Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского - Александр Чучаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С точки зрения современного уголовного права, в этом случае можно говорить лишь о так называемой законодательной совокупности преступлений, ныне отраженной в ст. 17 УК РФ как исключение из общего понятия совокупности («за исключением случаев, когда совершение двух и более преступлений предусмотрено статьями Особенной части Уголовного кодекса в качестве обстоятельства, влекущего более строгое наказание»).
Данное обстоятельство Сергеевский, судя по всему, учитывает как один из видов идеальной совокупности, когда говорит о конструировании особо квалифицированных видов преступлений, в которых в качестве квалифицирующего признака выступает второй «мысленный состав». «Если закон такого квалифицирующего значения за известным признаком не устанавливает, то этот последний, привходя в содержании одного действия к другому составу, высшему по наказуемости, не оказывает никакого влияния на ответственность…» 318.
Идеальная же совокупность в собственном смысле имеет место тогда, когда одним деянием совершаются как минимум два самостоятельных преступления, охватываемых различными статьями или частями статьи Уголовного кодекса. В связи с этим преступное деяние квалифицируется по различным уголовно-правовым нормам.
Основываясь на германском уголовном законодательстве, Сергеевский предлагает четыре варианта определяемой им идеальной совокупности, при которой квалификацию содеянного следует производить только по «высшему составу». Во-первых, указанная совокупность двух однородных составов; например лишение жизни одним деянием нескольких лиц, оскорбление при убийстве и т. д.
Во-вторых, совокупность двух составов, относящихся между собой как часть к целому; например убийство путем поджога предполагает уничтожение чужого имущества.
По современному уголовному праву в сказанном можно констатировать наличие конкуренции норм, которая в соответствии с УК РФ не образуют совокупности преступлений.
В-третьих, идеальная совокупность появляется за счет различных последствий одного деяния; например поджог и причинение телесного повреждения.
В-четвертых, идеальная совокупность двух разнородных составов; например, одним деянием нарушаются блага частного лица и общественные интересы.
В связи с указанным, на наш взгляд, следует обратить внимание на два обстоятельства. Первое – характеристика идеальной совокупности свидетельствует о недостаточной разработанности проблемы в целом; второе – критическое отношение к положениям Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, в ст. 109 и 116 которого в названных выше случаях предписывается квалифицировать каждое из деяний, входящих в совокупность, самостоятельно. Не приведя возражений по существу, Сергеевский ограничивается замечанием, что «практическое значение сих статей весьма сомнительно» 319.
Правила идеальной совокупности автор распространяет также на два особых случая, называемых в уголовном праве XIX в. aberration ictus и error in objecto. В первом из них речь идет о случайной замене одного объекта другим, осуществленной под воздействием посторонних сил (например, поскользнувшись, виновный наносит удар вместо одного лица другому); во втором случае – вследствие ошибки самого виновного происходит замена одного объекта другим, например А. принимается за В. В современном уголовном праве такая ситуация именуется ошибкой в объекте (приведенный пример характеризует ошибку в потерпевшем).
Указанные случаи различаются между собой, во-первых, степенью реализации преступного намерения. При aberration ictus как минимум имеет место уголовно наказуемое обнаружение умысла или приготовление; при error in objecto – покушение, как правило, оконченное. Во-вторых, при ошибке в объекте преступление признается умышленным, «так как хотя действующий и принимал этот объект за другой, но тем не менее имел намерение причинить вред именно тому объекту, который пред ним находился и на которое его действие направлялось. К умыслу не могут быть возведены лишь такие индивидуальные черты этого объекта, которые не были известны действующему, например, родственные отношения» 320.
Другая ситуация складывается при aberration ictus. Здесь налицо или неосторожность, или даже невиновное причинение вреда (казус).
«Таким образом, error in objecto представляет собою обнаружение умысла или приготовление, относительно первого объекта, и оконченное умышленное преступное деяние, относительно второго, а aberration ictus покушение относительно первого объекта и неосторожное оконченное преступное деяние относительно другого – в том и другом случае в идеальной совокупности, так как деятельность лица, являясь выполнением одного намерения, образует собой одно деяние, а не два» 321.
Иначе автор оценивает ситуацию dolus generalis, характеризующуюся тем, что последствие преступления достигается не тем деянием, которое было первоначально, а другим, совершаемым при осознании факта уже реализованной цели. Например, полагая, что потерпевший от нанесенных ран скончался, виновный его топит, хотя смерть на самом деле наступила от утопления.
Подобные действия предлагается квалифицировать по правилу «единства действий»; если оба деяния фактически сливаются воедино как части целого, то и вменению подлежит одно деяние как оконченное умышленное преступление; если эти деяния являются самостоятельными, то и юридическую оценку следует давать в отношении каждого из них.
Наказание
Центральное место в творческом наследии Сергеевского занимают вопросы наказания 322. Им опубликован ряд работ, не потерявших своей актуальности и в наши дни: «Преступление и наказание как предмет юридической науки (задача науки уголовного права)»; «О праве наказания»; «Антропологическое направление в исследованиях о преступлении и наказании (новейшая школа в Италии)»; «Смертная казнь в России в XVII и первой половине XVIII века»; «Телесное наказание в России в XVII веке» и др. 323 Как уже говорилось, его докторская диссертация также была посвящена вопросам наказания («Наказание в русском уголовном праве XVII века», 1988 г.).
Проблему наказаний не обходил вниманием, пожалуй, ни один ученый-криминалист XIX в., философ, богослов. Сергеевский отмечает, что в литературе насчитывается до 24 полных философских систем и около 100 отдельных теорий юристов, обосновывающих право наказывать. Ученому были близки взгляды Иеринга, утверждавшего, что «во всей области права нет другого понятия, которое могло бы, хотя бы приблизительно, равняться с понятием наказания в его культурно-историческом значении; никакое другое понятие не представляет собой лучшего отражения народной мысли, чувства и нравов современной ему эпохи; никакое другое понятие не связано так тесно со всеми фазами нравственного развития народа, как понятие наказания, мягкое и гибкое, как воск, на котором отпечатывается всякое давление, всякое ощущение. Лик права… на котором сказывается вся индивидуальность народа, его мысль и чувства, его спокойствие и страсти, развитие и грубость, короче, отражается, как в зеркале, вся его душа – уголовное право, есть сам народ; история уголовного права есть часть психологии человечества» 324.
Наказание Сергеевский рассматривает с двух сторон: внешней и внутренней. С внешней стороны он характеризует его как причинение преступнику по приговору суда от имени государства страданий, вреда или ограничений. С внутренней стороны наказание, какова бы ни была его форма и каково бы ни было его содержание, всегда заключается в осуждении и порицании преступного деяния, выраженных в форме, которая определяет их степень соответственно сравнительной важности самого деяния. Строго говоря, эта идея высказывалась и до Сергеевского, однако она базировалась на более широком понимании порицания (не с точки зрения уголовного права, а с точки зрения морали).
Солидаризуясь с Баром, ученый подчеркивает, что наказание – это искусственный прием, сознательно направляемый к выражению порицания. «…Порицание есть единственный устойчивый внутренний элемент во всех столь разнообразных наказаниях. Порицание есть сущность всякого наказания; все прочее, сколь бы оно ни выступало по внешности на первый план, есть несущественная, изменившаяся прибавка. Мы не только можем представить наказание без такой прибавки, но и положительное право его знает; это – выговор в присутствии суда» 325.
Существование наказания во всех государствах во все времена в литературе XIX в. вызвало практически однозначную оценку: коль скоро это так, то нет необходимости искать основание карательной деятельности. А. Ф. Кистяковский, например, говорит: «Теоретический спор о том, необходимо или нет наказание, можно отчислить к числу столь же праздных, как праздны споры, необходимо или нет жить человеку в обществе» 326.
Наказание действительно существует издревле. Однако это обстоятельство не объясняет ни истоков, ни правовой природы, ни права государства на его применение. При ответе на последний вопрос ученый формулирует положение, имеющее непреходящее значение: всякая деятельность власти должна иметь правовое основание. Без указанного основания правомерность уголовного наказания будет вызывать сомнение. В этом случае его можно считать простым актом насилия органов власти, не имеющим ничего общего с целями и задачами государства. Кроме того, решение вопроса о праве государства на наказание напрямую затрагивает проблему применяемых карательных средств. Если субъектом права наказания признается Божество, а государство – лишь его представителем, то соответствующим образом должна быть организована система видов наказания и порядок их применения; если же последнее наделяется самостоятельным, непроизводным правом наказания – карательные средства и их реализация, очевидно, должны быть иными.