Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата - Ишмаэль Бих

– Я их искал везде, но не нашел, – сказал старик. К тому времени я сидел на земле, в грязи, вытянув ноги и обхватив руками голову. Внутри меня бушевали горе и ярость. В груди клокотало, сердце бешено стучало. Я ощущал неимоверную тяжесть в голове и плечах. Будто какое-то неподъемное бремя свалилось на меня.

Если бы мы не останавливались там, на холме, если бы не встретили Газему, я мог бы увидеть своих родных! Я приложил ладони к ушам и со всей силой сжал голову. Не помня себя, я подошел к Газему и со всей силы сжал его горло, пытаясь задушить.

– Тяжело дышать! – прохрипел он и оттолкнул меня. Я упал, потом схватил валявшийся рядом тяжелый металлический пест и запустил его в старика. У того из носа пошла кровь. Друзья схватили меня за руки и оттащили в сторону. Газему печально посмотрел на меня и сказал:

– Я не знал, что все так обернется…

Он сел под манговым деревом и попытался остановить кровавые струйки.

Ребята свалили меня с ног, уложили на землю, а сами горячо заспорили, кто из нас прав. Одни говорили, что по вине Газему мы не смогли увидеться с близкими. Другие считали, что, если бы не он, все мы были бы уже мертвы. Мне было все равно. Я хотел обнять отца и мать, даже если надо было тут же умереть вместе с ними. Между мальчишками завязалась драка. Они ругались, колотили друг друга, пинались. Альхаджи толкнул Джуму, тот отлетел к стене одного из домов, и у него загорелись штаны. Он взвыл и стал кататься по грязной земле, чтобы сбить пламя. Потом он поднял камень, метнул его в своего обидчика и попал ему в затылок. Потекла кровь. В ярости Альхаджи снова бросился на Джуму, но тут вмешался Газему. Он развел дерущихся в стороны и перевязал Альхаджи голову какой-то ветошью. Все притихли. Так и сидели на развалинах деревни, терзаемые отчаянием и злобой. Казалось, что здесь наше путешествие и подойдет к концу.

Через некоторое время Газему медленно проговорил:

– Никто из нас не виноват в случившемся.

Я снова вспыхнул и хотел опять броситься на него. Но тут мы услышали громкие голоса. Какие-то люди направлялись к деревне. Мы добежали до ближайшей кофейной плантации, легли на землю и стали наблюдать.

Отряд из более чем десятка боевиков вошел в селение. Они смеялись, похлопывали друг друга по спине. Двое из них на вид казались чуть старше меня. На их одежде была кровь. У одного в руках была отрезанная голова. Он держал ее за волосы. Лицо жертвы было перекошено от боли, будто человек все еще мог что-то чувствовать. Из шеи сочилась кровь. Другой бандит нес баллон с бензином и большой коробок спичек. Они уселись на землю и принялись играть в карты. По ходу дела они курили марихуану и похвалялись своими подвигами.

– Мы, кажется, сожгли сегодня три деревни, – со смехом сказал тощий парнишка, который, по-моему, был особенно горд этим и очень доволен собой.

С ним согласился мужчина постарше, единственный из всех одетый в военный камуфляж:

– Да, три деревни за несколько часов – это здорово.

Он помолчал, поигрывая своим «G3», а потом продолжал:

– Особенно мне понравилось здесь. Мы всех прикончили, никто не выжил. Вот как хорошо получилось! Мы выполнили приказ уничтожить всех. Так что командир будет доволен, когда прибудет сюда.

Мужчина посмотрел на других боевиков: те прервали карточную игру и внимательно слушали его. Они закивали головами, одобряя сказанное. Поздравив друг друга с успехом, они снова вернулись к картам.

– Правда, из двух других деревень некоторые улизнули, – сказал бандит, стоявший рядом. Он почесал подбородок, будто размышляя, почему это произошло, а потом изрек: – Жители, наверное, увидели дым, поднимающийся над этим селением, и поняли: что-то неладно. Надо будет сменить тактику и нападать на все деревни в округе одновременно.

Остальные не придали его словам большого значения. Он явно пользовался меньшим авторитетом, чем человек в камуфляже.

Боевики еще долго играли, болтали, а иногда вдруг, без видимых причин, начинали палить в воздух. Кто-то из моих товарищей сделал неловкое движение, и кофейные листья зашуршали. Повстанцы оторвались от карт и прислушались.

Потом большинство разбежались в разные стороны и залегли в укрытия, а двое пошли в нашу сторону, выставив вперед дула автоматов. Они быстро приблизились и вдруг пригнулись. Мы все внезапно, как по команде, сорвались с места и побежали в сторону джунглей. Газему был первым, он знал дорогу. Нам вслед засвистели пули.

Добравшись до края леса, старик чуть подождал отставших и сказал:

– Нужно двигаться по тропинке все время прямо.

Когда я поравнялся с ним, на его лице появилось некоторое подобие улыбки, от чего я, сам не знаю отчего, снова пришел в ярость. Пробежав мимо него, я углубился в лес по узкой, поросшей травой дорожке. Передо мной был Альхаджи, который, как ныряльщик, быстро раздвигал кусты и двигался вперед, то скрываемый ими, то снова оказываясь на виду. Ветки больно хлестали меня по лицу, но не могли заставить остановиться. Тропа закончилась, а мы все бежали, пока не стемнело и не показалась луна. Позади по-прежнему слышны были выстрелы, красными огоньками прорезавшие сумерки. Потом луна и звезды скрылись, и пошел дождь, который спас нас от преследователей. Они, видимо, махнули рукой и вернулись обратно.

Всю ночь мы просидели под мокрыми кустами, пытаясь отдышаться после такой погони. Газему вдруг заплакал, как ребенок. Меня это очень напугало: в детстве мне внушили, что мужчины плачут только от полной безысходности. Он стал корчиться и стонать от боли. Когда мы решились наконец приблизиться к нему, то поняли, в чем дело. Его ранили в правую ногу – она отекла, а рана воспалилась. Рукой Газему придерживал правый бок. Альхаджи осторожно отвел его ладонь и увидел, что бок тоже прострелен. Видимо, старик зажимал пулевое отверстие, а теперь из него рекой хлынула кровь. На лбу у него появилась испарина. Альхаджи попросил меня подержать рану, пока он поищет, чем ее перевязать. Газему смотрел на меня, его глаза затуманились, но он сделал слабую попытку поднять правую руку и взять меня за запястье, чтобы помочь остановить кровь. Однако ее струи все равно сочились между моими пальцами. Газему уже не всхлипывал, слезы тихо катились по его щекам. Муса больше не мог выносить вида крови и потерял сознание. Мы с Альхаджи сняли со старика рубашку и обвязали вокруг его живота. Муса очнулся и вместе с остальными напряженно наблюдал за тем, что мы делаем.

Еле дышавший Газему все-таки умудрился объяснить нам, что поблизости находится вали[19]. В ночи мы сбились с пути и свернули не туда. Нужно вернуться немного назад, и тогда он покажет, как найти тропу. Он обхватил нас с Альхаджи за плечи, мы подняли его и стали медленно пробираться через заросли кустарника, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы отдохнуть и стереть пот со лба раненого.