Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

– Надеюсь, что до этого не дойдет. – Сэр Джеральд взмахнул рукой, блеснув небольшими золотыми, с монограммой, запонками. – Мы отвечаем за это.

Затем он наконец взглянул на Томаса:

– Остается ли какая-нибудь надежда на то, что это был просто несчастный случай?

– Четверо людей слышали, как она крикнула: «Нет, нет, преподобный!» – ответил суперинтендант. – Кроме того, там не обо что споткнуться.

– Какие люди? – потребовал ответа Смизерс. – Надежные? Им можно верить? Не могут ли они передумать, по основательном размышлении?

Корнуоллис с ничего не выражающим лицом стоял навытяжку. Питт достаточно хорошо знал его, чтобы видеть за этой маской неприязнь.

– Одной из них является жена Парментера, – проговорил помощник комиссара прежде, чем его подчиненный успел открыть рот.

– О! Отлично. – Смизерс был явно доволен. – Ее нельзя заставить давать показания против мужа. – Он потер руки. – Картина улучшается… Как насчет остальных?

Квадратики оконного переплета меркли на полу. Снаружи, с улицы, доносился ровный гул.

– Еще двое – слуги, – на этот раз ответил уже Питт.

Удовлетворение в глазах Джеральда еще больше окрепло.

– А последняя – дочь Парментера, и она непреклонна, – закончил суперинтендант.

Смизерс поднял брови:

– Молодая особа? Несколько истеричная, так? – Он улыбнулся. – Неуравновешенная? Быть может, влюбленная, ощущающая родительское неодобрение и отвечающая на него эмоциональным порывом? – Тело его расслабилось. – Нисколько не сомневаюсь в том, что ее можно уговорить снять показания. Или, в худшем случае, скомпрометировать их, если до этого дойдет. Однако я верю в то, что вы не допустите, чтобы это случилось. – Он многозначительно посмотрел на Томаса.

– Лучше будем надеяться на доказательство какой-нибудь другой версии, – ответил суперинтендант, пытаясь скрыть презрение к этому человеку. – Из нее получится превосходный свидетель. Она умна, наделена даром слова и чрезвычайно рассержена. Страстно верует в честность и справедливость… Едва ли ее можно уговорить скрыть то, что она считает чудовищным. Если вы надеетесь, что она даст ложные показания в защиту отца, то, на мой взгляд, будете разочарованы. Она чрезвычайно высоко ценила мисс Беллвуд.

– В самом деле? – холодным тоном проговорил Смизерс и с неодобрением посмотрел на Питта. – Ну, это вообще неестественно. Какая нормальная молодая женщина предпочтет наемную сотрудницу, сколь бы образованной та бы ни была, своему отцу? – Он посмотрел на Корнуоллиса. – Не думаю, что здесь можно еще о чем-то говорить! Слова излишни. Как скверно… Постарайтесь удалить ее показания из дела – ради благопристойности и семейных чувств…

Помощник комиссара к этому мгновению уже был до предела рассержен, однако ощущал и смятение. Он и понятия не имел, чего от него добивался неожиданный посетитель. Проведенные на море годы научили его понимать людей и командовать ими, понимать умственные и физические требования к командиру, научили отваге и многим из путей мудрости. Однако в области человеческих взаимоотношений существовали и полностью неведомые Джону края: в частности, он абсолютно не ориентировался в женском обществе.

– Да, сэр, – произнес Питт, разглядывая Смизерса. Ему редко приходилось настолько быстро приобретать антипатию к человеку, да еще такую сильную. – Хотя если дойдет до суда, миссис Уикхэм почти наверняка даст показания о том, что слышала крик мисс Беллвуд, и обвинение найдет в ней вполне заслуживающую доверия свидетельницу. Ее понимание правосудия и цельность характера будут восприняты судом с уважением.

– Простите? – Джеральд был озадачен. – Вы говорили про дочь Парментера. А кто такая миссис Уикхэм?

– Она и есть его дочь, – ровным тоном пояснил Томас. – Она – вдова, у нее фамилия мужа.

Смизерс был вне себя от возмущения:

– То есть вы хотите сказать, что в своей гипертрофированной преданности этой мисс Беллвуд она предпочтет подругу собственной семье?!

– Я уже говорил, что мисс Уикхэм чрезвычайно восхищалась борьбой мисс Беллвуд за образование и политические права женщин, – поправил его суперинтендант. – И ее борьбой за справедливость в целом… А потому она едва ли переступит через собственные убеждения ради того, чтобы выгородить убийцу своей подруги, даже если он окажется ее кровным родственником.

Джеральд поднял брови:

– Ах вот оно что! Вы хотите сказать, что в ее лице мы имеем дело с так называемой «новой женщиной»! Одной из тех абсурдных и нелепых, лишенных женственности созданий, которые хотят вести себя как мужчины, и чтобы сами мужчины еще и смирились с этим? – Он резко хохотнул. – Ну, в таком случае неплохо, что вы просто проводите расследование, а не принимаете окончательное решение о том, как следует поступить с фигурантами дела! – Он повернулся к Корнуоллису: – Если этот презренный Парментер в самом деле виновен, лучше будет для всех, если удастся доказать, что на него нашло помутнение сознания… Тогда надо будет признать его виновным, но сумасшедшим, и со всем благоразумием и быстротой отправить дело на полку.

Сделав паузу, он пронзительным голосом продолжил:

– Беднягу, бесспорно, поразило безумие. Его следует поместить в надежное заведение, где он не сможет больше покуситься на чью-либо жизнь. Родным его можно сообщить только самое необходимое. Милосердие смягчит приговор правосудия.

И он улыбнулся – точнее, оскалился, – очень довольный произнесенной фразой.

Дождь горстью мелких камешков забарабанил в окно.

Побледневший Корнуоллис посмотрел на Смизерса.

– A что мы будем делать, если он невиновен? – спросил он негромким и спокойным голосом.

– Тогда виновен кто-то еще, – не затруднился с ответом его посетитель. – Если это католически настроенный сын, ничего страшного, a если только что рукоположенный священник – прискорбно, но не ужасно. – Он снова повернулся к Питту. Теперь по стеклу уже текли струи обыкновенного для марта дождя. – Но каким бы ни был ответ, предельно важно, чтобы вы пришли к выводам со всей возможной быстротой. В идеальном случае я хотел бы… было бы лучше… если бы вы смогли составить определенное мнение к завтрашнему утру. Вы сможете сделать это?

– Только в том случае, если преподобный Парментер признается в преступлении, – ответил Томас.

Смизерс одарил его ледяной улыбкой:

– В таком случае добейтесь признания. Растолкуйте ему все преимущества этого. Добровольное признание в высшей степени послужит его интересам. Не сомневаюсь, что вы способны убедить его в этом… – В его словах прозвучала командная интонация. – Держите меня в курсе дела – на тот случай, если я смогу чем-то помочь.

– В какой правительственный департамент нам обращаться, сэр? – спросил Корнуоллис.

– O, я здесь неофициально, – с некоторым раздражением на лице проговорил Джеральд. – Просто зашел, чтобы дать совет. Надеюсь, вы меня поняли, джентльмены. Удачи. – С этими словами он без всякой паузы направился к двери, на мгновение задержался перед нею и вышел.

– Если Парментер настолько утратил рассудок, – с едким сарказмом произнес Питт, – чтобы в своем собственном доме завести шашни с девицей из радикальных современных феминисток, а затем убить ее, столкнув с лестницы, то я сомневаюсь, чтобы его можно было убедить какими-либо аргументами покорно отправиться в сумасшедший дом, будь то частное или государственное заведение. И вообще, я очень сомневаюсь, чтобы моих способностей хватило на то, чтобы убедить в чем-либо такого человека.

– Вы не будете даже пытаться сделать это! – объявил его шеф, стоя спиной к окну, из которого истекал серый свет, изгнавший всякие краски из комнаты. – Чудовищное предложение! – Он был в таком гневе, что не мог устоять на месте; даже губы у него побелели. – Нельзя защитить ложью веру, основанную на чести… Нельзя подменять неправдой покорность слову закона!

Помощник комиссара начал расхаживать по кабинету:

– Сострадание, конечно, превыше всех добродетелей, однако оно не позволяет нам обманом обелять виновного и покрывать грех. Подобные поступки разрушают ту самую скалу, на которой покоится все на свете. Прощение следует за раскаянием, но не предшествует ему.

Питт не прерывал его.

Корнуоллиса просто дергало, плечи его были напряжены, кулаки стиснуты, а на костяшках пальцев блестела напряженная кожа:

– A ведь он даже не подумал о том, что Парментер может оказаться невиновным… Это вполне возможно, окончательных улик нет, да и сам он отрицает свою вину. – Повернувшись, шеф снова направился к окну и проговорил, не отводя глаз от Питта: – Смизерс не имел права делать выводы без достаточных на то доказательств. Если мы откажем Парментеру в судебном рассмотрении его дела, даже если он сам захочет этого, то будем виновны в жуткой несправедливости… непростительной несправедливости, ибо на нас лежит ответственность за соблюдение и исполнение закона. Если мы не сумеем сделать этого, кто будет надеяться на закон?