Малая Бронная - Ольга Карпович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ничем, – с досадой бросил Володя.
Отошел к окну, потянувшись, открыл форточку, закурил, стараясь выдыхать дым на улицу.
– Это и длилось-то всего две недели. Потом лето кончилось, мы разъехались – и все.Самое сложное было – не заснуть. Когда все тело сладко ноет, утомленное недавней схваткой, когда голова кружится от жаркого, хмельного запаха сена и Инкина рука, такая тонкая и черная, обвивает шею. Уткнуться лицом в худенькое вздрагивающее плечо и отрубиться до утра.
Но спать нельзя, нет! Иначе пропустишь рассвет, не успеешь вовремя выгнать Инку с чердака обратно в комнату, а потом проснется бабка, начнет шаркать по дому, греметь ведрами в огороде, разбудит мать и тетку, и тогда уйти незамеченной ей будет уже нельзя.
Инка приходила каждую ночь. Он лежал на сене, смотрел в дощатый потолок и ждал ее. Чутко прислушивался к затихающим звукам дома: вот улеглась мать – кровать тяжело охнула под весом, вот захрапела бабка Нюра, стукнула ставней тетя Лена. И, наконец, все стихало, а затем на лестнице раздавались почти неслышные, легкие шаги босых ног. Инка проскальзывала в приоткрытую дверь, ныряла к нему, поначалу отбивалась, яростно, давясь приглушенным смехом:
– Ой, не могу, щекотно! Пусти, дурак!
Потом начинала дышать часто и глубоко, расширившиеся зрачки вздрагивали, губы приоткрывались. Она сама через голову стягивала ветхую ночную рубашку и приникала к нему всем своим тощим, по-девчоночьи угловатым, жарким телом. И каждый раз где-то внутри все переворачивалось: ведь так нельзя, они делают что-то ужасное, постыдное, запретное. И от осознания этого еще сильнее, еще слаще и мучительнее разгоралось в теле желание, и он с ненасытной жадностью набрасывался на Инку, будто хотел смять, раздавить все ее хрупкие полудетские косточки.
Потом, обессиленные, лежали навзничь и временами окликали друг друга:
– Ты не спишь?
– М-м-м, нет.
– Вовка, ты засыпаешь, я побегу!
– Нет, постой, не уходи еще! Утро еще не скоро…
И, конечно, однажды ночью не выдержали, уснули, и так и провалялись в сладком забытьи, сплетясь руками и ногами, до самого утра. Тут-то их и поймали.
Кой черт погнал мать с утра пораньше на чердак? Что ей там понадобилось? Тяжело отдуваясь, полная Людмила вскарабкалась по шаткой лестнице, поморгала глазами в полутьме и огласила дом истеричным бабьим визгом. Они вскочили, конечно. Инка, вся красная, дрожащая, криво натянула сорочку, он никак не мог застегнуть брюки. А мать все голосила, пока не вскарабкалась на чердак тетя Лена, а бабка, которой годы не позволяли уже сюда влезть, топталась у лестницы и охала:
– Ленка, Людка, да шо там такэ зробилось?
И началось. Мать вопила как недорезанная:
– Ужас! Кошмар! Семейное проклятье!
Тетка, с одного взгляда оценив обстановку, коротко хлестнула дочь по щеке, бросила, как ошпарила:
– Шлюха! Семью опозорила! Марш отсюда!
И Инка, всхлипывая и зажимая рукой горящую щеку, скатилась со ступенек, толкнула бабку и спряталась за дверью.
– Да не ори ты, Люда, на всю деревню, – гаркнула Лена. – Сейчас сбегутся, как на пожар. Уймись! Ничего страшного не произошло.
– Ничего страшного? – взревела мать. – Может, у вас, прошмандовок московских, это ничего страшного. Отродье твое проклятое! Сгубила пацана!
– Ты ври, да не завирайся! – одернула ее сестра. – Я твоего выродка привлечь могу по статье, девке-то шестнадцати еще нет! Так что уж лучше помалкивай. Я на вокзал поеду, билет на вечерний поезд возьму, а ты смотри тут, этих друг к другу не подпускай!
Она окинула Володю брезгливым взглядом и быстро вышла.
Мать, по счастью, всласть наплакавшись, вскоре заснула, и ему удалось пробраться к Инке. Та, зареванная, поникшая, сидела, забившись в угол кровати. Володя обнял ее, и она, всхлипывая, приникла к нему, вцепилась, как в последнее спасение, запричитала:
– Володенька, что же делать? Она увезет меня! Мы никогда больше не увидимся.
– Ну, будет, будет, перестань, – утешал он ее, немного рисуясь, чувствуя себя рядом с испуганной девчонкой большим и сильным. – Я за тобой приеду. Возьму у отца денег – он добрый, он даст, и приеду. Мне через полгода восемнадцать исполнится, и мы сможем пожениться. И никто нам не помешает, честное слово.
– Ты правда приедешь? – икнула от слез Инка.
– Ну, конечно! Не плачь, глупая!
Он целовал ее в соленые щеки и верил, твердо верил в то, что говорил.
Дома, в Омске, была уже совсем осень. Во дворе Володю радостно встретили вытянувшиеся за лето друзья, бывшие одноклассники. Отец обнял сына, хлопнул по плечу:
– Ишь какой вымахал, настоящий мужик. Ну, как каникулы?
Мать, надутая, напряженная, ничего не сказала, и Володя неопределенно дернул плечами – нормально. Он ждал удобного случая, чтобы поговорить с отцом, не решался так выплеснуть на него все. С бухты-барахты, при матери. Но случая все никак не представлялось, отец, подполковник, дома бывал редко, все больше торопился куда-то. Потом пришел сентябрь, началась учеба. Выдали форму, поселили в курсантское общежитие. Новые друзья, интересные занятия… Старшекурсник Серега познакомил его со смешливыми и не слишком щепетильными девчонками из соседнего ПТУ, к которым всегда можно было нагрянуть в увольнительную с бутылкой портвейна. Жизнь бежала вприпрыжку, и все то, летнее, стало казаться детским, смешным, далеким и смутным, словно полузабытый сон. Он написал все-таки Инке письмо, ответа не получил и с облегчением выкинул из головы всю эту историю, ее слезы, свои пылкие обещания. Ну что такого, в конце концов, у всех летом были романы, все клялись в верности до гроба. Понятно же, что это всего лишь правила игры, которые никем не воспринимаются всерьез.
Зимой неожиданно умерла бабка. Мать ездила на похороны, делила с сестрой деньги за проданный дом. Володя, недавно проштрафившийся, не смог получить отпуск, остался в училище. Когда мать вернулась, спросил без особого интереса:
– Ну как там? Как тетя Лена?
– Жмотовка чертова твоя тетя Лена, – ругнулась мать. – Каждую копейку из глотки выдирала, москалька паршивая!
Он хотел еще спросить, была ли на похоронах Инка, но по суровому, свекольного цвета материнскому лицу понял, что та не расположена отвечать на вопросы, и ничего не сказал.
Летом они с ребятами махнули в поход, с палатками, с гитарой. Мать, избавленная, наконец, от необходимости навещать бабку, впервые за много лет собралась на курорт. Теперь, когда стало некуда приезжать на лето, связь с московской родней была утеряна, обменивались лишь короткими сухими поздравлениями с праздниками. И со временем образ Инки, угловатой худенькой девочки с горячими черными глазами и запекшимися губами, совсем изгладился из Володиной памяти.– И ты больше никогда ее не видел? – задумчиво спросила Вероника.
Володя покачал головой:
– Нет, говорю же тебе, бабка умерла, дом продали…
– Постой, а ей, значит, сколько было лет? Пятнадцать? – нахмурившись, уточнила Вероника. – Выходит, ты у нее был первым?
– Ну, наверно, откуда мне знать? Мы это не обсуждали! – бросил он раздраженно.
Он уже жалел, что рассказал Веронике эту старую историю. Зачем она раскапывает все эти подробности? Прошло сто лет, он давно обо всем забыл. Вспомнил только из-за странного поведения Инны. А у Ники такой вид, словно все это имеет огромное значение.
– Лучше бы ты рассказал мне раньше… – протянула она, собирая со стола грязную посуду.
– И что бы изменилось? – взвился Володя. – Ты бы не стала со мной связываться?
– Ну что за глупости, – мягко улыбнулась она. Подошла сзади, обхватила руками, уткнулась носом в спину между лопаток. – Какая мне разница, что у тебя с кем было. Просто… я теперь понимаю, что она не оставит нас в покое. Никогда!
– Да ладно, – обернулся Володя. – Ну, это же глупо! Мы взрослые люди…
– Взрослые, ага. Только мы с ней не просто люди, но еще и женщины, понимаешь? Она всю жизнь теперь будет считать, что я ее переиграла, победила. И так этого не оставит.
Володя с сомнением покачал головой. Ему не верилось в то, что Вероника права. Нелепость какая-то, проблема на уровне пионерского лагеря. Ника, поднявшись на носки, дотянулась до его губ, поцеловала быстро и произнесла:
– Ничего. Я тоже в долгу не останусь. Еще посмотрим, кто кого.Инна деловито вытаскивала с задних, глубоко запрятанных полок стенного шкафа новые поступления «фирмы», раскладывала их на диване и оценивала задумчивым взглядом. Сегодня должна была зайти важная клиентка, Лариса Николаевна, жена мясника с Даниловского рынка. Инне наконец-то удалось раздобыть джинсы на ее задницу пятьдесят второго размера, о чем она немедленно и сообщила моднице по телефону. Лариса обещала сегодня зайти, заодно посмотреть, что еще есть интересного. И теперь Инна перебирала разноцветные, пришедшие к ней самыми разными путями шмотки, соображая, какие из них можно натянуть на Ларисины телеса.
Инну всегда успокаивала эта неторопливая однообразная работа – сортировка вещей. Перекладываешь брюки к брюкам, платья – к платьям, прикасаешься пальцами к мягко шуршащим струящимся тканям, и в голове словно тоже все раскладывается по полочкам. Все ее проблемы, все неприятности.