Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Адмирал Кинг снова, как в 1942 году, начал ворчать, что военные усилия необходимо направить в Тихоокеанский регион. Эйзенхауэр разыграл эту карту, напомнив Бруку, что республиканцы в Америке хотели выдвинуть Дугласа Макартура в качестве кандидата на пост президента. Макартур, в письмах конгрессмену от Небраски Альберту Миллеру, пренебрежительно отзывался о Новом курсе Рузвельта и высказал мнение, что война в Европе подходит к концу. Письма, которые Миллер раскрыл прессе, заставили британцев призадуматься.

Эйзенхауэр дал понять, что Макартур, став президентом, перенесет все боевые действия в Тихоокеанский регион. Но Брук был неумолим: Итальянскую кампанию следовало поддерживать, а не ослаблять. Маршалл считал Итальянскую кампанию тупиковой и видел в ней только отвлечение ресурсов, необходимых для нанесения удара по Германии через Францию. Черчилль рассматривал Итальянскую кампанию как замену «Энвила». Эйзенхауэр, первой и важнейшей целью которого был успех «Оверлорда», оказался между своими американскими начальниками и британцами. Наконец 19 апреля, после того как генерал Александер объявил о намерении начать наступательную операцию в Италии в середине мая, надеясь объединиться с силами Анцио к началу июня, американцы неохотно признали, что в июле «Энвил» провести не удастся. Эйзенхауэр с Бруком выработали для Объединенного комитета «план», в котором не упоминался «Энвил», а взятие Рима Александером было намечено на весну. Споры об «Энвиле», со всеми их тонкостями и перипетиями, утихли, чтобы в середине июня возобновиться и привести к кризису[1981].

На востоке Гитлер возлагал надежды на решительность вермахта и неспособность Красной армии вести боевые действия в суровых зимних условиях, но зима не остановила Красную армию. В феврале русские окружили 50 тысяч немцев в низовьях Днепра. В марте Красная армия пронеслась мимо Одессы, форсировала Днестр на 300-мильном фронте и подошла к Черновцам в Буковине. Русские обошли Крым, окружив находившуюся там немецкую армию. Зимнее наступление Красной армии было настолько впечатляющим, что многие в Лондоне и Вашингтоне рассчитывали на окончание войны до начала лета. Но даже русские не могли игнорировать сезон весенних дождей и грязи – распутицу. В апреле начали стабилизироваться линии фронта от Балтики до юга Украины.

Стабилизация Восточного фронта, позже написал Джон Эйзенхауэр, «разрушила надежды по обе стороны Атлантики, что Германия потерпит поражение до наступления лета». Крайне важное наблюдение, и оно перекликалось с другими тревожными мыслями рядового и сержантского состава, в результате «атмосфера сомнения преобладала на всех уровнях». Наиболее очевидным, написал Эйзенхауэр, было понимание того, что, если война не закончится до наступления лета, придется начинать «Оверлорд». Это, в свою очередь, вызывало сомнения в способности неопытных американских новобранцев противостоять вермахту; разгром у перевала Кассерин, который произошел всего год назад, а в Анцио – часть наследия Кассерина – солдаты все еще находились на побережье. И ко всему этому примешивались сомнения относительно намерений Советского Союза. Перейдет ли Красная армия в наступление, как договаривались, или останется в стороне, пока англичане и американцы будут сражаться с немцами на востоке? Брук поделился сомнениями с дневником в Тегеране. 8 апреля Эйзенхауэр отправил в Москву телеграмму, сообщив дату вторжения в Нормандию. Кремль не отвечал две недели, за это время сомнения продолжали усиливаться[1982].

Всех беспокоил вопрос безоговорочной капитуляции. Эйзенхауэр попросил Рузвельта разрешить ему «уточнить» условия капитуляции, чтобы он мог сбрасывать над Германией пропагандистские листовки, заверяя немцев, что их основные права – религиозные, законодательные, профсоюзные – будут восстановлены. С точки зрения Эйзенхауэра как солдата, капитуляция немцев была куда более предпочтительной, чем битва до последней капли крови. Рузвельт ответил категорическим отказом, заявив своим начальникам штабов: «В данный момент я не хочу говорить, что мы не собираемся уничтожать немецкое государство». Любое «уточнение» условий капитуляции Москва сочтет нарушением договоренности уничтожить Германию, достигнутой в Тегеране. Ради этой цели Сталин готов пожертвовать миллионами русских. Черчилль, как и Эйзенхауэр, считал, что требование безоговорочной капитуляции может привести к ужасающим потерям союзни ков, но решил не обсуждать этот вопрос с Рузвельтом. О том, насколько Черчилль был раздражен ослаблением влияния на политические и военные вопросы, свидетельствуют слова, сказанные им Кадогану в середине апреля: «Эту битву («Оверлорд») нам навязали русские и американские военачальники». Это так и было, как и то, что он все больше «утверждался» в отношении операции[1983].

В апреле, когда силы вторжения проводили учения на побережье Англии и в сельской местности, военно-воздушные силы союзников приступили к осуществлению плана Эйзенхауэра, известного как план «транспортных бомбардировок», который заключался в бомбардировке французских сортировочных железнодорожных станций, мостов и туннеля, который вел в Нормандию, чтобы отрезать немецкие войска и лишить их мобильности. Для уничтожения была намечена почти сотня объектов и несколько десятков в Кале, чтобы направить немцев по ложному следу. В перечень объектов добавили более 120 немецких радиолокационных станций. Позже Эйзенхауэр написал, что Черчилль боялся, что в ходе бомбардировок погибнет более 80 тысяч французов. Черчилль действительно беспокоился и сообщил Рузвельту в апрельской телеграмме, что они с членами военного кабинета опасаются, что «кровопролитные бои во Франции» приведут к потере 80 тысяч человек, включая 20 тысяч убитыми; оценка в конечном счете оказалась верной. Черчилль уверял, что это будет второй Оран, устроенное союзниками кровопролитие, но намного более масштабное. Стратегия, которая настроит французов против союзников. Опасения Черчилля относительно негодования французов все же не оправдались.

Среди самих французов не было единодушия по этому вопросу. Некоторые лидеры Сопротивления говорили правительству Великобритании, что бомбардировка вызовет сильное недовольство французов, однако генерал-майор Пьер Кениг, командующий французскими силами в Британии, сказал Эйзенхауэру, что французы готовы будут смириться с вдвое большим количеством жертв, если это поможет им избавить страну от ненавистных немцев. Военный кабинет просил Эйзенхауэра ограничиться теми мишенями, удар по которым приведет не более чем к ста жертвам среди французов. Эйзенхауэр отказался на том основании, что эти ограничения «ослабят» стратегию. Он заверил Черчилля, что перед появлением бомбардировщиков в сельской местности будут сброшены тысячи листовок с предупреждением о налете. Это не удовлетворило Черчилля, он решил действовать через голову Эйзенхауэра и попросил Рузвельта оказать влияние на своего генерала. Рузвельт ответил Черчиллю, что, «как ни прискорбны» потери среди французов, он «не готов с такого большого расстояния накладывать какие-либо ограничения на военные действия опытных командующих, которые считают, что эти ограничения могут помешать успеху «Оверлорда» или привести к еще большим жертвам среди союзников». Ответ президента продемонстрировал серьезные изменения в отношениях двух лидеров. И хотя Черчилль находился на своем месте, в Лондоне, в центре планирования и осуществления операций, его мнение больше не имело для Рузвельта такого веса, как раньше. С этого момента последнее слово в подобных вопросах будет за Рузвельтом[1984].

Немецкая радиопередача, перехваченная в мае, подтвердила эффективность стратегии Эйзенхауэра: «Налеты в течение последних недель стали причиной систематических нарушений движения по всем главным железнодорожным магистралям; береговая оборона отрезана от баз снабжения внутри страны»[1985].