Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

С началом мая наступила самая чудесная погода за последние несколько лет. Алек Кадоган, проведя несколько дней в своем загородном доме в Нортиаме, написал: «Отцвели желтые нарциссы, остались только поздноцветущие белые. Спирея аргута напоминает очертаниями маленьких снеговиков. Лакфиоль покрывает землю теплым покрывалом с золотым и бронзовым орнаментом. Старое грушевое дерево в цвету… Распускается сирень… Еще один великолепный летний день». «Неземная» красота! Однако, отметил он, не помешал бы дождь. Для Черчилля новый месяц начался с «мрачных предчувствий» относительно дальнейшего поведения России. «Никогда не любил май», – сообщил он Джоку Колвиллу, который тут же вспомнил одну из первых фраз, сказанных ему премьер-министром четыре года назад: «Будь я первым днем мая, я бы стыдился самого себя». Но май 1944 года стал доказывать, что достоин похвалы[1986].

11 мая Александер перешел в наступление на линию Густава. С учетом отложенного «Энвила», союзники надеялись, что это наступление оттянет немцев из Нормандии. Так и случилось; в Италии теперь находилось 25 немецких дивизий, более того, Германия направила дивизии на Балканы, ожидая наступления союзников на север в направлении Вены. 15 мая, после четырех дней подготовительных ударов, в бой за Монте-Кассино вступил Канадский корпус. 15 мая две польские дивизии нанесли решающий удар по монастырю. Вдоль линии Густава двадцать дивизий союзников сражались против семи дивизий немецкой 10-й. Благодаря численному перевесу, а также превосходству артиллерии и воздушных сил союзники начали одерживать верх над немцами. Кессельринг приказал срочно направить ему подкрепление из Анцио.

Но было слишком поздно. Окончательный разгром немцев под Монте-Кассино произошел 18 мая. После заградительного огня артиллерии и штурма Польского 2-го корпуса вершины были взяты. В то прекрасное весеннее утро польские солдаты, потеряв менее 4 тысяч убитыми и ранеными, захватили монастырь, вернее, развалины монастыря. Ночью немцы сбежали. Армия, пустившаяся в погоню, была одной из самых многонациональных в истории. В рядах имперской армии были британцы, канадцы, новозеландцы, южноафриканцы, индийцы, цейлонцы, свазийцы, маврикийцы, жители Карибских островов и Ньюфаундленда. В состав американской армии входила дивизия американских негров и полк американцев японского происхождения. В союзнической армии были итальянцы, французы, поляки, марокканцы, алжирцы, сенегальцы и тунисцы. 18 мая более 32 тысяч человек – включая немцев – лежали в земле неподалеку от горного пристанища Святого Бенедикта. Но дорога на Рим, шоссе № 6, была открыта. Учитывая, что Кессельринг отозвал войска из Анцио, пришло время войскам союзников совершить прорыв, и в случае успеха немецкая 10-я армия, сейчас отступающая на север от линии Густава, была бы отрезана. 23 мая союзные войска наконец вырвались с побережье, где в течение четырех месяцев находились под обстрелом. Три дня спустя они соединились с 5-й армией Кларка и направились к Риму[1987].

Когда Итальянская кампания вернулась к жизни, в Лондоне прошло совещание, которое в ближайшие годы вызвало больший резонанс, чем кровавая битва за Монте-Кассино. В ноябре прошлого года в лондонской прессе появились сообщения о том, что датский физик Нильс Бор, обладатель Нобелевской премии, сбежал в Лондон из оккупированной немцами Дании через Стокгольм. На самом деле британские военно-воздушные силы тайно вывезли его в тесном бомбовом отсеке самолета с подходящим названием «Москито» («Комар»), где он потерял сознание от недостатка кислорода. В Лондоне ученый общался с разными крупными деятелями, включая Алека Кадогана, который восторгался в своем дневнике: «Бор. Что за человек! Он говорил… 3/4 часа о том, о чем я не имею ни малейшего представления». Вскоре после этого Бор исчез. Его забрали в Соединенные Штаты, в Лос-Аламос, в качестве официального британского консультанта по проекту Tube Alloys («Трубные сплавы»); это означало, что он принял участие в работе над Манхэттенским проектом. Он привез с собой немецкие чертежи ураново-тяжеловодного реактора, разрывная сила которого, если его построить, будет иметь тот же разрушительный эффект, что у обычных бомб[1988].

Исходя из этого, американцы должны были сделать вывод, что если целью немцев было создание атомной бомбы, то они двигались в неправильном направлении. Но генерал Лесли Гровс, руководитель Манхэттенского проекта, считал, что чертежи попали к Бору не случайно, а чтобы пустить союзников по ложному следу. Бор считал, что лос-аламосские разработки могут стать либо величайшим проклятием для человечества – если бомбу создадут и в дальнейшем используют страны, которые сейчас не участвуют в программе, – или величайшим благом, если сделают войну немыслимой. Это был свежий и необычный взгляд, Черчилль и Рузвельт еще не рассматривали вопрос с такой точки зрения. Черчилль считал атомную бомбу просто более мощным оружием, чем все созданное до сих пор, оружием, которое можно будет использовать для достижения стратегических целей. В конце концов, именно в этом заключалась функция любого оружия. Бор видел более существенные последствия[1989].

Авторитет Бора был настолько велик, что его пригласили на встречу с Франклином Рузвельтом, которому Бор посоветовал проводить ядерные исследования совместно с русскими, чтобы сохранить доверие между союзниками. Бор считал, что удержание русских в неведении приведет к потере доверия, возможно, союза и может стать причиной разрушительных последствий в послевоенное время, наиболее вероятное из которых гонка ядерных вооружений, поскольку рано или поздно русские создадут свою бомбу. Ученый смог оценить глобальное политическое значение создания ядерного оружия, в то время как политики видели только его непосредственное значение для военных действий. В марте Рузвельт отправил Бора обратно в Лондон, сказав, что любое предложение по поводу увеличения ядерной группы должно быть одобрено Черчиллем согласно заключенному в прошлом году Квебекскому соглашению. Бор предпринял попытку добиться согласия Черчилля. Сэр Джон Андерсон направил Черчиллю докладную с кратким изложением взглядов Бора и с предложением о встрече. Черчилль наложил резолюцию: «сотрудничать» и «ни в коем случае». Шли недели. 16 мая, после того как лорд Р.В. Джонс убедил лорда Червелла, черчиллевского советника по науке, в необходимости этой встречи, Бора наконец вызвали в «номер 10» в сопровождении Червелла[1990]. Встреча прошла неудачно. Бор, который не раз говорил Р.В. Джонсу, что формулировки бывают либо ясными, либо точными, на этот раз предпочел точность. В итоге его речь вышла такой длинной и запутанной, что Черчилль решил, будто он мутит воду и хочет выдать британские секреты русским. «Черчилль действительно вообразил, что он русский агент», – позже написал Р.В. Джонс. Черчилль повторил, что считает атомную бомбу более мощной, чем остальные, и что у него и его друга Франклина Рузвельта все под контролем. И выпроводил Бора. Р.В. Джонс, ждавший Бора, спросил, как прошел разговор. «Ужасно! – ответил великий ученый. – Он нас отчитал, словно двух школьников!»[1991]

На той же неделе Червелл рассказал начальникам штабов об N-спорах – возбудителях сибирской язвы и бактериологическом оружии, гораздо более смертоносном, чем иприт, который применялся во время Первой мировой. Черчилль сообщил Исмею: «Как вы знаете, мы далеко продвинулись в разработке бактериологического оружия и заказали полмиллиона бомб из Америки, чтобы применить их в том случае, если подобного рода оружие будет использовано против нас». Червелл подробно рассказал о поражающем действии отравляющих веществ: жертвы внезапно спокойно умирали через неделю после заражения. Всего шесть бомбардировщиков могли сбросить «отравляющие вещества», которые уничтожат все живое на площади в квадратную милю. Черчилль рассчитывал, что это станет сдерживающим фактором на случай, если Гитлер решит подвергнуть воздействию газа войска на побережье Нормандии. Войска вторжения не будут обеспечены противогазами. Если против них применят отравляющий газ, Черчилль собирался применить отравляющие вещества против населения Германии. С мая 1940 года он неоднократно обещал своей стране, членам семьи и всему миру, что Великобритания никогда первой не станет использовать химическое оружие. Но сейчас, в связи с приближающимся освобождением Европейского континента, он настойчиво предлагал военачальникам применить против Германии химическое оружие, если это поможет приблизить конец войны. Это потрясло министерство иностранных дел, вспоминал Энтони Хэд, который по требованию Черчилля подготовил план мероприятий на случай использования отравляющих веществ. «Один из сотрудников министерства иностранных дел хотел включить пункт, что подобная политика противоречит моральным принципам. Другими словами, использование отравляющего газа – грязный ход, и мы все это понимаем». По поводу автора пункта, в котором были изложены возражения против использования химического оружия, Черчилль написал на докладной: «Умоляю, скажите, что за псалмисты-пораженцы составляли этот документ?»[1992]