Смертельный номер: Рассказы - Л. Хартли

— …Детский праздник, — объявил голос ровным и нейтральным тоном, ловко балансируя на грани между одобрением и неприязнью, между энтузиазмом и скукой. — Шесть маленьких девочек и шесть маленьких (тут голос еле заметно поднялся, выражая удивление в пределах допустимого) мальчиков. Наша радиостанция пригласила их на чай, и им очень хочется, чтобы и вы отчасти разделили их веселье (на последнем слове голос стал совсем бесстрастным). Надо сказать, что чай они уже попили, и с большим удовольствием, верно, дети? (В ответ на этот главнейший вопрос дети нестройным хором ответили «да».) Жаль, что вы не слышали нашей беседы за столом, впрочем, это и беседой не назовешь, у всех на уме было одно — как следует подкрепиться. — Голос вдруг запищал по-детски: — Но мы можем вам рассказать, что мы ели. Перси, расскажи-ка, что у тебя было в меню?

Писклявый голосок взялся перечислять несметные яства; Рамбольду вспомнились дети, попавшие в колодец с патокой, — наверное, Перси уже заболел или скоро обязательно заболеет. Другие дети расширили этот список.

— Вот видите, — назидательно произнес голос, — не так уж плохо мы себя проявили. Сейчас у нас на очереди крекер, а потом (голос заколебался, словно хотел звучать независимо от слов) — детские игры.

Последовала впечатляющая пауза, нарушил ее девичий голосок, он пробормотал, увещевая:

— Не плачь, Филип, ничего тебе не сделается.

Ворвались какие-то помехи, словно что-то где-то заискрило. Как фейерверк, подумал Рамбольд, а если точнее — так потрескивает разгорающийся костер. Но вот в этот стрекот врезалось журчание голосов:

— Что это у тебя, Алек, что это?

— Пистолет.

— Отдай его мне.

— Не отдам.

— Тогда дай на время.

— А зачем тебе?

— Хочу застрелить Джимми.

Мистер Рамбольд вздрогнул. Что-то его встревожило. Воображение разыгралось, или эту легкую перебранку действительно перекрыл звук щелчка? Снова раздался голос ведущего:

— А сейчас начинаем играть. — Чинный голос, словно извиняясь за прежнюю апатичность, окрасился оттенком предвкушения. — Начнем с нашей любимой игры — «розовый круг».[15]

Дети явно оробели, желающих петь поначалу не было. Самые бойкие затягивали, но их хватало на одну-две строчки. Однако баритон ведущего, хоть и приглушенный, но мощный, вел их за собой, и вскоре дети, осмелев, пели уже без посторонней помощи. Их тонкие, чуть дрожащие голоса были очень трогательными. Глаза мистера Рамбольда наполнились слезами. На смену пришли «апельсины и лимоны».[16] Эта игра была посложнее и несколько раз срывалась, а уж потом дело пошло. Мистер Рамбольд представил себе, как детей разводят по местам, будто они собирались танцевать старинную кадриль. Кто-то из них явно предпочел бы другую игру, ведь дети — народ своенравный, и хотя от драматических перепадов «апельсинов и лимонов» многие приходили в восторг, кое-кого они просто напугали. Нежеланием последних и объяснялись паузы и затяжки, раздражавшие мистера Рамбольда, сам он в детстве эту игру обожал. И когда, притопывая ножками, дети монотонно замурлыкали знакомый мотив, он откинулся на спинку кресла и мечтательно прикрыл глаза. Он внимательно слушал — когда же начнется последнее аччелерандо, за которым неизбежно наступает развязка? А пролог знай себе тянулся, словно дети жаждали продлить безоблачную и веселую прогулку — когда им не угрожает опасность — как можно дольше, ибо знали, что великий колокол церкви Боу все равно безжалостно прервет ее, ничего не желая признавать. Колокола Олд-Бейли требовали ответа на свой вопрос; колокола Шордитча отвечали со свойственной им дерзостью; колокола Степни вопрошали с нескрываемой иронией — и вдруг, прежде чем великий колокол Боу сказал свое весомое слово, чувства мистера Рамбольда странным образом изменились. Почему игра, такая радостная и солнечная, не может продолжаться? Почему неизбежен роковой конец? К черту час расплаты; пусть колокола заходятся в праздничном перезвоне, пусть никогда не возвещают приход Страшного суда. Но игра, невзирая на щепетильность мистера Рамбольда, шла своим чередом.

Повеселились — извольте платить по счетам.

Вот и свеча, чтобы путь осветить,Вот и топор, чтоб тебя зарубить!Трах, трах, трах…

Раздался детский вскрик, потом наступила тишина.

Мистер Рамбольд совсем огорчился; велико было его облегчение, когда ведущий — дети еще несколько раз с неохотой сыграли в «апельсины и лимоны» — объявил:

— А теперь будем играть в другую игру: «По орехи в мае мы пошли».

Ну, тут, по крайней мере, нет ничего зловещего. Прекрасная сельская забава, в одной очаровательной ботанической неточности — орехи в мае! — вся прелесть и зимы, и весны, и осени. Соседство орехов и мая — какая здесь жажда подняться над обстоятельствами! Какой вызов причинно-следственным связям! И какое торжество совпадения! Ведь причина и следствие обычно против нас, история колоколов Олд-Бейли из песенки — явное тому подтверждение; а совпадение всегда на нашей стороне, оно учит нас: провести судьбу и два раза войти в одну реку можно! Рука совпадения поистине всемогуща! Схватиться бы за нее и не отпускать!

Тем временем собственной рукой мистер Рамбольд взмахивал в такт задорной музыке, а ногой подстукивал ритм. Дети оживились, осмелели, запели слаженнее, раскованнее. Игра пошла лучше некуда; пыл, страсти и темперамент ворвались в небольшую комнату, где сидел мистер Рамбольд. Волны звуков втекали густыми клубами дыма, они обволакивали все вокруг и похищали разум, отравляли его сладкими испарениями, легкими дуновениями заставляли его воспламеняться. Мистер Рамбольд ощутил прилив воодушевления.

Слух его обострился — потому что временно присмирели, оставшись без работы, другие органы чувств — и начал воспринимать новые звуки; к примеру, имена детишек, которых тянули в свою команду маленькие капитаны, имена этих капитанов. Для слушателей результаты борьбы оставались неясными. Удалось ли Нэнси Прайс перетащить Перси Кинэма в свой отряд? Возможно. Взял ли Алек Уортон верх над Мейзи Дрю? Кто-то явно одержал легкую победу: состязание длилось чуть больше секунды и тут же — взрыв смеха. А Вайолет Кинэм? Неужели она положила на обе лопатки Хорейса Голда? О-о, тут борьба шла не на жизнь, а на смерть, сопенье перемежалось с пыхтеньем. Внутренним взором мистер Рамбольд видел, как два капитана, раскачивая взад и вперед, тянут в разные стороны белый неподвижный платок, личики их покраснели, сморщились от натуги. Вайолет или Хорейс, кому-то из них суждено проиграть; возможно, Вайолет крупнее Хорейса, зато он мальчик; так что игра шла на равных, уступать никто не хотел. Но чья-то воля обязательно ослабнет, тело обмякнет, и тогда — распад, сдача на милость победителя. Выходит, и в этой игре было что-то неистовое, отталкивающее. Кто-то из детей, Вайолет или Хорейс, уже страдал; и даже плакал от унижения — ведь его перетянули!

Игра началась заново. На сей раз в детских голосах звенело нетерпение: сейчас встретятся два бывалых бойца — это будет битва гигантов. В песенке запульсировал военный клич.

Кого мы выберем в жертву себе,В жертву себе, в жертву себе;Кого мы выберем в жертву себеХолодным морозным утром?

Его выберем, Виктора Рамбольда, Виктора Рамбольда, Виктора Рамбольда, до чего мстительные у них голоса, неужто они жаждут его крови?

Кого мы пошлем за жертвой своей,За жертвой своей, за жертвой своей;Кого мы пошлем за жертвой своейХолодным морозным утром?

Раздался ответ — призывный звук горна, боевой клич:

Мы пошлем Джимми Кига за жертвой своей,За жертвой своей, за жертвой своей;Мы пошлем Джимми Кига за жертвой своейВ сырой и туманный вечер.

Возможно, последнюю строчку изменили с учетом погодных условий, поближе к реальности. Но мистер Рамбольд скорее всего не слышал, что его хотят еще и похитить. Лицо «жертвы» уже побледнело, голова откинулась на спинку кресла…

— Вина, сэр?

— Да, Клатсем, бутылку шампанского.

— Очень хорошо, сэр.

Мистер Рамбольд осушил первый стакан залпом.

— Кроме меня, кто-нибудь сейчас будет ужинать, Клатсем? — поинтересовался он.

— Нет, сэр, уже девять часов, — с укором в голосе ответил официант.

— Извините, Клатсем, перед ужином я был не в форме, вот и решил поспать.

Официант смягчился.

— Я сразу заметил, сэр, что вид у вас не очень. Надеюсь, никаких дурных вестей?

— Нет, ничего. Немного устал с дороги, вот и все.

— А в какую погоду вы уезжали из Австралии? — полюбопытствовал официант, чтобы доставить удовольствие мистеру Рамбольду — тот явно хотел поговорить.