Огнепоклонники - Бапси Сидхва

Содавалу торжественно встретила депутация таможенников и полицейских, терпеливо дожидавшихся его. К Содавале был проявлен настолько большой и лестный интерес, что его арестовали и препроводили в тюрьму.

Вмешался Интерпол. Поли Содавале было гарантировано длительное пребывание в королевских тюрьмах.

Брат его, рассказывая Фредди о случившемся, особенно подчеркивал, как губителен для здоровья холод сырых английских темниц.

Выслушав рассказ, Фредди откинулся на своем вращающемся кресле, скрестил руки на груди и уставился в потолок. Ади Содавала с тревогой понял, что Фредди очень зол.

— Остолоп! Ленивый остолоп! — взорвался Фредди наконец.

В голосе его звучала неподдельная горечь.

— Вы хоть представляете себе, сколько он мог заработать, если бы не провалил все дело? Не меньше пятидесяти тысяч! Грудной младенец и тот прежде всего забрал бы багаж из таможни. А этот — нет. Ну что вы — его величество были утомлены… Ему, разумеется, было совершенно необходимо сначала поехать в отель, почистить перышки, поваляться на диванчике, потом вздремнуть… Правильно сделали, что посадили его!

— Вы правы, сэр. Я ему все зубы выбью, — пролепетал Ади Содавала и поднял для устрашения свой хлипкий кулачок.

— Я мог бы ему посочувствовать, — продолжал Фредди, — если бы попался чересчур бдительный таможенник или дело бы пахло доносом. Я готов помогать заблудшему или попавшему в беду, но я не в силах простить дурака!

— Но он мой брат! Я умоляю вас, я вас заклинаю, спасите его! Мать не переживет этого! Она как узнала, что случилось, так и плачет не переставая. И все время повторяет: мой сын замерзнет там насмерть, он заболеет воспалением легких и умрет в этой их тюрьме. У меня сердце разрывается от ее слез! Спасите брата — и вся наша семья будет в вечном долгу перед вами! Только вы можете спасти его!

Фредди поджал губы.

— Что-то, конечно, сделать надо, — согласился он. — Но не ради этого ленивого ублюдка, а ради доброго имени парсов. Нельзя же допустить сплетен о том, что парс — и попал в тюрьму за контрабанду наркотиками!

Содавала всхлипнул, вытер слезы громадным белым носовым платком и поднял благодарные, молящие глаза на будущего спасителя.

Содавалы были небогаты. Фредди из собственного кармана оплатил всю операцию по спасению незадачливого контрабандиста из английской тюрьмы. В Лондон был отправлен нарочный с документами. В дело были пущены высокие связи, уговоры и принуждение. Фаредун трудился не покладая рук, и на исходе второго месяца Поли Содавала покинул Лондон свободным человеком.

Но если Фаредун ни гроша не взял с семейства Содавалов, то Катрака, торговца бриллиантами из Карачи, он со спокойной совестью облегчил на пятьдесят тысяч.

Катрак, мужчина демонического облика, но с благообразной бородой, сидел против Фредди, держась трясущимися руками за золотой набалдашник трости.

Его сын Бобби сидел рядом, повесив голову. Бобби был здоровенным парнем лет двадцати пяти, который сейчас, однако, вел себя без малейшего намека на обычное нахальство. Фредди нравилось его открытое, красивое лицо, и он думал, что Бобби мог бы стать неплохой парой для Ясмин.

Бобби Катрак был обладателем «Серебристого призрака» — сверкающего «роллс-ройса» с элегантными подножками, с двумя замысловатыми сигнальными рожками, изгибавшимися по обе стороны ветрового стекла как две серебряные кобры, и всякими другими украшениями. Бобби обожал гонять по городу как бешеный и кончил тем, что сбил нищего на людном перекрестке. Незадачливый гонщик струсил и удрал с места происшествия, но пятеро свидетелей запомнили номер, а кроме того, в 1920 году в Карачи был один-единственный «Серебристый призрак».

Старик нищий на следующий день скончался в больнице.

— Сколько раз я говорил ему: не езди так быстро! — сокрушался старший Катрак. — Сколько раз повторял: не больше пятнадцати миль в час! Так нет же! Фр-р-р — и не меньше сорока! Вот и доездился. Мне так неудобно вас беспокоить, Фаредун.

Фаредун покачал головой и с добродушной укоризной посмотрел на Бобби:

— Отца надо слушать, Бобби. Наставлять тебя — его долг. Я думаю, тут дело не только в превышении скорости. Первое правило в жизни — уважай законы. От закона не уйти, хотя можно обойти его! Ты должен был остановиться и подыскать себе парочку свидетелей. Наверняка там были люди, которые могли бы подтвердить, что ты не виноват, ну, может быть, за небольшую мзду. Тогда ты имел бы право обратиться в полицию. А ты ничего не предпринял, и теперь положение осложнилось.

Я беседовал с одним моим другом, вы знаете, о ком я говорю, — продолжал Фаредун, обращаясь к Катраку-папе. — Сказал ему, что этот юноша мне все равно как сын. Он обещал посодействовать. Я убедил его, что Бобби не виноват, но поскольку Бобби не обратился в полицию, теперь против него выдвигаются серьезные обвинения… Ну, как бы там ни было, мой друг обещает помочь… Может получиться, что ему самому придется съездить в Карачи и раздобыть там для Бобби одного-двух свидетелей, подложить в полицейский участок соответственно датированный протокол и так далее. Но!

Фредди перешел на высокий шепот и, будто сам изумляясь невероятности произносимого, объявил:

— Сукин сын требует пятьдесят тысяч!

Катрак-старший побелел и глянул на сына, который совершенно поник. Переведя взгляд на Фредди, он без звука выписал чек.

Фредди выплатил Гиббонсу — теперь уже генеральному инспектору полиции — десять тысяч, о которых они и договаривались, а остальные отложил особо — на благотворительность. Бывало, однако, что Фредди пользовался этими деньгами и для собственных нужд.

Хотя деньгами не всякой беде поможешь…

Когда в контору зашел старый друг Пивовала пожаловаться на своего младшего сына, в очередной раз впутавшегося в некрасивую историю, Фредди так странно повел себя, что Пивовала даже немного обиделся: вместо того чтобы, как всегда, отчитать юнца, он потрепал Пивовалу по плечу:

— Счастья своего не ценишь! Джал у вас, конечно, малый с характером, англичане о таких говорят «черная овца». Но что твой Джал по сравнению с нашей «черной овцой», с нашим Язди! Знал бы ты, сколько неприятностей он мне доставляет!..

Фредди вздохнул, вспоминая дурацкий тетрадный листок в своем кармане.

— И по всему видно, что так он «черной овцой» и останется. В чем, в чем, а в этом я могу на него положиться, как и ты на своего Джала.

Пивовала не верил собственным ушам.

А Фредди проникновенно смотрел на ошарашенного друга.

— Пройдет еще несколько лет, у наших детей появятся собственные семьи. Дела перейдут в их руки… у нас не будет ни забот, ни хлопот. А скажи мне, может человек жить совсем без забот? Без необходимости что-то делать? Он тогда уже не человек, а бесполезное существо, живущее в ожидании смерти… Но нам с тобой эта участь не грозит: от нее меня спасет Язди, а тебя Джал. Они будут неиссякаемым источником всяких проблем, от которых наша с тобой кровь будет то вскипать от ярости, то бурлить от волнения… Нет, нам с тобой не будет покоя от наших сынков!

Пивовала разволновался и сунул в нос такую понюшку табаку, что целую минуту не мог отчихаться. Ему почудилось, что Фредди не в себе…

После ухода Пивовалы Фредди вынул из кармана конверт, расправил смятый листок и снова перечитал строки, написанные красивым, с наклоном, почерком:

Взгляд твоих глаз тревожит глубь моей души.

Твои глаза тревожат глубь моей души.Мир разлучает нас, но взгляд твойпока мир разлучает нас…

Они требуют, твои глаза,ленивым блеском полускрытого огня,чтоб я все глубже утопал в томлении любви…

Они хотят, твои глаза,чтоб я им отдал целиком себя…Что же мне делать?

Фредди чувствовал, как злобно бьется жилка на виске. Сознание того, что его сын способен писать такой слюнявый бред, приводило его в ярость и ужас. Фредди понимал, что стихи есть стихи, ему могла даже нравиться «Атака легкой кавалерийской бригады» [1], но это…

В холодном гневе дописал он под последней строкой:

«Если уж ты мыслишь и ведешь себя как евнух, почему бы тебе не надеть браслеты сестер? И не смей вырывать листки из школьных тетрадей!»

Фредди сунул листок в чистый конверт и адресовал его Язди.

Борьба между отцом и сыном приобретала все большую напряженность. Фредди был немногословен и строг, Язди мрачен и замкнут. За столом оба хранили молчание, вечерние беседы утратили былую прелесть, поскольку Фредди больше не улыбался, а раздраженно морализировал.

Через неделю Фредди обнаружил новое стихотворение:

Что к близости с тобойменя толкаети понуждает?И что за пустота во мнетобой наполниться должна?О кто ты?Подними завесу.Я в нерешительности гибну,сгораю в жаркой жажде.Я глух к благословению Ахуры,поскольку невозможного ищу…И как бороться мне со злою волейлюдей вокруг?И моего отца?

Поднявшись вечером домой, Фредди застал Язди одного в столовой. Юноша мрачно повернулся к отцу худой спиной, намереваясь удрать к себе, но Фредди окликнул его.