По Рождестве Христовом - Василис Алексакис

Семья Копидакис живет на проспекте Аристотеля, продолжающем площадь с тем же названием. Дождь перестал. Я выбросил пластиковый мешок, но его запах продолжал меня преследовать, потому что через каждые пятьдесят метров мне попадались кондитерские с распахнутыми во всю ширь дверями. Я купил шоколадных конфет.

Эмблема греческой почты — стилизованное изображение Гермеса в крылатом шлеме. Так что боги не покинули меня по выходе из музея. Перед табличкой, указывающей направление к штабу Третьего армейского корпуса, я вспомнил Ареса, проходя мимо булочной — Деметру, глядя на витрину магазина музыкальных инструментов — Аполлона. Зрелые пары отсылали меня к Гере, а те, что помоложе, — к Афродите. Одинокие женщины, в зависимости от возраста, наводили на мысль то о Гестии, то об Артемиде. Магазинчик готового платья напомнил мне о любви Афины к ткачам, а авторемонтная мастерская — о технических достижениях Гефеста. Посейдона я встречал на каждом перекрестке, поскольку все перпендикулярные улицы выходили к морю. Думаю, что Зевса я мог бы и забыть, если бы не пришлось пересечь площадь Трибунала.

Дверь мне открыла г-жа Копидакис, белокурая женщина, худая, как моя мать. Она сразу же предупредила меня, что Минаса все еще нет.

— Как ушел вчера с подружкой, так с тех пор и не объявлялся. По мобильному не отвечает.

Это я и сам знал, поскольку тоже пытался ему позвонить.

— Не понимаю, чем этот мальчишка занят, — добавила она мрачно.

Из гостиной прогремел зычный голос:

— Трахается — вот чем он занят!

Потом грянул хохот.

— Тебе не стыдно так говорить? — смутилась мать Минаса.

Она бросила на меня встревоженный взгляд, словно опасалась, как бы речи мужа меня не спугнули. Я вручил ей шоколадные конфеты.

— Когда же ему трахаться, если не сейчас, дорогая Пагона? Когда до моих лет доживет?

За этим рассуждением последовал новый взрыв смеха. Из прихожей я мог видеть только одну из стен гостиной, всю в иконах всевозможного размера.

— Да пригласи же нашего молодого друга войти, мне не терпится с ним познакомиться.

Пагона прикоснулась рукой к моей спине и слегка подтолкнула вперед. В следующее мгновение я очутился перед гигантом, вальяжно развалившимся в низком кресле. Из-за огромного пуза ему приходилось широко расставлять ноги. На нем были очки с толстыми стеклами, как у близоруких, а курчавые волосы сильно блестели, словно намазанные маслом. Он мне указал на неудобный стул, слишком высокий и тонконогий.

— Я слышал, вы собираетесь провести несколько дней на Афоне. Поздравляю. Вы на верном пути. Тот, кто не изучал Византию и наши священные тексты, не заслуживает имени грека. Все книги, которые вы здесь видите, имеют отношение к Византии и нашей религии.

Библиотека была такая же большая, как у Навсикаи. Иконы стояли и здесь, прислоненные к корешкам книг.

— К несчастью, мой сын ни в одну даже не заглянул. Совершенно игнорирует наше славное византийское прошлое. Когда я в первый раз причащался в монастыре Великой Лавры, у меня даже слезы выступили на глазах при виде надписи на чаше: «Дар Фоки». А из меня, уверяю вас, не так-то легко слезу выжать, спросите у Пагоны.

Его жена стояла в дверях гостиной, скрестив руки на животе, будто служанка.

— Зачем Минас выбрал античную историю? Может, хоть вы мне это объясните. Чему мы можем научиться у древних греков, которые оказались неспособны даже государство создать? Знаете ли вы, что Византийская империя пережила Римскую благодаря своей несравненной административной организации? Даже турки признают, что опирались на византийские структуры, чтобы утвердить свою власть.

Он говорил быстро, как Ситарас, но гораздо больше жестикулировал, из-за чего его грузное тело сползало вперед. Он уже сидел на самом краю кресла.

— Принеси нам ракии, Пагона, хорошей, от Нектариоса. Знаешь, кто такой Нектариос? — спросил он меня, внезапно оставив уважительный тон, с которым обращался ко мне до этого момента.

Он вытер пот со лба бумажным платком. А заодно и глаза — не снимая очков. Почему он вдруг прервал свои разглагольствования? Чего ждал? Чтобы я проявил признаки нетерпения? Чтобы Пагона принесла ракию?

— Нектариос — это афонский Дон Жуан. В Фессалониках все бабенки от него млеют. Моя секретарша, Янна, втюрилась в него по уши, как только увидела в одном ночном кабаке, где играют на бузуке.

Я подумал о другой Янне. «Позвоню ей с Афона. Предложу поставить за нее свечку. Скажу, что видел монаха, который на целый метр поднимался над землей. Скажу, что он вкручивал электрические лампочки безо всякой лестницы».

— Вы ходили с Нектариосом в кабак? — удивился я.

— А то как же! Он повсюду вхож, этот Нектариос. Родители отдали его монахам совсем мальчишкой, чтобы от лишнего рта избавиться. К монашеству у него никакой склонности не было, да и не любил он, чтобы им помыкали. Постриг-то принял, но пошел своим путем, основал в винограднике Великой Лавры современное винодельческое предприятие. Сегодня у него пятеро работников-мирян, и он производит двадцать тысяч бутылок вина и ракии в год. Блестяще ведет дела — сбывает свой товар через Интернет, в том числе и за границу, вечно в разъездах. Моя жена не слишком его жалует, потому что он курит и поститься забывает, верно, Пагона?

Пагона принесла бутылку ракии и плошку с оливками.

— Насколько я знаю, не монашеское это дело — деньги наживать.

— Ничего-то ты не знаешь, милочка! Монахи всегда их наживали! В византийские времена константинопольцы, желавшие поместить свои капиталы в надежное место, обращались к афонским монахам, а те, разумеется, брали мзду за свои услуги. Они и деньги ссужали, по крайней мере, под такой же процент, как и на рынке, не меньше. Монастыри открыто занимались банковским делом. Попроси я Нектариоса о займе, уверен, что он мне его предоставит! Золотой человек, — заключил он, опять расхохотавшись.

Пагона ему не ответила. «Знает, что последнее слово никогда за ней не останется». Она обернулась ко мне.

— Если Минас вам позвонит…

Она поколебалась, но недолго.

— Скажите ему, что я приготовила томатный суп с фрикадельками.

Она повернулась к нам спиной и вышла. Муж проводил ее взглядом до прихожей. Чуть позже я услышал, как где-то в глубине квартиры закрылась дверь.

— Афонские монастыри крайне богаты, — продолжил Копидакис. — Даже самые бедные, такие как болгарский, все равно богаты. Земли, которые у них конфисковал Венизелос, лишь малая часть их владений. Впрочем, правительство по-прежнему возмещает им эти изъятия, выплачивая по два с половиной миллиона евро в год. Не доверяй убогому виду, который напускают на себя монахи, когда бывают в миру. Им принадлежат бесчисленные здания в Афинах и в Фессалониках, острова и даже озера. Все это они приобрели самым простым способом — благодаря пожертвованиям состоятельных людей. Да будет тебе известно, что греческий капиталист чрезвычайно наивен, он полагает, что небо покупается так же, как земля. Самый богатый монастырь — это, конечно, Ватопед. Им управляют киприоты, а они в делах гораздо ловчее греков. Посмотри-ка.

Он соскользнул с кресла, коснувшись паркета коленями, оперся руками о подлокотники и мало-помалу встал. Это был настоящий колосс. Мы вышли на балкон, и он показал на старое, очень красивое здание, почти на углу проспекта Аристотеля и улицы Цимисхия.

— Этот дом принадлежал когда-то монастырю Симонопетра, но тот его продал, чтобы купить такой же в Афинах, где квартирная плата выше. Монахи умеют извлекать выгоду из своих денег. Игумен монастыря Филофей основал в Соединенных Штатах девятнадцать обителей, которые приносят прекрасный доход. Великая Лавра намеревается построить парк ветряных двигателей на острове Скиафос, чтобы продавать электричество государственной энергетической компании. Для этого придется вложить в дело четыреста пятьдесят миллионов евро, но вскоре это принесет гораздо больше. Говорят, что тень Святой Горы простирается до Скиафоса, чье название как раз и означает «тень Афона».

«Тень Афона простирается повсюду», — подумал я.

— Сам святой Афанасий не осудил бы такой экономический динамизм, — сказал я, поскольку мне уже надоело играть роль немого персонажа.

— И я не осуждаю, как ты догадываешься. Монастыри, как и наша Церковь, нуждаются в деньгах, чтобы противостоять пропаганде Запада, который уже тысячу лет строит козни против православия. Видал, как они унизили наших братьев сербов? Европейский союз уже вынудил нас убрать из удостоверений личности то, что лучше всего характеризует греков. Что нам останется, я тебя спрашиваю, если мы отречемся от нашей православной веры? Боевой клич монахов монастыря Эсфигмен, «Православие или смерть!», четко выражает дилемму, с которой мы столкнулись. Минас сказал мне, что ты родом с Тиноса. Ты хотя бы не католик?