Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Сущность Божия для природы человеческой недомыслима и совершенно неизреченна. Нет ни одного имени, которое бы, объяв все естество Божие, достаточно было бы вполне его выразить. Но многие и различные имена, взятые в собственном значении каждого, составляют понятие, конечно темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное. Из имен, прилагаемых к Богу, одни показывают, что в Боге есть, а другие, напротив, чего в Нем нет. Этими двумя способами — отрицанием того, чего нет, и исповеданием того, что есть, образуется в нас как бы некоторое отпечатление Бога (Adv. Eunomium I[, 10]). Менее всего можно считать άγέννητος тем предикатом, который обозначает Божественное существо: άγέννητος значит столько же, как и έξ ούδνός [ни от кого], — оно указывает только ανοφχον της ζωής [безначальность жизни], ничего не говоря о φύσις. Понятие нерожденности появляется у нас при исследовании не того, что такое есть Бог, а скорее при исследовании того, как Он есть: ум наш, изыскивая о Боге, «Иже над всеми», имеет ли Он какую-либо высшую Себя причину, и потом, будучи не в состоянии придумать какую-либо, безначальность жизни Божией наименовал нерожденностью. Св. Василий согласен сказать, что сущность Божия нерожденна, но он не сказал бы, что нерожденность есть сущность Божия (Adv. Eunomium I[, 15]).

Отличительные свойства Божественных Ипостасей, то, что сообщает Им особый образ, св. Василий Великий формулирует так: Отец есть некая Сила, нерожденно и безначально сущая, и Она есть Причина Причины всего сущего. Он один имеет тот преимущественный признак Своей ипостаси, что Он Отец и бытие Его не от какой-либо причины. Сыном все получило бытие; Он один единородно воссиял от нерожденного Света. Отличительный признак ипостасного свойства Духа тот, что Он по Сыне и с Сыном познается и от Отца имеет бытие, исходя от Отца (Epist. 38[, cap. 4]). В посланиях к Терентию Комиту и Амфилохию (Epist. 214[, cap. 4]; Epist. 236[, cap. 6]) свойства Ипостасей определяются как «отчество», «сыновство» и «освящающая сила». Необходимо заметить, что св. Василий, вполне точно и определенно называя отличительные особенности Отца и Сына: «нерожденность» и «рожденность» (άγννησία — γέννησις, τό άγέννητον — τό γννητόν), или «отчество» и «сыновство» (Πατήρ и Υιός, πατρότης и υίότης: Adv. Eunomium I, 5; II, 28), в то же время не находит такого термина, которым ясно обозначился бы образ или способ происхождения или бытия (τρόπος ύπάρξως) Св. Духа: он не нашел его в Священном Писании. Поэтому он говорит: «Благочестивому уму свойственно опасаться произносить о Духе Святом, что умолчано в Святых Писаниях, верить же, что опытное познание о Нем[ и точное постижение предоставлено нам в грядущем веке, когда, перестав видеть истину в зерцале и гадании, удостоимся созерцать ее лицом к лицу» (Adv. Eunomium III[, 7]). Св. Василий не стыдится признаться в неведении о Святом Духе (ibidem). Он — от Бога, не как и все от Бога, но как исходящий от Богк, исходящий не через рождение, подобно Сыну, но как Дух уст Божиих; но образ исхождения остается неизъясненным (De Spiritu Sancto 18[.46]; cf. Homil. XXIV[1281]).

Соответственно с этим в тринитарной формуле св. Василия мы не находим γνώρισμα [отличительного признака] Св. Духа. Но это неведение о τρόπος ύπάρξως Св. Духа у св. Василия было только «богословским дефектом» и не препятствовало ему «беспрекословно воздавать Св. Духу засвидетельствованное в Писании славословие» [(Adv. Eunomium III, 6)] и исповедовать Его Богом, единосущным и равночестным с Отцом и Сыном.

Но если ούσία и ύπόστασις различаются между собой только как τό κοινόν и τό ίδιον, то не вытекает ли отсюда, что общее — ούσία — не имеет своего отдельного бытия и осуществляется только в частном, что сущность имеет единство, представляемое только мысленно, как совокупность существенных признаков индивидуумов, в данном случае — ипостасей? Св. Василий решительно возражает против этого: «Не поверю, — говорит он, — чтобы они (пневматомахи) дошли до такого тупоумия и стали утверждать, что Бог всяческих, подобно какому-нибудь общему понятию, представляемому только в уме, не имел никакого самостоятельного бытия»[1282] (De Spiritu Sancto 17[.41]). Между Ипостасями, рассматриваемыми в отношении к сущности, нет никакого промежутка, нет ничего между Ними вставного или самостоятельного и отличного от Божия естества так, чтобы это естество могло быть отделено само от себя вставкой постороннего, или пустоты какого-либо ненаполняемого пространства, которая бы производила перерывы в единении Божией сущности с самою собой, разделяя непрерывное пустыми промежутками (Epist. 38[, cap. 4]). Сущность Божию нельзя уравнивать с сущностью человека и сущностью вообще: в то время как в мире постигаемом сущность проявляется в отдельных видах и как бы раздроблена между ними, в Божестве она в каждый момент и одновременно принадлежит всем Ипостасям и является не логически только постигаемой, но реальной основой Их бытия. С другой стороны, св. Василий отклоняет и ту мысль, что ούσία представляет собой высшее начало, от которого получают бытие Отец и Сын (и Дух Святой): в отношении к Богу Отцу и к Богу Сыну не усматривается такой сущности, которая была бы первоначальнее и выше Обоих, потому что и думать, и говорить это — выше всякого нечестия. Ибо что может быть первоначальнее Нерожденного? Такой хулой уничтожилась бы вера в Отца и Сына, потому что от одного происшедшие суть уже между собой братья (Epist. 52[, cap. 1]; cf. Homil. XXIV[1283]).

Современники обвиняли св. Василия, как и прочих Каппадокийцев, в троебожии (cf. Epist. 189[, cap. 2]). Св. Василий раскрывает учение о том, что Каждое из трех Лиц представляет Собой абсолютное единство, целое само по себе, и потому не может слагаться в одну сумму с Другим, а то, что соединяет Их в единство — θίότης [божество, божественность] — во всех тождественно. «Или молчанием почти неизреченное, — пишет св. Василий, — или благочестно счисляй святое. Един Бог и Отец, и един Единородный Сын, и един Дух Святой. О каждой из Ипостасей возвещаем отдельно; но когда нужно будет счислять, тогда не допустим, чтобы невежественное счисление довело нас до понятия многобожия. Мы счисляем не через сложение, от одного делая наращение до множества и говоря: одно, два, три, или: первое, второе, третье. "Аз" Бог "первый, и Аз по сих" (Ис. 44: 6). О втором же Боге никогда не слыхали мы даже доселе. Поклоняясь Богу от Бога, и различение Ипостасей исповедуем, и остаемся при единоначалии, не рассекая богословия на раздробленное множество, потому что в Боге Отце и в Боге Единородном созерцаем один как бы образ, отпечатлевшийся в неизменности Божества. Ибо Сын во Отце, и Отец в Сыне, потому что и Сын таков же, каков Отец, и Отец таков же, каков Сын, # в этом Они едино. Почему по отличительному свойству Лиц — един и един, а'по общности естества Оба — едино... Но един и Святой Дух, и о Нем возвещается отдельно; через единого Сына сочетается Он с единым Отцом и Собой восполняет препетую [и блаженную][1284] Троицу... Как един Отец, и един Сын, так един и Святой Дух... Таким образом и Ипостаси исповедуются, и благочестивый догмат единоначалия не падает». Кто допускает подчисление, говоря: первое, второе и третье, те вводят в христианское богословие многобожие эллинского заблуждения (De Spiritu Sancto 18[.44-45, 47]).

Единство Божества утверждается прежде всего на единстве Божественного существа в трех Лицах Св. Троицы. «Хотя два по числу (Отец и Сын), но не раздельны по естеству... Один Бог, Он же и Отец, один Бог и Сын. И не два Бога, потому что Сын имеет тождество с Отцом. Ибо не иное божество созерцаю в Отце, а инре в Сыне, не иное естество — Отчее, а иное — Сыновнее. Поэтому, чтобы выяснилась для тебя особенность Лиц, считай особо Отца, и особо Сына, но чтобы не впасть тебе в многобожие, исповедуй в Обоих единую сущность. Так и Савеллий падает, и аномей сокрушится» (Homil. XXIV[1285]). «Что представляет ' тебе когда-либо мысль о существе Отца... то же представляй себе и о Сыне, а равно то же и о Духе Святом. Понятие несозданного и непостижимого есть одно и то же в рассуждении Отца и Сына и Святого Духа». «Что касается до бесконечности, непостижимости, несозданности, необъемлемости местом и до всего, подобного сему, то нет никакого различия в животворящем естестве, разумею Отца, Сына и Духа Святого; но усматривается в Них некое непрерывное и нерасторгаемое общение... Невозможно представить мысленно какое-либо сечение или разделение [(διοαρσιν)], так чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына, а напротив того, находим между Ними некое неизреченное и недомыслимое как общение, так и разделение [(διάκρισις)][1286]; ни разность Ипостасей не расторгает непрерывности естества, ни общность сущности не сливает отличительных признаков» (Epist. 38[, cap. 3; 4]; cf. Epist. 210). Св. Василий просит не удивляться, если он говорит, что одно и то же соединено и разделено, и если он представляет мысленно, как бы в гадании, некое новое и необычайное как разделение соединенное, так и единение разделенное. «Вы примите слово мое, — говорит он, — как подобие и тень истины, а не как самую истину[1287], ибо невозможно, чтобы представляемое в подобиях было во всем сходно с тем, для изображения чего берется» (Epist. 38[, cap. 5]).