Печальные ритуалы императорской России - Марина Логунова

Материалы для декораций печальной залы

Следует уделить особое внимание материалам, использованным в оформлении Печальной залы. Яков Брюс, конечно, несколько приукрасил действительность, определяя материал убранства Castrum Doloris Петра I. Так, по его описанию, многое было высечено из мрамора: статуи, символические фигуры и пирамиды, косяки и карнизы дверей, активно использовались яшма и бронза. Однако в данном случае, очевидно, автор описания несколько погрешил против истины. Скорее всего, вся Печальная зала была сделана из дерева. Вряд ли в такое короткое время было возможно создать все это великолепие из бронзы, мрамора и других полудрагоценных камней, на одну доставку и обработку которых ушло бы много времени. Скульптор Н. Пино, работавший над убранством Печальной залы, был декоратором, его помощники – художник, резчик и столяр.[256] О других мастерах – литейщиках или скульпторах – речь в документах не идет.

Годом позже, когда эти декорации переместились в Петропавловский собор, путешественник Обри де ла Мотрэ определил материал, из которого сделаны скульптуры, как крашенное краской дерево.[257] После похорон Петра I в 1731 г. упоминаний об этих «мраморных» и «бронзовых» скульптурах больше не встречается. Совершенно очевидно, что в данном случае не приходится брать на веру абсолютно все характеристики, даваемые Я. Брюсом, выполнявшим государственный заказ – представить похороны столь великого монарха на самом высоком уровне. Следовательно, мир должен был узнать о мнимых бронзе и мраморе, а не о реальном крашеном дереве, традиционно заменяющем в театре дорогой материал. После представления скульптуры исчезли.

Отсутствие русских икон удивляло свидетелей. Их заменила скульптура, характерная для стиля барокко, но непривычная в похоронном ритуале допетровского времени. Убранство залы указывает на очевидное западное влияние, столь свойственное времени петровских преобразований.

Рядом с телом постоянно находилось двенадцать сенаторов, генералов и лиц из «прочих первейших рангов», в зале священник без остановки читал Евангелие, у дверей несли караул гвардейские гренадеры. Доступ к телу был открыт, и, по свидетельству Г. Мардефельда,[258] его постоянно осматривала толпа народа с плачем и воплями, что воспринималось странно, учитывая запрещение Петром плакальщиц и ритуального плача, причем самой большой нарушительницей указа о запрещении театрализованного стенания была его вдова. Екатерина приходила к телу мужа каждый день, не пропуская ни одного. Н. П. Вильбуа вспоминал: «Она его обнимала, целовала руки, вздыхала, причитала и проливала всякий раз поток искренних или притворных слез… Она проливала слезы в таком количестве, что все были этим удивлены и не могли понять, как в голове одной женщины мог поместиться такой резервуар воды. Она была одной из самых усердных плакальщиц, каких только можно видеть, и многие люди ходили специально в императорский дворец в те часы, когда она была у тела своего мужа, чтобы посмотреть, как она плачет и причитает. Я знал двух англичан, которые не пропустили ни одного из сорока дней. И я сам, хотя и знал, чего стоят эти слезы, всегда бывал так взволнован, как будто находился на представлении с Андромахой».[259] Как мы видим, современники не обманывались насчет искренности проявления чувств у новой императрицы и сравнивали ее посещения тела мужа с театральным спектаклем.

Окна Печальной залы были открыты. Стояла морозная погода, она должна была способствовать сохранности тела, но оно быстро разлагалось, на что указывали мемуаристы.[260] В дневниковых записях от 15 февраля камер-юнкер Ф.-В. Берхгольц заметил: «Императрицу уже несколько раз просили приказать закрыть гроб, но она не соглашалась на это».[261] Екатерина как будто специально тянула с захоронением. Берхгольц, как многие другие зрители, недоумевал, почему прощание затягивается так неестественно долго: «Думают, однако ж, что погребение совершится еще до Страстной недели. Все императорские короны и другие регалии, говорят, уже дня за три привезены сюда из Москвы».[262]

Вскоре после смерти императора произошло еще одно печальное событие. 4 марта 1725 г. умерла его дочь Наталья (родившаяся 20 августа 1718 г.). Ее тело сначала находилось в ее собственных покоях, а 9 марта было перенесено «по церковному уставу» в Печальную залу и поставлено рядом с гробом отца под балдахином.[263] В головах ее гроба на специальном табурете на «золотоглавой» подушке находилась богатая корона, украшенная бриллиантами и драгоценными камнями. На ее голову была надета новая погребальная золотая корона. С этого времени специально изготовленная траурная корона стала украшением головы усопших монархов. При гробе цесаревны Натальи Петровны дневание несли дамы «из первых рангов» и почетный караул.

За два дня до торжественного события герольдами был указан день погребения – 10 марта 1725 г. В день похорон и накануне указом запрещалась продажа в городе спиртных напитков, кабаки были закрыты.[264] Участники церемонии заранее занимали места в домах, находящихся на маршруте, чтобы присоединяться к процессии по мере ее продвижения от Зимнего дворца Петра к Петропавловской крепости. Сигналами к началу сбора, построению, началу движения служили выстрелы пушек Петропавловской крепости. Камер-юнкер голштинского принца записал: «10-го, в день погребения императора и императорской принцессы Наталии, в 7 часов утра тремя пушечными выстрелами был подан из крепости первый сигнал, чтобы все назначенные в церемонию изготовились и отправились в указанные им дома, потому что во дворец императрицы должны были собраться только ближайшие родственники с их свитами, все, имевшие какую-нибудь должность при телах царственных усопших и, наконец, те, которым следовало нести регалии».[265] Руководил всем действом обер-маршал граф Я. В. Брюс, ему помогали маршалы, все участники великого представления были расписаны.

Траурный маршрут пролегал по набережной от Зимнего дворца Петра до Почтового двора (на месте нынешнего Мраморного дворца), оттуда – по льду Невы. Вся дорога была посыпана речным песком и устлана еловым лапником. На лед положили деревянный настил с перилами, декорированный черным сукном и также посыпанный речным песком и елом (еловыми ветками). Дорогу освещали специально поставленные по сторонам процессии в одну шеренгу 1250 человек с факелами из белого воска. Помост и факельщики уже использовались неоднократно, о чем говорилось выше. В день похорон Петра с 8 часов утра справа и слева от помоста были выставлены войска: 10 638 человек солдат Преображенского, Семеновского, Ингерманландского и Вятского полков,[266] трех морских батальонов, Петербургского, Новгородского и Владимирского гарнизонов. Войсками командовал генерал-майор и лейб-гвардии Семеновского полка подполковник М. Я. Волков, его заместителем был бригадир и лейб-гвардии Преображенского полка майор В. Д. Корчмин.[267]

Петр I и ранее неоднократно использовал почетный караул при похоронах своих сподвижников, например в 1699 г. – во время похорон Ф. Я. Лефорта и П. Гордона, в 1707 г. – Федора Головина, о чем говорилось выше, но похороны самого Петра, естественно, превосходили по торжественности все предыдущие, служившие своего рода репетициями к главному действу.

Над крепостями – Санкт-Петербургской (Петропавловской) и Адмиралтейством – были подняты вместо обыкновенных флагов черные траурные. Шествие началось в час дня. Сигналом к тому послужил второй залп крепостных орудий. Каждую минуту раздавался пушечный выстрел из Петропавловской крепости и Адмиралтейства, звонили колокола – на колокольне Петропавловского собора играли «печальные стихи», в процессии принимали участие музыканты: литаврщики и трубачи. Гроб Петра на улицу выносили не через дверь, а через окно по специально сделанному крыльцу с шестнадцатью ступенями, обитому черным сукном. Над дверью этого крыльца был поставлен Государственный герб, расписанный золотом и серебром. Вынос тела покойника не через дверь, а через окно или через специально сделанный для этого проем в стене, относится к русским языческим традициям. Испытывая страх перед смертью, наши предки предпочитали не пользоваться в подобных случаях дверью, опасаясь, чтобы через обыкновенный вход покойник «не вернулся» в тот дом, откуда отбыл на кладбище. Тот факт, что в эпоху петровских преобразований повторялась языческая похоронная традиция использования окна, а не дверного проема для выноса тела императора, представляется неслучайным. Отношение к личности Петра I его современников было неоднозначным, и применение дохристианской практики в тот момент, когда он навсегда должен был покинуть свое земное жилище, кажется символичным.