Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

Как только она отошла на достаточное состояние, ярость загорелась в её груди, но горло сдавили слёзы. Злость и обида заставляли её плакать.

— Мерзавцы, — шептала она, бесцельно перебирая и пытаясь надорвать края своих рукавов. — Предатели… да это я вас на виселицу… да это вы… — но подступившие рыдания не давали ей рассыпаться в бессмысленных угрозах. Не задерживаясь в саду, она кинулась обратно в свою спальню.

Сколько гадких слов она привыкла слышать в свой адрес! Как безразличны ей были оскорбления! Но этот единственный раз, когда мужчина привлёк её внимание, он оказался движим расчётом, а за пределами своего образа называл её Моргемоной, как и остальные. И от этого почему-то было больно, так больно, что даже некогда отнятый ноготь разболелся вновь.

Она дошла до своего трюмо, села у завешенного зеркала, положила руки на столик и разревелась, уткнувшись в них лицом.

Чего ей хотеть от жизни? Бессмысленная, потерянная, жалкая и одинокая Гидра. Ни друзей, ни врагов, ни титула, ни предназначения. Шершавая монета в руках монархов и чёрная овца в любом стаде. Родилась в годы ненависти матери к отцу, когда тот ходил к другой, а мать ненавидела себя за раздувшийся живот и опухшие ноги.

Потом, говорят, леди Ланхолия приворожила Тавра к себе, но магического таинства не было: просто любовница, та знаменитая певица, забеременела от кого-то ещё. А потом её убили.

Но ненависть осталась.

Вся жизнь, никчёмная, полная унижений, страхов и разрушенных надежд обрушилась на Гидру вновь. В ушах звучал голос матери, назидающий, что девушке, которая ест досыта и одевается в шелка, жаловаться не на что.

От этого было только хуже.

«Нищие могут милостыню просить на площади, а мне даже просить ничего нельзя, ведь всё есть».

Чьи-то руки вдруг легли ей на плечи. Гидра подпрыгнула и встретилась глазами с печальными очами Авроры.

— Не плачьте, милая Ландрагора, — прошептала фрейлина, невесомо проводя рукой по её волосам. — Мир — такое несправедливое место, но помните: самая тёмная ночь была перед тем, как Ирпал и драконы Кантагара наконец подарили людям огонь и свет. Всё будет хорошо… всё обязательно будет…

Обессиленная, Гидра, однако, оправдывала своё прозвище. И прошипела:

— Аврора, ну а тебе-то что от меня надо? Ну скажи честно, скажи, какая тебе с меня выгода, я просто буду знать!

— Я просто желаю вам счастья, — тихо произнесла фрейлина, не отводя глаз. — Энгель мой брат. А вы со дня свадьбы моя сестра. У меня никогда не было сестры, которая позволила бы мне быть рядом.

— Что за слащавая чушь! — выдохнула Гидра, утирая лицо рукавом. — Нашла, кому чего-то желать! Найди кого-нибудь поблагодарнее, чем Рыжая Моргемона!

— Спросите у любой мелинойской кошки, накормленной вами, кто ей больше по душе: сладкоречивая знатная леди или Моргемона, — с улыбкой заметила Аврора.

Гидра не нашлась, что ответить, но и плакать перестала. Она посмотрела на фрейлину измождённо и потерянно. А та сказала ей мягко:

— Давайте я расплету ваши волосы, вы ляжете спать, а утром всё будет уже совсем по-другому, будет лучше…

— Не будет, — прошептала Гидра, не поднимая подбородка со своих скрещенных рук. — Будет только хуже, уж я-то знаю.

Она, как всегда, оказалась права.

7. Заговоры и уговоры

Следующий же день после коронации Эвана принёс дурную весть для всего Мелиноя. Гонцы с фронта сообщили о том, что рэйкское войско окончательно разбито.

А диатрин Энгель обезглавлен барракитами.

Мелиной погрузился в молчание. Колокол на Малха-Мар ударил единожды и тоже затих. Его эхо долго летело над рекой, пока не растворилось где-то в горах, где спал Сакраал.

Сумбур и волнение горожан, да и всей страны, что вызвала гибель диатра Эвридия, сменился на глухую тоску. Невзирая на то, что диатр Эван вновь запретил носить траур, на улицах было до странности тихо. И никто не желал нарушать это молчание. Даже шут, подаренный марлордом Вазантом, шутил до того скверно, что в трапезном зале завяли монстеры в горшках.

Настал черёд Авроры плакать навзрыд. Она ревела, заплетая Гидре косы, а та молчала. И не знала, что и думать. Смерть Энгеля подарила ей освобождение от брачного ложа, но не от сурового рока.

«Теперь наверняка монастырь», — размышляла она, и эти мысли ложились новым слоем черноты под глазами.

Право побыть одной у неё было хотя бы сегодня. И она наконец всерьёз озаботилась своей судьбой. Отослав всех прочь, она села к себе на постель и задумалась.

«Нельзя опускать руки. У меня есть не только кошки, но и сама возможность обращаться к магии. Я не могу быть уверена, что что-то получится, ведь отца так и не сожрали, когда я загадывала. Но я могу представить что-то не столь конкретное. Например…»

Она сосредоточилась, положив руки на колени.

«Я свободна. И счастлива. И рядом со мной те, кто меня любят, и те, кого я люблю… или вообще никого. Вот».

Картина получилась размытая, но Гидра помнила: так надо, чтобы желанию легче было исполниться. Чем меньше условий, тем лучше результат.

«А кошки мне всё равно будут полезны».

И она, не найдя Лесницу, пошла к кухне, чтобы вновь обратиться к пёстрой кучке котов. Но их там не оказалось. Кухарка сказала, что диатр Эван велел прекратить их прикармливать.

— Только корону надел, а уже отменяет мои фундаментальные законы, — пробурчала Гидра и пошла бродить по замку в поисках Лесницы.

Дорога завела её к гостевой башне, где остановились Гидриары. Ветерок донёс знакомый запах табака. Гидра сморщилась и поспешила сменить направление, но тяжёлый голос остановил её:

— Стой, Гидра. Иди сюда.

Она оглянулась и увидела отца, что безмятежно курил, облокотившись о перила. Солнце переливалось в серебряной вышивке на чёрном сюртуке, играло на множестве пряжек и на шпорах.

Гидра не сдвинулась с места.

— Оттуда говори, — бросила она. — Я тебе больше не дочь, чтоб меня подзывать. Я псина изменника.

— Я помню, псина, — сухо ответил ей Тавр. — Диатр сказал, что твоей вины в делах Энгеля не видит, и откочерыжить твою голову на эшафоте не даст.

— Очень мило с его стороны.

— Но, если ты не хочешь проблем со свёкром диатра, тебе придётся исчезнуть из Рэйки, — продолжил Тавр. — Я сперва думал, как. А потом решил, что мне это безразлично. Если после свадьбы диатра я тебя здесь увижу — ты умрёшь.

Гидра фыркнула.

— По рукам, — ответила она безразлично и пошла дальше искать Лесницу.

Как назло, Эван объявил о своей свадьбе в тот же день. Только Гидра не ожидала, что он придёт к ней с этим известием лично. Она полезла глубоко в свой гардероб, где, судя по мяуканью, блуждала дразнившая её Лесница, и услышала хлопок двери издалека, как из-под толщи воды.

— Диатрисса? — прозвучал голос Эвана.

— Да, да, Ваша Диатрость, — отозвалась девушка. — Простите, я сейчас же вылезу… я потеряла выход.

— Идите на мой голос.

— Хорошо…

— Мне есть что вам сказать.

— Давайте…

— И как только вы выйдете, я…

Гидра наконец вывалилась из тёмного гардероба, вся взъерошенная прохождением через пышные рукава и накидки своих платьев. Она спешно пригладила волосы и внимательно поглядела на диатра. Тот не менял моду со дня коронации: носил только гербовые одежды и тяжёлый парчовый плащ, и, конечно, снимал корону лишь на время сна. Словно боялся, что кто-то забыл о его новом статусе.

Неловко сделав реверанс, Гидра спросила:

— Прежде чем вы скажете мне, что хотели, могу и я кое-что сказать?

— Конечно, — голос Эвана был на удивление мягок сегодня.

— Видите ли, быть вдовой изменника — участь сложная, — Гидра от безысходности не боялась завести сложную тему. — Поэтому, может, вы знаете, куда такая вдова могла бы податься, если б ей надо было уехать из Рэйки очень быстро, прямо до вашей свадьбы?

— Хм, — Эван сдвинул свои тёмные брови. — Вы же про себя?

«У него что, тоже голова разучилась думать?»