Прокаженный из приюта Святого Жиля - Эллис Питерс

Кадфаэль не стал возвращаться в аббатство той же кратчайшей дорогой. Он продолжал свой путь по зеленой тропе, вышел по ней к Форгейту и направился к дому епископа. На огромном внутреннем дворе, обычно таком шумном, нынче в полдень царила полнейшая тишина. Даже грумов и всех крепких, здоровых слуг отправили прочесывать местность, и теперь они занимались поисками где-то в лесах. Остались одни престарелые. Это, впрочем, вполне устраивало Кадфаэля: самые старые слуги обычно лучше всех осведомлены в личных делах господина — неважно, признавались ли они в этом хоть раз или нет. К тому же отсутствие востроухой и охочей до чужих тайн молодежи делало доверительную беседу более вероятной.

Кадфаэль разыскал слугу Домвиля. Тот, по слухам, состоял на службе у своего хозяина много лет, да вдобавок обладал незаурядным умом. Так что он должен был понять: теперь, когда барона уже нет в живых, разумнее всего говорить неприкрытую правду. Больше ведь бояться некого, а полная откровенность сослужит наилучшую службу в глазах шерифа. Впереди — неизбежное междуцарствие, а затем новый хозяин. Слуги вне подозрения, им нечего опасаться. Так зачем скрывать что-то, что может оказаться существенным?

Слуге давно перевалило за шестьдесят. Это был седовласый и степенный человек. Выражение его глаз свидетельствовало об отсутствии всяких иллюзий. Он держался покорно, был замкнут, что свойственно большинству старых слуг. Звали его Арнульф. На все вопросы шерифа он ответил без колебаний и выразил готовность ответить с той же прямотой на другие, которые Кадфаэль или кто-то еще мог бы ему задать. Целая эпоха в его жизни подошла к концу со смертью его господина. Теперь ему предстояло приспособиться к службе при новом правителе или уйти в отставку и наслаждаться досугом.

Как бы то ни было, вопроса, который Кадфаэль ему задал, Арнульф, конечно же, не ожидал.

— Ваш господин прослыл женолюбом. Скажите мне вот что: имелась ли у него любовница, настолько ему дорогая, или, скажем, новая возлюбленная, которой он так увлекся, что ему было не обойтись без нее даже те несколько дней, что он отвел для женитьбы на наследнице дома Массаров? Такая, которую он мог привезти сюда с собой и поселить где-нибудь в пределах досягаемости, хотя, может, и в отдалении?

Старик в изумлении уставился на монаха. Непривычно было слышать столь откровенные речи из уст человека в облачении бенедиктинца. Однако, подвергнув травника пристальному изучению, слуга пришел к выводу, что, в общем-то, ничего такого уж удивительного тут нет, и стал держаться заметно раскованнее.

Видимо, у них обоих одинаковый жизненный опыт, значит, и общий язык можно найти.

— Брат, не знаю уж, как вам это удалось, но вы попали в точку: да, такая женщина есть. Им вообще-то нет числа, его женщинам, самым разным. Лично я никогда не был до них великим охотником, у меня и так есть за кем все время ухаживать. Но он не мог остаться без них надолго. Они появлялись возле него и исчезали. Без счета! Но есть одна не такая. Она остается. Бессменная, будто жена. Словно старый халат или пара туфель: с ней легко и уютно, ему не надо ничего придумывать или из кожи вон лезть, чтобы льстить ей да угождать. У меня всегда было чувство, что куда бы он ни отправился, она окажется где-то неподалеку, — задумчиво сказал Арнульф, почесав бороду тонкими пальцами. — Но я ни разу не слышал, чтобы он собирался привезти ее сюда. Правда, он никогда не прибегал к моим услугам в подобных делах. Я помогал ему надевать штаны да рубашки, стягивал с него сапоги, после охоты и спал поблизости, чтоб принести ему вина, ежели он потребует. К женщинам я не имел отношения. Это уже другая служба. А что, прошел слух о ней? Здесь о ней не упоминали ни разу. Я всерьез удивился.

— А о кобылке, — спросил Кадфаэль, — совершенно белой, с белой гривой — тоже ни разу? Чудная дамская лошадка испанских кровей, могу вам сказать, хотя видел ее только мельком. Да еще с золоченой уздечкой — она висела на двери конюшни.

— Знаю эту лошадь, — сказал встревоженный Арнульф. — Он купил ее как раз для той женщины. Мне не полагалось даже слыхом слышать о подобных вещах. Где же вы ее видели?

Кадфаэль сказал ему где.

— Лошадь — да, но не женщину. Она оставила там свою кобылку и запах духов, сама же ушла.

— Что ж, надо полагать, она вполне могла опасаться, что ее впутают в историю с убийством, и, наверное, стремилась этого избежать, — рассудительно произнес Арнульф. — Конечно, раз она была в домике, а милорда, как говорят, нашли на той самой тропе, так, похоже, он именно к ней и отправился, когда отпустил молодого Симона и поехал куда-то один.

— У нее там очень верные слуги, — сухо сказал Кадфаэль. — Они изо всех сил старались меня убедить, что ее в домике вообще отродясь не бывало. Не сомневаюсь, что сейчас этот молодчик уже отвел кобылку куда-нибудь в безопасное место.

Лишь немного спустя до монаха дошло, что у управляющего могли быть веские причины пойти на такой шаг — как ради женщины, так и ради себя. Если все это время она находилась там под присмотром, ожидая приезда своего господина, то она очень даже могла приятно проводить время с мужчиной, бывшим у нее под рукой. Управляющий-то моложе, симпатичнее и вообще во всех отношениях привлекательнее барона. И вовсе не исключено, что он сейчас испытывает здоровый страх: если о его роли станет известно, вдруг его заподозрят в том, что он разделался со своим господином из-за женщины, поддавшись злобе и ревности? Теперь Кадфаэлю неминуемо предстояло спросить себя: а не так ли оно все и было?

Допустим, Домвиль приехал туда ночью, после того как молодой человек был уже обласкан женщиной до такой степени, что думал о ней как о своей. Допустим, его выставили ночью из дому, и в то время, как те были вместе, ему оставалось только убиваться да растравливать себе душу. А потом он, к примеру, сообразил, что дорога, по которой господин поедет назад, пуста, и что если совершить все достаточно далеко от домика, то простор для поисков откроется беспредельный и убийцей смогут счесть любого другого. Да, это очень правдоподобно! Все могло быть именно так. Слишком многое, однако, зависит от нрава самой женщины. Кадфаэль пожалел, что знает о ней так мало.

— Вопрос теперь в том, куда она могла отправиться пешком из столь отдаленного места: ведь лошадь-то свою она бросила! — Вопрос, правда, был еще и в том, почему она предпочла уйти пешком. Но этого травник не произнес вслух: дело выглядело слишком уж темным.

— Поместье, в котором он обычно держал ее, можно сказать ее дом, — далеко в Чешире. — Арнульф призадумался. Было видно, как он будит в себе воспоминания о чем-то давно позабытом или выброшенном из памяти за ненадобностью. — Но нашел он ее где-то в здешних местах. Этакая деревенская красотка, тогда еще молодая девушка. С тех пор прошло, наверное, больше двадцати лет. Да, больше. Ее знали как Авис из Торнбери. Говорят, ее отец был там колесным мастером. Они из свободных, как мне припоминается, не крепостные. — Да, сельские мастеровые обычно относились к вольному люду, но двор с домом привязывали их к себе не менее прочно, чем земля — крепостных. — Скорее всего у нее осталась там родня и сейчас, — сказал Арнульф. — Это далеко отсюда? Я ведь не здешний.

— Нет, — ответил Кадфаэль. Лицо его прояснилось. — Это недалеко. Я знаю Торнбери. Туда она могла пойти и пешком.

Когда травник вышел из дома епископа, у него было о чем поразмыслить. Эта таинственная женщина интересовала его все больше. Раз она уже больше двадцати лет была Домвилю незаменимой и постоянной любовницей и так прочно утвердилась, что пользовалась уважением и доверием, оказываемыми обычно жене, ей должно быть полных лет сорок от роду, то есть на несколько лет больше, чем управляющему охотничьего домика. И все же у нее явно до сих пор достаточно обаяния, чтобы вскружить ему голову. Да, он мог пасть жертвой страсти и ревности, мог решить, что нужно избавиться от грубого старика, владевшего женщиной и стоявшего между ним и ней. Но, установив ее наиболее вероятный возраст, можно было сделать также и другие выводы. Женщине, которая вскоре уже достигнет средних лет, вряд ли удастся теперь, после смерти Домвиля, вступить в новую, столь же выгодную связь. И совсем не исключено, что это соображение пробудило в ней мысли о родне. Допустим, она вспомнила, что ее близкие живут всего в какой-то миле с небольшим от места ее пребывания и что, уйдя к ним, она сумеет исчезнуть и по крайней мере сможет скрываться у них до тех пор, пока потребность в этом не отпадет.

Но почему, почему она бросила свою собственность — ценную лошадь, подаренную ей господином? Можно ведь было отправиться в Торнбери и верхом, а не пешком.

День, в общем, уже заканчивался. Теперь Кадфаэлю следовало вернуться к себе и приготовиться к вечерне, а заодно посмотреть, какие чудеса своего разрушительного или же созидательного гения явил миру брат Освин за время отсутствия наставника.