Игра в четыре руки - Батыршин Борис Борисович

– Хочешь сигнал подать? Думаешь, заметят, придут?

Мотаю отрицательно головой. Заметить-то заметят, но вот чтобы прийти на помощь – это вряд ли. Мало ли кто там развлекается? Туристы, что с них взять… Но объяснять это сейчас некогда. Глядишь, этот псих действительно кинется на приступ. Пуганем-ка его для начала…

– Делаем так, – шепчу и протягиваю Сереге его панаму. – По моему сигналу приподнимаешь шляпу на палке. Как только этот марамой пальнет, я вскакиваю, пускаю по нему ракету. Ты, Милка, визжишь, что есть мочи, а ты, Аст, кидаешь в кусты камни, подальше и посильнее.

– А ты что?..

– Делай, что говорю, лады? Только не высовывайтесь, не хватало еще вам пулю словить. Да, и потом считаешь до тридцати и снова кидаешь камни в те же кусты. Ясно?

– Ясно. Но…

– Никаких «но». На счет «три». Готовы? Раз, два…

Наш террорист притаился под левым из Двух братьев, там, где скала нависала над тропой, образуя своего рода нишу. Туда я и засадил ракету – вопль, маты, выстрел, явно в «молоко», я кубарем выкатываюсь из-за укрытия и, пригибаясь, кидаюсь в обход гряды. В спину мне ввинчивается пронзительный женский визг – точно, акустическое оружие восемьдесят восьмого левела. Бедный Аст, каково ему сейчас…

План сработал. Террорист меня не заметил – был занят, палил то по кустикам, то по панаме, которую Милада (умница девчонка, вернемся – шоколадку подарю!) то и дело высовывала из-за камней. А я тем временем обогнул на карачках, сбивая колени и локти, Братьев и осторожно выглянул из разделяющей их расселины.

Так и есть. Вон он, устроился… Выгоревшая до белизны куртка-штормовка с откинутым капюшоном, бесформенная кепка. На ногах – видавшие виды кирзачи, вокруг – россыпь желтых, тускло поблескивающих гильз. В руках – карабин, ладонь лежит на рукояти затвора. Ну что, пожалуй, настрелялся?..

Шнурок-инициатор одноразовой ракеты выдергивается довольно туго, это я помню. С руки можно и не попасть, а потому пристраиваю картонную трубку между камней, так, чтобы она имела надежный упор, прижимаю рукой сверху и старательно навожу получившуюся «бомбарду» на ничего не подозревающую «мишень». Дистанция – шагов десять, есть шанс, есть…

Хлоп-ш-ширк! Дымно-красный огонек попадает точнехонько в середину обтянутой белесым брезентом спины. Крик, полный мучительной боли и ужаса. Я ничего не вижу – в углублении, где притаился стрелок, мечется, рикошетя от камней, ракета. На всякий случай добавляю еще одну: новые крики, ядовито-змеиное шипение, и я вижу, как террорист выскакивает из укрытия и ломится, размахивая руками, сквозь кусты, оставляя за собой дымный след, словно подбитый зенитками истребитель. Кидаю вслед парочку подвернувшихся под руку камней: а вот нефиг маленьких обижать!

Про себя отмечаю, что тактиком несостоявшийся убийца оказался едва ли не худшим, нежели стрелком. Повестись на такую дешевую уловку – это надо суметь. Остальное тоже отнюдь не наводит на мысль о крутом профессионале: ни растяжек или сигналок на дорожке отхода, ни даже паршивой консервной банки на веревочке. А ведь я обязательно зацепил бы ее, пробираясь между скалами…

Интересно, он все еще бежит или уже упал и занят тем, что жалеет себя, любимого? А то и вовсе ласты склеил – на такой дистанции ракета запросто может и убить. И уж точно серьезно поранит – как минимум сильнейший ожог гарантирован. В любом случае его возвращения можно не опасаться, как и появления подельников. Был бы он не один, мы бы уже развлекали беседой… С кем там положено беседовать на небесах? Потому как брать нас живыми никто, похоже, не собирался. Или это я нагнетаю от нервов?..

Встаю во весь рост, машу рукой ребятам:

– Идите сюда, все уже кончилось!

– …а когда я пустил вторую ракету, этот гад испугался и удрал, – заканчиваю я рассказ. – Вон, даже ствол бросил с перепугу. Кажется, его зацепило. Надеюсь, обожгло хорошенько или покалечило…

Милада сидит на камне – она и сама словно закаменела. Взгляд неподвижный, неживой, уставлен перед собой. Девочку бьет крупная дрожь. Серега тоже белый, да и у нас с альтер эго руки трясутся. Нервы, чтоб им… Оказаться под пулями вот так, всерьез – это перебор.

Опускаюсь на корточки, беру холодные, как лед, девичьи ладошки в руки, слегка массирую кисти. Это успокаивает, по себе знаю.

– Чего ему было надо, а? Ограбить нас хотел?

– Ерунда. Что можно взять у трех школьников?

Я чуть не ляпнул: «Да хоть тебя продать в гарем!» – но вовремя прикусил язык. Шутник, блин… Не хватало еще больше напугать девчонку!

– Так надо сообщить в милицию! Вдруг он еще на кого нападет? Надо же узнать, кто это.

Вскинулась, ожила, и это хорошо. Руки, однако, не забирает…

– С ума сошла? Во-первых, нас там промурыжат невесть сколько как свидетелей, а нам вечером на поезд и в Москву. А во-вторых, хочешь Галину с Татьяной Иосифовной подставить?

– Подставить? Их-то с какого перепугу? Это уже Аст. Тоже ожил. Молодец.

– А с такого! Они же за нас отвечают, не забыл? В милиции наверняка поинтересуются: а почему вы, товарищи педагоги, отпустили школьников в такую рань, невесть куда, без присмотра? Да и вам самим охота таскаться по допросам?

Аст чешет затылок. Проняло.

– Но ты права, милиции сообщить надо, – сбавляю я обороты. – Давайте так: сейчас никому ничего говорить не будем, а я напишу письмо с описанием нападения и укажу, где это случилось. Подписывать, конечно, не буду. Конверт с письмом брошу в ящик на вокзале, перед самым отправлением. Поверят они или нет, но гору обыщут наверняка. Глядишь, и поймают того гада.

По очереди кивают. Уже хорошо…

– Только письмо левой рукой пиши, да и адрес на конверте тоже, – неожиданно советует Милада. – Чтобы не опознали по почерку. Я в книжке одной читала…

Мысленно испускаю вздох облегчения. Никакого письма я отправлять, разумеется, не собираюсь, да это и не важно. Главное, что спутники мои понемногу приходят в себя, вот и способность ясно мыслить возвращается.

– А кто это был, как думаешь? – спрашивает Аст. Он уже оживился, озирается по сторонам.

Пожимаю плечами, нарочито равнодушно.

– Может, беглый уголовник, прятался от милиции. Или браконьер какой. Увидел нас, решил, что мы его сдадим, начал палить.

– Но мы же его не видели, он первый…

– И что с того? Он, наверное, где-то тут прятался, как увидел, что мы ошиваемся возле его схрона, нервы и сдали.

Разумеется, я несу хрень. Никаких прячущихся бандитов и тем более контрабандистов с винтовками на Бештау быть не может. Но хрень эта произнесена убедительно, уверенным, спокойным голосом. Мне верят. Миладка наконец осторожно высвобождает руки и достает из кармана платок. Вот так, глаза-то вытри.

Невредно еще носик припудрить, для женщины лучшей психотерапии не придумано – кроме шопинга, разумеется. Жаль, в горы с собой косметичку обычно не берут…

Серега тем временем подбирает брошенный карабин. Это тоже психотерапия – заполучив в руки такую игрушку, нормальный мужик забывает обо всем. Поспешно отбираю ствол – так и есть, старый добрый «Маузер», только очень уж короткий… Орудуя загнутой вниз рукояткой затвора, выбрасываю один за другим три оставшихся в магазине патрона. Аст кидается их подбирать, после чего снова завладевает трофеем.

– Между прочим, еще со времен войны, – сообщаю. – Посмотри на затыльник приклада, там должно быть клеймо.

Серега послушно переворачивает карабин и рассматривает выдавленный на тонкой стали значок – нацистский орел, сжимающий в когтях свастику.

– Ух ты… – Голос его просел до шепота. – Настоящая фашистская винтовка?

– Самая что ни на есть. Бои тут были страшные, осталось полно брошенного оружия. У здешнего народа по сараям много чего заныкано. Только это не винтовка, а карабин, он короче. Видишь, боковая накладка на прикладе? Это «Маузер» Кар98 33/40, горная модель. В этих краях воевала дивизия «Эдельвейс», горные егеря. Они в горах использовали карабины как опору, вот и защитили приклад, чтоб не выщербливался на камнях.