«Если», 1993 № 08 - Журнал «Если»

Габи сидела, скрестив ноги, с чашкой кофе в руке, другая покоилась на колене. Распущенные тёмные волосы прятали ее лицо.

— Тебя ведь так просто не выбьешь из седла?

— Нет, — покачал головой Рэйф. — Понимаешь, я всю жизнь был победителем. От этого трудно отвыкнуть.

— А где твоя родина? — спросила вдруг Габи.

В ее карих глазах вспыхнули маленькие золотистые огоньки, и Рэйф поймал себя на том, что раньше не замечал их.

— Везде, — ответил он. — Мой отец был архитектором — Свен Харальд…

Девушка вскинула брови.

— Известное имя. Он проектировал парковый комплекс в Токио…

— И еще много чего, — сказал Рэйф. — По всему миру. Он бродил по свету, и мы с мамой следовали за ним. Говорят, такая неустойчивая жизнь ломает детей, но мне она нравилась. Я не люблю задерживаться на одном месте.

— Понятно, — пробормотала Габи. — Эб говорил, что у тебя феноменальная реакция. Мне казалось, я сразу это увижу. Но внешне это почти незаметно. Ты просто никогда не проигрываешь.

— Так оно и должно быть, — сказал он. — В этом вся моя суть.

— Знаешь, по-моему, ты слишком гордишься собой. Сейчас ты скажешь о том, что и умом не обделен, и читать начал в пять лет…

— В три года, — улыбнулся Рэйф. — Имея такого отца, это было не трудно. Какой бы большой дом мы ни снимали, места для книг все равно не хватало. Он научился скоростному чтению задолго до того, как началось это модное поветрие — так что лет до двенадцати я с ним не мог тягаться. Он покупал новые книги быстрее, чем я успевал их прочесть.

— Он жив?

— Нет. И мамы тоже больше нет. Разбились в самолете.

— Боже мой!.. Ты похож на отца? — спросила она.

— Или больше на мать?

Вопрос удивил Рэйфа.

— Не знаю, по-моему, говорили, что на отца, — ответил он. — Честно говоря, я не знаю. Тебе хочется, чтобы я покопался в своих воспоминаниях?

Габи откинула со лба непослушную прядь.

— Это не важно. — Она искоса, почти вызывающе посмотрела на него. — Ты не можешь всегда побеждать.

— Не могу, — согласился он. — Ты сама видела, как в меня всадили нож. Если я разленюсь или взвалю на себя больше, чем сумею унести, то непременно проиграю. Но я стараюсь быть в форме.

— Но ты говоришь, что Тебом Шанкар — или во всяком случае все эти разговоры про Наставника — все же каким-то образом действуют на тебя.

— Ты права, — задумчиво проговорил Рэйф, прихлебывая остывший кофе. — Пока мы летели в самолете в горы, я освоил одну интересную вещь, научившись, кстати, у Лукаса. Это совсем новый для меня способ мыслить, защищенный от излучения — любого излучения! И он как-то связан с моими снами и галлюцинациями. Не могу пока объяснить, но связь между ними прямая, я чувствую это.

Тень задумчивости легла на лицо Габи. Легкое облачко набежало на солнце, и сразу стало прохладно.

— Я не понимаю тебя, — сказала она.

— Я имею в виду… — Габи показалось, что он уже думает о другом. — Все эти странности, что происходят, должны быть связаны одной идеей, ведь ничего подобного не было до начала работы станции. И если все это действительно сводится к одному, то оно служит одной цели. А, значит, нам противостоит некто, кто тоже не привык проигрывать.

— Еще один победитель, вроде тебя?

— Боюсь, гораздо хуже, — криво ухмыльнулся Рэйф. — И может быть, не один. — Он, не отрываясь, смотрел на танцующие языки пламени костерка. — Хотя в это трудно поверить. Трудно поверить, — задумчиво повторил он, и было видно, что мысль его блуждает где-то далеко, — даже в одного такого, как я.

— Ты, кажется, слишком высокого мнения о себе, — раздался голос Мартина.

Очнувшись от своих мыслей, Рэйф увидел, что Мартин давно уже не спит и, широко раскрыв глаза, внимательно слушает.

— Дело не в этом, — медленно произнес Рэйф. — Вспомни закон поляризации. Примем направленность моих действий, извини, за положительную величину, исходя из того, что большую часть жизни я старался помочь миру идти по тому пути, по которому он двигался. Последний пример — мое участие в Проекте. И если бы существовал человек, подобный мне, вы бы о нем знали, потому что он непременно делал бы то же самое, что и я. Получается, что если существует хотя бы один человек, наделенный теми же способностями, и никто не знает о нем, значит, направленность его действий должна быть отрицательной по отношению к моей. Разве не так?

— Абсолютный злодей? — иронично спросила Габи.

— Злодей, герой — это ярлыки. Суть в том, что мы разной полярности. Я не подозревал, что такой человек может существовать. С той же вероятностью можно утверждать, что и он никогда не подозревал о моем существовании.

— Послушай, никто не придавал особого значения твоему присутствию в Проекте, — сказал Мартин.

— А кто вообще придавал мне какое-нибудь значение? — ответил Рэйф. — Никто не знал, кто я такой. Прости меня, Мартин, но никто об этом не знает и сейчас, даже вы. Единственный, кто мог бы меня понять, — человек, подобный мне.

Мартин долго молчал.

— Мир полон мужчин и женщин, — сказал он наконец, — запуганных Наставником. Тебя же никто не боится, Рэйф. Извини, но я не верю в твои исключительные способности.

— А я верю, — произнесла Габи, подавшись вперед и не спуская глаз с Рэйфа. — Я верю в тебя.

— Послушай, что ты говоришь, — сказал ей Мартин. — Ты соглашаешься с ним в том, что твой брат не может быть Шанкаром только потому, что Рэйф уверен в своем превосходстве над твоим братом.

— Во всяком случае это хоть какой-то аргумент, — сказала Габи. В ее голосе зазвучала неуверенность, но скоро он вновь стал твердым. — Я верю Рэйфу, ибо знаю, что в мире есть зло. Если Тебом Шанкар — центр зла, то должен быть центр и у той силы, которая противостоит ему. А, кроме Рэйфа, я не вижу человека, который мог бы что-то противопоставить ему.

Мартин с грустью посмотрел на нее.

— Добро, зло… — проворчал он. — Детский лепет… Ничто не заставит меня поверить, что во всем этом есть хоть что-то реальное.

Он повернулся к Рэйфу.

— Ты в это веришь?

— Знаешь, если взять всю историю человечества, то мы обнаружим борьбу между двумя направлениями — идти вместе с обществом или попытаться повернуть его на свой путь. Если хочешь, можешь назвать первое добром, второе — злом.

— Ну вот, — сказал Мартин таким тоном, будто пытался успокоить Габи. — Ты сама слышала: «добро» и «зло» — для него просто термины.

— Я этого не говорил, — возразил Рэйф.

Мартин бросил на него сердитый взгляд.

— Возможно, сегодня мы вынуждены противостоять таким силам, с которыми не могли бороться, пока не достигли определенного технологического уровня, — продолжал Рэйф. — И только сейчас мы, возможно, дошли до той стадии, когда добро и зло могут, наконец, выяснить отношения до конца.