Загул - Олег Зайончковский

Приходить понемногу в себя он стал, лишь пробежав версту или две. Сегодня с Нефедовым уже так было: утром он тоже носился, как обезглавленная курица, прежде чем стал что-либо соображать. Только теперь он был крепко пьян, а на Москву надвигались сумерки.

Елочка

Что еще за посетитель в столь поздний час? Почечуевская калитка отворяется с удивленным воем. Пес Вермут всматривается, но в декабрьских вечерних потемках все люди кажутся на одно лицо. Свой или чужой? Вермут нюхает морозный воздух, но слышит только собственный запах псины. Чутье сейчас хуже обычного из-за сосулек, что наросли под носом. Вопрос разрешится, если подойти поближе. Повиливая хвостом, но и взбрехивая на всякий случай, пес трусит навстречу нежданному посетителю.

Свой, как и следовало ожидать; виляние хвоста усиливается.

– Здравствуй, Вермут! Ты не видел мою жену?

Игорь перчаткой треплет заснеженную собачью холку и этим, видимо, будит в подшерстке блох. Вермут кривит губу, машет в воздухе задней ногой и, свалившись наконец в сугроб, с привизгом чухается. Нефедов его не ждет и шагает дальше.

Музейские дорожки уже перестелены после дневных экскурсий крахмально-скрипучим свежим снежком. Нога человека, в том числе дежурного милиционера, еще по нему не ступала, и лишь кое-где попадаются розетки собачьих следов. По ним при желании можно узнать все последние перемещения Вермута, смысл которых, впрочем, едва ли понятен и ему самому.

Поздно. Темно Почечуево. Двери главного дома заперты, и замок опечатан пластилином, успевшим на морозе окаменеть. Игорь обводит глазами усадебные строения и вдруг замечает оконце, теплящееся неярким светом.

Этот домик зовется людской, потому что когда-то и вправду в нем жила почечуевская дворня. В нынешнюю эпоху людская прибавила в своем значении. Теперь здесь, во-первых, находится комнатка администратора Лидии Ефимовны, ею самой именуемая кабинетом, а во-вторых, помещается милицейская кандейка в статусе опорного пункта. Сейчас она, как никогда, оправдывает свое звание, потому что является единственным обитаемым местом во всем Почечуеве.

Нефедов попадает в опорный пункт, обойдя людскую с торца и поднявшись на крыльцо, под которым, кстати, располагается квартира Вермута. Пес уже разобрался с блохами и теперь сопутствует человеку, а точнее сказать, предшествует. Он раньше Игоря протискивается в кандейку и первым делом энергично встряхивается, разбрасывая кругом плевочки мокрого снега. За это Вермуту полагался бы строгий матерный нагоняй, но менты бурчат что-то невнятное. Изъясниться как следует им мешает присутствие в кандейке дамы.

Дама эта – Нефедова Надя. В ожидании Игоря она была вынуждена пригубить с ментами портвейна и теперь от нечего делать разглядывает пистолет рыжего сержанта Кольки.

– Встречайте Деда Мороза! – шутит Нефедов, входя вслед за Вермутом.

Колька прячет оружие в кобуру.

– Здорово! – откликается он. – А мы вот твою Снегурку за порубку арестовали.

В углу кандейки и правда стоит увязанная бечевкой елка метров полутора высотой. За ней-то, за этой елочкой, Игорь и пришел в Почечуево.

Дело в том, что под Новый год музей всегда производит небольшую научную чистку мемориального лесопарка. Лишними, ясно, оказываются такие вот молодые пушистые хвойные деревца. Сорные в ботаническом смысле, они затем служат источником новогодней радости в домах большинства почечуевцев. Однако здесь есть проблема, так сказать, юридического характера. Вынести елочку из музея несложно, ибо от безделья и частого употребления «Агдама» местные менты давно потеряли хватку. Но городские – другое дело; уж они-то не склонны к благожелательному непротивлению. Городские менты огрубели от ежедневной ловли преступников и слыхом не слыхивали ни о каких научных порубках. Протокол, конфискация, штраф – вот понятия, им знакомые. Потому и выносят музейцы собственные елочки из усадьбы тайком, словно какие-то воришки. А кто из них счастливо замужем, те привлекают мужа в сообщники.

Правда, Наденьку в этом деле еще активно подстрекала Лидия Ефимовна.

– Пусть, – говорила она, – твой за елочкой прогуляется. Будет от него в доме хоть какая-то польза.

А Нефедов испытывает некоторую неловкость.

– Братцы, – просит он милиционеров, – может быть, вы ее и вправду арестуете? Ну, то есть не Надю, а елку… Очень не хочется с ней тащиться.

Колька-сержант ухмыляется:

– Ишь что удумал! Выноси давай…

Его напарник поднимает глаза от книжки. Он до сих пор помалкивал, да и теперь лишь моргает глазами. Это «мент-студент», самый разложившийся из здешних ментов; за время службы в музее в нем развилась необыкновенная страсть к чтению. Скоро, наверное, он будет носить очки.

Рыжий Колька напоследок инструктирует Нефедовых о том, как им безопаснее добраться до города.

– Проезжей дорогой, – говорит он, – идти нельзя, там вас менты сграбастают. Ступайте вы лучше парком.

– Но в парке снегу по пояс… – сомневается Игорь.

– Не боись, – успокаивает его Колька. – Там до вас полмузея с елочками прошло.

Что ж, делать нечего; Игорь вскидывает елочку на плечо. Из теплой, уютно пахнущей сапогами и Вермутом кандейки они с Надей выходят прямо в студеную ночь. Правда, запах Вермута еще некоторое время сопровождает их вместе со своим источником, но только до последнего фонаря. Это Вермутово порубежье; здесь кончается его зона ответственности. Пользуясь случаем, пес освежает на фонаре собственную давнюю мету и возвращается в усадьбу. Оставшись совсем одни, Нефедовы чуть робеют. Ни жива ни мертва, им предлежит лишь природа, хладно-безмолвная в своем зимнем оцепенении.

Едва угадываемая тропа вводит их словно в зал, убранный белыми бахромчатыми портьерами. Быть бы тут, кажется, балу, да что-то не слышно музыки – только скрип шагов раздается в тиши. По сторонам тропинки выстроились деревья. Они прощаются с елочкой, юной сестрой своей, бросая снежные хлопья на ее спеленутый трупик. Хлопья эти достаются и живым тоже: снежок колет шею, тает и ледяными струйками стекает за шиворот. Но надо идти. Елочку назад к пеньку не приставишь, а дома их дожидается Лидия Ефимовна с ужином.

Впрочем, будет еще труднее, потому что парк заканчивается. Дальше Игорю с Надей придется идти чистым полем – тем самым полем, восхищаться которым способнее, сидя в тепле. Да, оно смыкается с космосом – черный верх, белый низ; и на белом ни единой тени. Под снегами его спят миллионы мышек, но если задремлет в них человек, то никогда уже не проснется. Спасение здесь только одно – надо идти вперед; идти, уповая на вешки, оставленные предшественником.

Вешки – редкие прутики, словно палочки в ученической тетради, торчащие вкривь да вкось вдоль заметенной тропы, – если бы не они, не перейти бы Нефедовым поля. Двое в белой пустыне, Игорь с Надей похожи на двух крошечных букашек, упавших в тарелку с мукой. Он идет первым, проторяя путь; ей сзади полегче, но все-таки трудновато. Надя сейчас завидует елочке, которая путешествует на мужском плече. Ничего, терпеть осталось недолго – впереди за речкой ярче звезд уже светятся городские огни.

Путникам только и остается, что сойти в речную балку да перебраться на другой берег. Впрочем, спуститься будет непросто – склон балки крут и заснежен. Нефедовы смотрят с опаской вниз.

– Может быть, съедем на попах? – предлагает Игорь.

– А елка как же? – сомневается Надя.

Пущенная комлем вперед, елочка благополучно соскальзывает по склону вниз.

– Теперь ты.

– Нет, ты первый…

Оба одновременно падают на спины и с воплями скатываются с горы.

Игорь с Надей, смеясь, отряхивают друг друга:

– Видишь, совсем и не страшно…

– Да ты больше, чем я, боялся…

Нефедовы веселятся, занятые собой, а между тем на противоположном склоне балки происходит какое-то движение. Еще одна точка на белом экране, третья букашка, которую первые две пока что не замечают. Она перемещается довольно быстро и по мере приближения вырастает в человеческую фигурку. Неожиданно балка оглашается частым металлическим громом – это фигурка вбегает на мостик. Нефедовы вздрагивают в испуге.

В поле только одна тропинка; человек, кто бы он ни был, бежит прямо на них. Он увеличивается на глазах; уже видно, что голова его непокрыта – длинные волосы мечутся с плеча на плечо. Женщина. До Игоря с Надей доносится голос… лучше бы его не слышать! Странный распев из воя и причитаний производит жутковатое впечатление.

– Ненормальная… – шепчет Надя.

– Сойдем с дорожки, – командует Игорь и перехватывает елочку за комель.

У обоих по спинам бегали бы мурашки, не будь сейчас без того холодно. Напряжение достигает предела… ненормальная набегает… и, не сбавляя хода, проносится мимо. Не прекращая голосить, она, словно жук, вскарабкивается вверх по склону, с которого только что съехали Нефедовы, после чего исчезает.