Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

— Как интересно, как будто что-то хочет сказать, — умилилась Аврора.

«Только не при всех!» — подумала Гидра. Но делать было нечего: пришлось обернуть всё в авантюру.

— Раз зовёт, значит, надо проверить, вдруг там что-то важное, — сказала диатрисса без серьёзности в голосе.

— Можете издать указ, разрешающий кошкам быть проводниками в лесу, — предложил сэр Леммарт. Аврора засмеялась, но Гидра едва не огрызнулась.

«Ему как будто всё равно».

Она выслала свою лошадь вперёд, и та зашагала по дорожке, ведущей в восточную часть города, вниз, к поймам. Они проехали мимо камышей и прибрежной лозы, миновали тупик улицы с недостроенными складами и остановились, провожая кошку взглядом вниз, к пересохшим на лето поймам Тиванды.

— Она ведёт нас куда-то в глушь, — протянул сэр Леммарт. — Ну его.

— Нет, мы посмотрим, — упрямо сказала Гидра. Уселась покрепче в седле и отправилась следом.

Небольшая мангровая роща только казалась лесистой топью. На деле меж корнями вьющихся деревьев проехать было несложно. Только лошади вздрагивали, когда откуда-нибудь неожиданно вспархивали цапли.

Дымчатая кошка уверенно вела их через мангровый лесок к основанию горы, на которой был воздвигнут Лорнас. Она замедлялась, когда требовалось подождать всадников, и ускорялась, когда те ехали рысью по прямой. Минут за десять они добрались до подножия горы, и тогда их взору предстало восхитительное зрелище.

Ковры цветов лилигриса покрывали опушку мангрового леса. Белые с тёмно-синими полосками фиалки ложились на траву, будто прилёгшие отдохнуть облака. Кроны скрывали это место от глаз из Мелиноя или Лорнаса. Но заросли были весьма обширны. Так Гидра и представляла себе снег, когда читала о нём.

Усевшись у ближайшей поросли лилигрисов, кошка назидательно мяукнула и скользнула в белое цветение, скрывшись с глаз долой.

Дух Гидры захватило. Не столько видом, сколько осознанием.

«Кошки слушаются меня!»

И пока Леммарт и Аврора гадали, куда делась их проводница, на лице диатриссы расцветала улыбка: «А значит, я готова связаться с Мелиноем. Ведь где, если не здесь, место духами хоженое?»

— Лилигрисы, эти цветы, по поверью, приносят несчастья, — наконец сказала Аврора.

— Да, они как-то связаны с ритуалами у разных чернокнижников, — добавил Леммарт. — Эта кошка сослужила нам дурную службу.

«Ничего вы не понимаете!»

Осматриваясь в поле цветов, будто в пене прибрежных волн, Гидра с нарастающим стуком сердца представляла, что здесь и бродит незримый тигр Мелиной.

«Сюда он швыряет обезображенные тела жертв, мстя за своих детей. И здесь соблазняет дев, укладывая их на покров белых цветов в своём человеческом обличье…»

Воодушевлённая прикосновением к истинной магии, Гидра велела возвращаться. Вечером она вновь раскрыла свой гримуар. «Понадобятся благовония, змееголовник, золочёная лента… какие благовония по нраву тиграм? Наверное, пустырник, ведь это тоже коты?»

Но поутру она так и не успела спросить у камергера, продаются ли в Мелиное такие нетипичные товары. Пришло известие об убийстве диатра Эвридия.

Мелиной взбурлил. Уже к полудню все знали, как именно это произошло, но подробности разнились от версии к версии. Общая картина была такова: диатр повздорил с Энгелем и отправился на переговоры с барракитами, невзирая на яростный протест сына. Диатр надеялся закончить войну статусом-кво, подготовив при помощи Эвана множество выгодных торговых соглашений с Барракатом. Но вражеская сторона отвергла его предложения, и диатр вернулся в рэйкскую штаб-квартиру в Ширал, у подножья Котовьего Перевала, ни с чем.

После возвращения вновь был созван военный совет, где присутствовали и возмущённый Энгель, и хмурый Эван. Ожидался Тавр, который внял ультиматуму Энгеля и собирался до вечера вывести драконов на фронт. Но совет так и не начался: диатр Эвридий вдруг зашёлся кашлем, схватился за горло, глаза его закатились… и с пеной у рта объединитель Рэйки упал на руки своих сыновей.

Невзирая на усилия лучших диатрийских врачей, он скончался спустя считанные минуты после приступа. Оба диатрина пришли в отчаяние. Одни говорят, что Энгель затих, а Эван неожиданно разразился непривычной для него руганью. Другие утверждают, что было наоборот. Но одно известно точно: перед смертью диатр Эвридий хрипел, повторяя, одну и ту же фразу:

— Владыка Мелиноя — владыка всей Рэйки… владыка Мелиноя — владыка Рэйки…

Худшего некролога представить было нельзя. Утверждают, что Эван, придя в себя, стал обвинять брата. У него, дескать, был источник, доказавший, что Эвридий хотел завещать корону именно младшему сыну в обход старшего. И именно об этом были последние слова диатра. В ответ на обвинения Энгель взвился и прокричал, что тогда не барракитам было выгодно травить диатра — а самому Эвану, чтобы завещание не успело быть озвучено.

С тех пор между доселе дружными братьями пролегла граница чёрной ненависти. Прибывший Тавр попытался послужить доверенным лицом обоих. Он обыскал всю ставку Эвридия в Ширале вместе с сотней свидетелей, но так и не нашёл никакого завещания.

Военный совет, прозванный Советом Диатринов, был собран вновь. Два принца, сдерживая свою злобу, встали к карте боевых действий. И Энгель сказал:

— Не будем разводить пустую ругань: смерть отца выгодна лишь Барракату, а значит, они отравили его на переговорах. Барракат наш главный враг, и нельзя отвлечься от войны даже в столь тёмный час. Лишь отомстив, мы будем вправе проводить коронацию и торжества. Тем более, марлорд Тавр наконец прибыл со своими драконами — мы обязаны попытаться.

Но Эван, хлопнув по карте, вдруг заявил:

— Ну уж нет, дорогой брат. Ты влюбил в себя всю страну и лишь тянешь время, надеясь, что меня тоже чем-нибудь убьёт на фронте. Пускай барракиты копаются в золотых приисках; я доберусь до них, призвав каждого мужчину в Рэйке, что ещё может держать меч, и одержу победу с короной на голове, как положено по закону богов и людей!

— Для коронации тебе потребуется заверение всех марлордов, — заметил Энгель. — Уж не хочешь ли ты сказать, что марлорды Тавр и Вазант должны будут уйти с фронта, чтобы присутствовать на церемонии?

— Именно это я и хочу сказать, — заявил Эван. — Они отправятся со мной, и я взойду на трон как законный наследник отца.

— И будешь править разграбленными руинами? — вскипел Энгель. — Одумайся, брат! Не нужен мне трон — я хочу защитить Рэйку, и я буду твоим главнокомандующим, как при отце, и буду бороться с врагом!

— Ты лжец и лицедей, — рявкнул Эван в ответ. — Говоришь одно, а делаешь другое. На трон не заришься, но всю знать уже очаровал собой. Силы не ищешь, но всё войско подчиняется тебе одному. Даже отца настроил так, что он стал тебя считать своим преемником, и на смертном одре он говорил о тебе!

— Ты обезумел! Я, как марлорд Мелиноя, заверять твою коронацию не буду! — заорал на него Энгель. — Ты не можешь быть диатром, нарочно ослабляя Рэйку уводом основных войск с границы!

— Это ты обезумел, если считаешь, что можешь так говорить с королём и при всех заявлять, что не поддержишь коронацию!

Потом, утверждают, Энгель обратился к марлордам.

— Тавр, Вазант, — сказал он. — Будьте мне свидетелями: если рыцари и драконы уйдут с фронта, оставив мне ополчение и иксиотов, барракиты, не раздумывая, пойдут в наступление на наши поредевшие полки. Если в вас есть хоть капля чести, присоедините свой голос к моему. Останьтесь в Ширале!

Эван сжал кулаки, но с вызовом взглянул на двух марлордов. Те неуверенно переглянулись. Вазант робко опустил глаза на своё пузо, а Тавр заговорил:

— Наследный диатрин должен занять трон, — он выдержал паузу и довершил твёрдо. — Не призывайте нас к измене. Мы послушаем диатрина Эвана.

Одни говорят, что Энгель после этого набросился на брата с кулаками, и гвардия диатра вышвырнула его из ставки. Другие — что он, скрипя зубами, ушёл сам. Так или иначе, армия Рэйки была расколота. И драконы, так и не вступив в бой, полетели прочь от Золотых Гор вслед за рыцарями диатра, которые принесли клятву верности Эвану.