Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Только в некоторых подразделениях продолжалась научная работа. Так, в Кинолаборатории сотрудники бывшего ТЕО, КИНО и МУЗО еще пытались продолжать прежние экспериментальные разработки и делать доклады о кино-, звуко- и цвето- опытах да в Фольклорном кабинете[452] продолжалась работа по собиранию и организации изучения фольклора рабочих и городских окраин; на эти темы были сделаны доклады М. К. Азадовского, Ю. М. Соколова, Е. В. Гиппиуса[453]. Правда, как теперь требовалось, доклады делались с привлечением общественности: «работников Пролеткульта, Облпрофсовета, рабочих собирателей». По материалам прежних экспедиций на Север руководитель Фольклорного кабинета В. М. Жирмунский сделал доклад «Дифференциация песенного репертуара в связи с классовым расслоением в деревне». Следует особо отметить «западную группу» Исторического сектора, также сохранившую определенную долю независимости. Здесь были заслушаны доклады Н. Н. Лунина «Натурализм во французской живописи», И. И. Соллертинского «Вагнерианство на Западе», Б. А. Васильева «Китайский театр эпохи капитализма» и Н. И. Конрада «Японский театр эпохи капитализма». Приставки к заглавию — «эпохи капитализма» (как и «классовый подход» в докладе Жирмунского) были уже обязательны.

Что касается «русской группы», то в ней практиковалась прежняя марксистская критика, причем теперь ей уже подвергались монографии коллег-марксистов, совсем в прежнем стиле «линчевания»: Вольпе критиковал концепцию книги Горбачева «Литература и капитализм», Острецов и Андрузский — книгу Маца «Искусство эпохи зрелого капитализма на Западе» и т. д. Как сказано в заключительной части «Отчета», работа в ударном году «велась под знаком преодоления механистического материализма, теории организованного капитализма, правой опасности в искусствознании (Маца), против меньшевистской концепции Переверзева, левых формалистских загибов (Богдановщина, Пролеткультовцы, Леф), против буржуазной идеологии формализма». В духе обязательной самокритики указывалось на необходимость «в будущем работу поставить еще на большую высоту, требуя обязательно письменных докладов, более четкой методологической и политической заостренности их»[454].

Через три дня после того, как «Постановление» по докладу Тесленко было утверждено, т. е. 23 ноября 1930 года, в Институте на заседании Директората (так теперь называлась группа коммунистов, возглавлявших Институт — Серебряков, Малахов, Рафалович, Тоболькевич и Янковский) выступил командированный от ЛОКА Крепс с информацией о создании в Ленинграде Института истории литературы при Ленинградском отделении Коммунистической академии. При этом он высказал предложение слить ИРК и ГИИИ в Ленинградское отделение и создать подобие ГАИС. Надо сказать, что основная масса сотрудников не поддержала это предложение, и только Малахов выступил со встречным предложением вообще ликвидировать ГИИИ и другие искусствоведческие институты, кроме Ленинградского отделения Коммунистической академии. В резолюции Директората приведен довольно странный аргумент в пользу сохранения Института: постановили «считать целесообразным сохранение в Ленинграде Института для обеспечения коммунистического руководства и влияния на приближение к марксизму» «переключающихся специалистов искусствоведов и литературоведов»[455].

Судя по сохранившимся документам, в Институте было еще два заседания Директората, где по-прежнему шла перетасовка постов. На заседании Комиссии по реорганизации РАНИМХИРК было постановлено, в связи с организацией Ленинградского Отделения ГАИС, «вызвать на 11 часов 30-го декабря Директора Ленинградского Государственного Института Истории Искусств тов. Серебрякова со всеми необходимыми материалами, совместно с коим выработать положение и штаты, а также персональный список оставляемых научных работников Ленинградского филиала»[456].

Положения, списки и штаты «утрясти» так и не удалось[457], поскольку весной 1931 года судьба Института была окончательно решена: постановлением Совнаркома за № 436 от 10 апреля 1931 года он был слит наряду с четырьмя московскими научными учреждениями (в том числе и с ГАХН) в ГАИС. Вот этот документ, подлинник которого сохранился в фонде ГУСа:

Об организации Государственной Академии Искусствознания и Государственного Научно-исследовательского института языка

Совет Народных Комиссаров РСФСР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Государственный институт археологии и искусствознания, Государственный институт литературы и языка, Государственный институт музыкальной науки, Государственную академию художественных наук (в Москве) и Государственный институт истории искусств (в Ленинграде), входящие в состав РАНИОН, — ликвидировать.

2. Утвердить организованные Наркомпросом на базе указанных в п<араграфе> 1 настоящего постановления институтов:

1) Государственную Академию искусствознания, с соответствующими отделениями по линии отдельных видов искусства и

2) Государственный Научно-исследовательский институт языка.

Зам Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР Т. Рыскулов Управделами Совета Народных Комиссаров и Экономического Совета РСФСР Герасимов[458].

Обращает на себя внимание правка этого документа: за машинописным текстом: «1) Государственную Академию искусствознания ГАИС» сделана рукописная приписка «с соответствующими отделениями по линии отдельных видов искусства». Итак, чиновники Совнаркома наконец поняли, что необходимо вернуться к прежней работоспособной структуре отделов, традиционно объединявшей работу ученых по специальности, поскольку в условиях насильственного разрушения этой структуры, которое вопреки всякому здравому смыслу с неимоверными усилиями и под все более усиливающимся нажимом вышестоящих инстанций осуществляли институты, научная работа была совершенно невозможна.

* * *

Собственно здесь можно было бы поставить точку. Но представляется небезынтересным привести несколько отрывочных сведений о дальнейшей работе перешедших в ГАИС из Института сотрудников.

8, 18 и 28 мая 1931 года Гвоздев делает здесь доклад «Формально-социологическая школа в искусствознании», предполагающий покаяние[459].

В кратком отчете за 1-й квартал 1931 года указывалось, что «тов. Мокульский проявил поворот в сторону марксизма», а тов. Всеволодский-Гернгросс после критики его доклада («Социологические предпосылки крепостного театра») «признал свою методологическую беспомощность»; что тов. Извеков «занимает все еще механистические позиции»[460], а Гвоздев «выступил по поручению Обл. РАБИСа на общегородском митинге работников искусств и науки по поводу процесса меньшевиков»[461].

На Литературоведческой секции ГАИС читаются курсы, в частности Жирмунский читает лекции по истории немецкой литературы XIX века. В отчете ГАИС за 1932 год он (вместе с Гвоздевым, Мокульским, Извековым и Арнольди) оказался в числе ударников производства[462]. Ударничество ему отчасти присваивается за то, что он «много внимания и труда уделяет учебной работе с аспирантами»[463]. Среди докладчиков на секции появляются имена будущих серьезных советских литературоведов другого поколения: Д. Е. Максимова, В. В. Гиппиуса, В. Г. Адмони, Н. Я. Берковского, Б. Г. Реизова[464]. Здесь есть и «востребованные современностью» доклады (Р. Мессер о Ставском[465], А. Ревякин «Литература пролетарствующего крестьянства до Октября»[466] и т. д.). Среди докладчиков в Секции литературоведения встречаются и имена учеников и ставленников Назаренко (Перепеч, Камегулов, Ухмылова)[467]. Однако молодых сотрудников Словесного разряда ГИИИ, заклейменных печатью «формалистов», как и их знаменитых учителей, в списках докладчиков нет и не может быть.

Теперь наступление начинается на травивших их институтских марксистов, о чем свидетельствуют темы «методологического смотра на Марксистском секторе»: «Идеализм и механицизм в эстетических и литературоведческих взглядах Аксельрода и Андрузского», «Меньшевистские установки в работах Добрынина»[468]. Вообще ГАИС неустанно занимается «критикой буржуазных искусствоведческих концепций» (Гвоздева, Асафьева-Глебова), «разоблачает буржуазные и мелкобуржуазные влияния на некоторых искусствоведов-марксистов (Маца, Фриче, Луначарского, Плеханова)»[469], Острецов делает доклад «Контрабанда троцкизма в изо-искусстве»[470], Г. Лелевич — «Беллетристика Богданова как выражение ультралевого оппортунизма»[471], а Ацаркина докладывает на тему «Письмо Сталина и положение на фронтах производственных искусств»[472]. Здесь же в отчете указано, что все научные сотрудники делятся на три группы, к первой из которых относятся «старые специалисты с большим знанием материала, еще не способные обеспечить в работе проведение методологии марксизма-ленинизма, но охотно работающие под руководством более выдержанных работников» (среди таких специалистов названы Асафьев-Глебов и Ф. И. Шмит)[473].