. А там вообще люди покупают недвижимость?
– Из аулов приезжают фермеры, чтобы дети поближе к цивилизации были.
– О, это хорошо. У фермеров обычно водятся денежки. Может, и миллион выручите. Или тысяч семьсот.
– А вот этих денег плюс выручка с продажи дома… Этого хватит на первоначальный взнос для «однушки» в Москве?
– В принципе, я готова подобрать вам варианты вторички. А если взять подуставшую квартиру, то и платеж ежемесячный небольшой получится. Думаю, банк одобрит вам ипотеку с хорошим первоначальным взносом. – Риелторша шелестела бумагой и усердно что-то чиркала карандашом. – Алло, Катя?
– Да, да, я здесь.
– Но для этого вам нужно сначала вступить в наследство. Мама у вас, кажется, – риелторша неуместно хихикнула, – Иисусова невеста? Пусть напишет отказ. Так как брак не расторгнут, она в первую очередь претендует на квартиру.
– Ага, поняла. Я перезвоню вам, – не дожидаясь ответа риелторши, Катя опустила трубку на рычажки и заходила по комнате.
С каждым шагом сомнения наваливались на нее с новой силой. Она пыталась понять, сколько денег было в конверте, который мать пожертвовала храму. Наверное, много, конверт был пухлый.
«Ограбила, ограбила!» – пробивался в памяти голос Аманбеке.
Если много лет назад мать легко вынесла из дома деньги семьи, то почему сейчас она должна запросто расстаться с целой квартирой. Катя вспомнила истории из желтушных ток-шоу: люди рассказывали, как искали Бога, а находили секты, где их убеждали чуть ли не под гипнозом отписать имущество в пользу духовного братства. Первое время в доме Ирочки Катя жадно смотрела такие передачи, надеясь увидеть, как разоблачат священника из церквушки-вагончика. Она представляла его интеллигентное лицо, залитое краской стыда, и заранее злорадствовала. Но по телевизору всегда разоблачали какого-нибудь другого святого отца и раскаивалась, что ушла из семьи, какая-нибудь другая мать, не Катина.
«Вот что за родители у меня такие, – пожаловалась Катя сама себе. – Может, тоже надо было выбрать Бога, не следуя
