Прокаженный из приюта Святого Жиля - Эллис Питерс

Брат Кадфаэль отправился к себе, лег в постель и проспал, как невинный, покойно укачиваемый младенец, до тех пор, пока колокол не оповестил о заутрене.

Глава седьмая

Когда на следующее утро Кадфаэль вышел из церкви, Прескот уже давно занимался расстановкой сил, стремясь скорее возобновить охоту — на этот раз в северной части Форгейта. Они намеревались прочесать огромный участок протяженностью примерно в три мили — медленно и так тщательно, чтобы даже ласка или заяц не смогли выскользнуть из подобной сети. Шериф был полон решимости надеть на жертву оковы, равно как и твердой уверенности в том, что беглец не успел пока пробраться сквозь наряды охранников, за ночь к тому же усиленные. Пикар прибыл во главе отряда, состоявшего из всех мужчин его дома; каноник Эудо, вероятно, обретался сейчас в доме епископа, выгоняя людей Домвиля на эту подневольную службу. И хотя многие, конечно же, отправлялись на нее без большого желания, все же постепенно люди заражались азартом охоты, и большинство нерадивых загонщиков заулюлюкали бы вовсю, почуй они только свою добычу.

Не в первый раз уже брат Кадфаэль от души пожалел, что здесь нет сейчас Хью Берингара: тот бы несколько нарушил невозмутимую прямолинейность прескотовских методов ведения дела. Помощник шерифа был не настолько глуп, чтобы все принимать на веру, поэтому он неизменно и упорно относился подозрительно к тому, что другим представлялось заведомой истиной. Но Хью Берингар нынче на севере графства, в своем имении Мэзбери, и, понятное дело, не согласится выехать оттуда в течение нескольких ближайших недель: его жена на сносях, и он ждет первенца, а это наиважнейшее событие для всякого молодого мужчины. Делать нечего, на сей раз все доведут до конца под руководством Жильбера Прескота.

Тем не менее, честно отметил про себя Кадфаэль, мы удачливее множества графств. Все-таки шериф — человек справедливый и беспристрастный, пусть он даже чересчур скор на принятие безотлагательных решений и поспешное правосудие и не слишком склонен заглядывать за грань очевидного. Однако, если ему предъявить неоспоримые доказательства, он их не отвергнет. Неоспоримые доказательства — вот что нам нужно.

Размышляя таким образом, травник не забыл позаботиться о выдаче брату Освину задания на день. Всего неделю назад Кадфаэль нашел бы достаточно дел, наподобие вскапывания и еще какой-нибудь грубой работы на воздухе, чтобы занять время парня, и всей душой помолился бы, чтобы у этого величайшего неумехи не возникло нужды даже ступить на порог сарайчика. Теперь же монах поручил Освину не только заняться предзимней подрезкой некоторых ветвей, но и присмотреть за поведением вина, как раз забродившего, а также приготовить мазь для приюта. Они один раз готовили такую мазь вместе, и Кадфаэль по ходу дела все подробно объяснил. Благородно воздержавшись от того, чтобы вновь все описывать и делать упор на особенности каждой стадии, он лишь вкратце и доверительно напомнил брату Освину основные моменты.

— Я оставляю все здесь на твое попечение, — твердо сказал Кадфаэль. — Я всецело доверяю тебе.

— И да простит мне Бог эту ложь, — пробормотал он себе под нос, удалившись за пределы слышимости, — и да обратит Он ее в правду. Или, по крайней мере, зачтет мне ее как добродетель, а не как грех. Ежели все дело в том, что ты стучал зубами от страха передо мной, друг мой брат Освин, так теперь тебе дана возможность расправить крылья и действовать самостоятельно. Воспользуйся же ею как можно лучше!

Теперь в распоряжении Кадфаэля был весь день, и начать предстояло с места гибели Домвиля. Монах отправился туда напрямик рискованной и малохоженой тропой, которой он иногда пользовался, бродя по собственным, менее серьезным делам. Меол на том участке, где он окаймлял поля и сады аббатства, можно было переходить вброд всегда, за исключением времени паводков. Правда, требовалось хорошо знать русло, но Кадфаэль уже изучил его досконально. Таким образом, он сократил кружной путь, которым повели бы его дороги, и отделался только необходимостью подоткнуть рясу выше колен, ну а из сандалий вода вылилась так же быстро, как и натекла в них. К тому времени, как в аббатстве окончилось собрание капитула, монах уже находился на тропе, где барона подстерегала смерть, и скорым шагом продвигался по ней дальше.

Он знал эту часть тропы: здесь она шла по прямой, пересекая большую излучину петляющего ручья. Кадфаэль подходил уже ко второму броду, за которым тропа, вырвавшись из объятий ручья, вела через леса и поля в сторону Саттона и Бейстана — малонаселенной местности, примыкавшей к вытянутой опушке Долгого леса. Травник не думал, что Домвиль мог заехать на много миль вперед или что он ночевал на открытом воздухе. Барон бы достаточно крепким мужчиной, чтобы вынести и то и другое, да и худшее, ежели надобно, но, когда все шло хорошо, он любил комфорт.

Перед деревней Саттон Стрендж лес расступился, и открылись поля. Кадфаэль обсудил с крестьянином, чьих детей он лечил когда-то от сыпи, который может быть час, и поинтересовался, дошли ли до деревни новости о смерти Домвиля. Оказалось, дошли и уже служили главной темой пересудов на целые мили вокруг. Жители деревни ожидали, что на следующий день охота за убийцей в худшем случае может затронуть даже их дома и хлева.

— Я слышал, у него был охотничий домик где-то в здешних краях, — сказал Кадфаэль. — Мне говорили — на краю леса, но это ведь может быть добрых десять миль туда-сюда. Ты не знаешь, где стоит дом?

— А, тот самый, за Бейстаном, — ответил крестьянин, удобно опершись на изгородь. — У барона есть право охотиться здесь в лесу, да только он приезжал сюда редко: чтоб следили за домом, между его наездами, он держит там управляющим одного местного парня, с ним его мать-старушка. Чаще всего они там одни. Видно, в других местах охота у барона идет лучше. Шла! Похоже, нынче кто-то поставил силки на него самого.

— И подошел к делу со всем старанием, — сдержанно произнес Кадфаэль. — Как мне лучше добраться туда? Через деревню Бейстан?

— Верно, перейдешь через старую дорогу и пойдешь потом прямо, между холмов. Сам увидишь: эта тропа как раз туда и идет. Когда окажешься на самой опушке леса, тогда уже, как пить дать, заметишь дом.

Кадфаэль быстро зашагал вперед и в деревне Бейстан вышел на большую дорогу. Тропа пересекала ее и вела дальше совершенно прямо, минуя несколько разрозненных хозяйств за деревней и ведя затем по вересковым полянам, перемежающимся рощицами, меж двух отлогих склонов. После еще одной мили или около того тропа вновь превратилась в лесную тропинку, стиснутую гущей деревьев. Там, где на поверхность выступали почвенные породы, было видно, что они белые и меловые, на более открытых прогалинах о лодыжки Кадфаэля терся сухой и колючий вереск. Давно уже травник не ходил пешком так далеко, и, если б не прискорбная причина, он получал бы от прогулки одно наслаждение.

Кадфаэль обнаружил охотничий домик в самом деле внезапно: деревья с обеих сторон расступились, и стало видно каменную ограду усадебки, а за ней — приземистое деревянное здание и надворные постройки вдоль задней стены ограды. Меж грубых белых камней росли самые разнообразные дикие травы: льнянка и плющ, заячья капуста и трава-лекарь; их можно было узнать по зеленым листьям даже сейчас, когда почти никаких цветов уже не осталось. За оградой виднелись фруктовые деревья, но в малом числе и к тому же старые и искривленные: видно, кто-то развел здесь некогда сад, пришедший теперь в упадок и запустение. Быть может, для одного из предыдущих владельцев — предка Домвиля, обремененного семьей и детьми — эта милая, тихая цитадель была любимым, родным домом. В последние же годы бездетный пожилой человек пользовался ею лишь в сезон охоты, да и то редко, предпочитая более богатые леса в своих обширных владениях.

Сойдя с тропы, Кадфаэль приблизился к открытым воротам в стене и ступил на территорию усадебки. Его взгляд тут же приковал к себе куст ракитника, росший у внутреннего края стены по одну сторону от ворот. Ибо то несомненно был куст ракитника, и тем не менее в это осеннее время он все еще цвел, но его разрозненные звездоподобные цветы вместо золота все еще сияли яркой голубизной. Монах подошел поближе и увидел, что три нижних ряда кладки стены и почва под нею покрыты стелющимися по ним стеблями — прямыми, тонкими, с узкими длинными листьями. Устилавший землю покров доходил до корней ракитника и пускал вверх длинные, карабкающиеся по веткам куста нежные отростки с этими поздними, лучезарными небесно-голубыми соцветиями.

Кадфаэль нашел свой ползучий воробейник, а с ним и то место, где Юон де Домвиль провел последнюю ночь своей жизни.

— Вы кого-то ищете, брат?

Раздавшийся сзади голос звучал почтительно чуть не до раболепия, но одновременно и резал ухо, словно лезвие хорошо наточенного ножа. Кадфаэль настороженно обернулся и, взглянув на говорившего, обнаружил ту же двойственность и в его облике. Мужчина, наверное, вышел из какой-то надворной постройки — одной из тех, что стояли вдоль задней стены: изящный, хорошо сложенный человек лет тридцати пяти, в деревенской домотканой одежде, но держащийся с чрезмерным достоинством, близким чванству. Глаза его напоминали два камешка гальки в залитом солнцем ручье — такие же твердые и чистые, — они блестели столь же неуловимо. Смуглый, красивый и вообще исключительно привлекательный, но властный человек, несмотря на вежливость, выглядел не слишком дружелюбным.