Город и псы - Марио Варгас Льоса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пол-одиннадцатого, – сказал Вальяно, – надеюсь, последняя машина не ушла еще.
– Не половина, а двадцать минут, – сказал Арроспиде. – Успеем.
Трамвай шел битком набитый. Оба стояли. По воскресеньям из училища в Бельявисту отправляли грузовик за кадетами.
– Ты глянь, – сказал Вальяно. – Два пса. Руки друг другу на плечи положили, чтоб погон не видно было. Хитрожопые.
– Простите, – Арроспиде принялся пробивать путь к сиденью, которое занимали третьекурсники. Те при виде надвигающейся угрозы начали переговариваться. Трамвай отъехал от площади Второго мая и катился мимо невидимых огородов.
– Добрый вечер, кадеты, – сказал Вальяно.
Кадеты сделали вид, что не слышат. Арроспиде легонько постучал одного по голове.
– Мы очень устали, – сказал Вальяно. – Встаньте.
Псы послушались.
– Что делал вчера? – спросил Арроспиде.
– Да ничего особенного. В субботу ходил в гости, а получилось, что на поминки. День рождения вроде. Когда я пришел, там уже какая-то поножовщина творилась. Старуха, которая открыла дверь, сразу мне заорала: «Гони за врачом и за священником!» Ну, и пришлось слиться. Облом, в общем. А, на Уатику еще ходил. Кстати, у меня есть кое-что взводу рассказать про Поэта.
– Что?
– Нет, я при всех расскажу. История – пальчики оближешь.
Но до казармы ему ждать не пришлось. Последняя машина училища шла по Пальмовому проспекту к утесам Ла-Перлы. Вальяно, сидевший на своем портфеле, сказал:
– А ведь это все равно как частная машина нашего взвода. Почти все тут.
– Точно, чернушка, – сказал Ягуар. – Ты себя блюди, а то изнасилуем.
– А знаете что?
– Что? – сказал Ягуар. – Тебя уже изнасиловали?
– Да иди ты, – сказал Вальяно. – Это насчет Поэта.
– Чего там еще? – подал голос Альберто, зажатый у кабины.
– А, ты там? Ну, тем хуже для тебя. В субботу я ходил к Златоножке, и она сказала, ты ей заплатил, чтобы она тебе подрочила.
– Тьфу, – сказал Ягуар, – я бы тебе бесплатно услугу оказал.
Послышались неохотные вежливые смешки.
– Златоножка с Вальяно в койке – это типа как кофе с молоком, наверное, – сказал Арроспиде.
– А если сверху Поэта положить, получится негр в тесте, хот-дог, – добавил Ягуар.
– Вылезаем! – прогремел сержант Песоа. Грузовик остановился у ворот училища, и все начали соскакивать на землю. Уже в здании Альберто опомнился: он не спрятал сигареты. Сделал шаг назад, но вдруг с изумлением обнаружил, что на посту у проходной двое солдат и больше никого. Ни единого офицера. Неслыханное дело.
– Все лейтенанты померли, что ли? – предположил Вальяно.
– Твои бы слова да богу в уши, – сказал Арроспиде.
Альберто зашел в казарму. Было темно, но через открытую дверь уборной просачивался тусклый свет, придававший кадетам, раздевавшимся у шкафчиков, какой-то масляный отблеск.
– Фернандес, – сказал кто-то.
– Здорово, – сказал Альберто, – ты чего?
Перед ним стоял в пижаме Раб, и лицо его искажал ужас.
– Ты что, не знаешь?
– Нет. Что случилось?
– Всплыла кража вопросов по химии. Они стекло в кабинете разбили, когда лезли. Вчера приходил полковник. Орал на офицеров на всю столовую. Все как озверели. А тех, кто дежурил в пятницу…
– Да, – сказал Альберто, – что нам за это?
– Лишают увольнений, пока не найдется виновный.
– Вот дерьмо, – сказал Альберто, – в бога душу мать его совсем.
V
Однажды я подумал: «Я ведь ни разу наедине с ней не был. А не встретить ли ее после школы?» Но не решался. Что бы я ей сказал? И где бы взял деньги на билет? Тере обедала у родичей, в центре, рядом со школой. Я собирался прийти как-нибудь в полдень к школе, встретить ее и проводить до этих самых родичей, получилась бы такая прогулка. В прошлом году один парень дал мне полтора соля за то, что я сделал его домашку по труду, но в нынешнем классе труда не было. Я часами раздумывал, где раздобыть денег. И надумал одолжить соль у Тощего Игераса. Он вечно меня угощал кофе с молоком или стопочкой писко с сигареткой, так что вряд ли соль его напряг бы. В тот же день, встретившись с ним на площади Бельявиста, я попросил взаймы. «Конечно, мужик, – сказал он, – на то мы и друзья». Я пообещал отдать в свой день рождения, а он посмеялся и сказал: «Само собой. Отдашь, как сможешь. На, держи». Как только соль оказался у меня в кармане, я будто ошалел от счастья и ночью не спал, а потом зевал на всех уроках. Через три дня сказал матери: «Я пообедаю у друга, в Чукуито». А в школе отпросился у учителя на полчаса пораньше, и он сразу разрешил, потому что я был чуть ли не первый ученик.
Трамвай пришел почти пустой, так что зайцем проехаться не получилось, зато взяли с меня только за половину пути. Вылез на площади Второго мая. Однажды мы с матерью шли по проспекту Альфонсо Угарте к крестному, и она сказала: «Вот в том здоровенном доме учится Тересита». Я хорошо запомнил и знал, что как только этот дом увижу, сразу же узнаю, но теперь никак не мог найти проспект Альфонсо Угарте, а когда оказался на Кольмене, как стукнуло, бегом вернулся – и точно, вот он, этот черный домина, рядом с площадью Болоньези. Там как раз кончились уроки, повысыпали девочки, большие и маленькие, а я до ужаса стеснялся. Отошел в угол площади и стал в дверях одной лавки, как бы спрятался за стеклом, а сам смотрел. Была зима, но я потел. Не успел я ее увидеть вдалеке, как тут же юркнул в лавку – прямо сам себя запрезирал. Но потом вылез и стал смотреть ей в спину. Она шла к площади Болоньези. Одна – а я все равно к ней не подошел. Когда она исчезла из виду, вернулся на площадь Второго мая и сел в трамвай, злой, как черт. Школа была закрыта – рано еще. У меня оставалось пятьдесят сентаво, но я так ничего и не купил поесть. Весь день был в плохом настроении, а когда мы делали вместе уроки, почти все время молчал. Она спросила, что со мной такое. Я покраснел.
На следующий день я прямо посреди уроков решил, что должен вернуться и все-таки с ней прогуляться. Пошел снова отпрашиваться у учителя. «Ладно, – согласился он, – но скажи маме, что если она каждый день будет тебя снимать с уроков раньше времени, ни
