Джоконда улыбается ворам - Александр Сухов

Филер невольно хмыкнул: более скверное и запущенное место трудно было отыскать во всем городе. На все здание имелся только один водопроводный кран и один туалет, при этом дверь его на сквозняке так громко хлопала, что издаваемый звук напоминал оружейный залп. Пожалуй, хуже поживали разве что бродяги, что заполнили Париж в последние месяцы.

Но, несмотря на неудобства, жили художники весело и беззаботно, а то немногое, что они рисовали, тут же закладывалось за выпивку в соседних ресторанах. Дня не проходило, чтобы сюда не наведывалась полиция. Обходилось пока без поножовщины, но драк было предостаточно, в основном из-за женщин, что любили весело проводить время среди беспечных художников, и только иной раз из-за невостребованности таланта.

Более других доставлял неприятности полиции неугомонный Пикассо. Его творчество шло побойчее, чем у его приятелей, что позволило ему заполучить приличный достаток. Имея неуемную тягу к кутежу, он в удачный день, когда картины продавались особенно хорошо, устраивал гулянье в своем любимом кабаре «Проворный кролик», куда неизменно зазывал менее удачливых коллег. Возвращался в общежитие Пикассо только под утро, извещая жителей Монмартра стрельбой из пистолета, выигранного в карты. В день наибольшей удачи, помня о своем прежнем унылом существовании, Пикассо выставлял у ворот кабаре котел с супом, из которого могли потчеваться все желающие.

Дважды изрядно хмельного Пикассо полицейские задерживали за драку. Первый раз он поломал треногу о молодого коллегу, осмелившегося усомниться в его художественном даровании, за что был приговорен судом к общественным работам. Во второй раз это произошло, когда Пикассо взбирался по водосточной трубе к своей возлюбленной. Полицейские приняли его за обыкновенного домушника и, выкрутив руки, доставили в участок. Вместо предполагаемого городского каземата, куда обычно свозили всякий сброд, попавшийся за ночь, его по распоряжению комиссара отвели в отдельную комнату, где он, уединившись, рисовал портреты полицейских, находившихся в тот вечер на дежурстве. Так что где-нибудь на почетном месте у стражей порядка висят портреты, нарисованные его талантливой рукой. А начальник участка, воспользовавшись случаем, привел в камеру к Пикассо всех своих домочадцев, которых тот немедленно зарисовал. И теперь кабинет инспектора украшал семейный портрет, выполненный в розово-голубых красках.

Пролетка остановилась у подъезда. Аполлинер что-то энергично произнес вознице, одобрительно закивавшему, и, сунув ему в ладонь плату, быстро юркнул в подъезд.

«К кому же он тут пожаловал? – подумал Андре, направляясь следом. – Ничего, скоро узнаем».

* * *

Быстро поднявшись по винтовой лестнице на пятый этаж, Гийом Аполлинер зашагал по длинному коридору, по обе стороны которого размещались многочисленные комнаты. Остановившись перед дверью, обитой черным дерматином (невиданная роскошь для художников!), поэт негромко постучался и, не дожидаясь ответа, решительно распахнул ее и вошел внутрь.

Тонкой кисточкой Пикассо подправлял нарисованную картину. Повернувшись на звук распахиваемой двери, Пикассо с удивлением взглянул на взволнованного авангардиста.

– Ты чего такой запыхавшийся? За тобой гналась толпа полицейских?

– Послушай, Пикассо, ты даже не представляешь, насколько ты прав! Сегодня они провели у меня в квартире обыск, перерыли все вверх дном!

Художник выглядел обескураженным.

– Что же они искали?

Аполлинер всегда был излишне эмоционален, видел муть даже в стакане водопроводной воды. К его взвинченному настроению следовало всегда относиться с некоторой поправкой. А потом оно менялось столь же быстро, как у иной модницы наряды.

– Они искали у меня статуэтки Древнего Египта.

Продолжая рисовать, Пикассо спросил безо всякого интереса:

– Нашли?

– Нашли… И сделали опись. Кажется, я здорово влип!

В этот раз в голосе поэта отчетливо послышались панические интонации, не свойственные его жизнеутверждающему характеру. И перемена в настроении приятеля Пикассо не понравилась. Сейчас в его творчестве преобладал «розовый период», не терпящий суеты. В каждой картине должны были присутствовать радужные тона, а Аполлинер со своим минорным настроем никак не вписывался в его творчество, он словно перечеркивал его картину черными красками. С поэтом происходило что-то дурное.

Сообщение взволновало, но не настолько, чтобы положить кисточку и, затаив дыхание, внимать каждому слову расстроенного поэта. Гийом Аполлинер – страстная натура не только в своем творчестве, но и в повседневной жизни, а потому имеет привычку принимать все близко к сердцу.

Пабло Пикассо рисовал вазу с цветами. Не удавались листья – они выглядели безжизненными. Следовало добавить в рисунок еще немного красноватых оттенков, чтобы вселить в них душу. Смешав на изрядно перепачканной палитре красную и белую краски, он тонкой линией обвел контуры лепестка, после чего аккуратно зарисовал. Отступив на шаг, невольно поморщился: цветы приобрели кровавый цвет и стали выглядеть зловеще.

– Но против тебя у полицейских нет никаких доказательств. – Рисунок следовало подправить. Пикассо наложил тонкий слой белой краски. Получилось близко к задуманному. – Ты не имеешь к этому никакого отношения, скульптуры ты мог купить где угодно. Например, на базаре Монмартра.

– Они забрали мои документы, в которых была моя переписка с Марселем Габе. Они прочитают ее в течение ближайших часов, после чего придут к тебе, Пабло.

– Но я-то тут при чем?

– В одном из них я написал, что статуэтки нужны и для тебя, Пикассо.

– Проклятье! – вырвалось у художника. – И что теперь делать? – его рука дрогнула, прочертив неровную линию, теперь стебель выглядел поломанным. Вдохновение – материя тонкая: оно улетучилось столь же неожиданно, как и проявилось. Следовало что-то предпринять. Оказывается, этот Аполлинер может изрядно подпортить настроение.

– Пикассо, много у тебя статуэток?

– Те, что принес Габе? Восемь штук.

– От них нужно немедленно избавиться!

Пабло Пикассо опешил:

– Что значит «избавиться»?

– Просто избавиться, и все тут! Нужно их выбросить!

– Куда выбросить?! – изумился художник.

– Выбросить нужно так, чтобы их не нашли. Лучше всего их утопить в Сене!

Пикассо внимательно посмотрел на Аполлинера, – тот не шутил. На сумасшедшего тоже не походил.

Положив кисточку на мольберт, Пабло подошел к полке, где, выстроившись в ряд, стояли египетские статуэтки. В этот раз их застывшие лица показались ему невероятно унылыми, как если бы они молили его о спасении. В тот момент, когда у него не получался набросок или он не мог подобрать нужной краски, то он клал одну из фигурок на ладонь и мысленно разговаривал с ней.

Ускользавшее вдохновение возвращалось незамедлительно.

– Ты представляешь, о чем ты говоришь? Ты сошел с ума! – тихо произнес Пикассо. – Каждой из этих статуэток несколько тысяч лет!

Пикассо был просто помешан на египетских фигурках. В силу каких-то причин, ведомых лишь ему одному, он считал, что мастера, создавшие древнеегипетские фигурки, являются предшественниками кубистов, а потому всегда держал скульптуры перед глазами, черпая из их угловатых очертаний вдохновение. По личному убеждению Пикассо полагал, что музеи являются гробницами искусства, лишают их подлинной жизни, и не упускал возможности вытащить их из заточения.

– Ты хочешь закончить свои дни на каторге? – удивился авангардист. – Никто не посмотрит на то, что ты известный художник. Если ты заказал украсть из Лувра статуэтки, так почему бы тебе не организовать кражу «Моны Лизы»?

– И когда ты предлагаешь это сделать? – хмуро спросил Пикассо, понимая, что выбор невелик.

В какой-то момент ему показалось, что в глазах одной из фигурок с головой шакала блеснула кровавая искра. Египетские статуэтки сумели дать ему вдохновение, тем самым подняв его творчество на большую высоту, с которой теперь он мог покровительственно посматривать на своих коллег. И вот теперь он вынужден ответить им черной неблагодарностью. А не обидятся ли они на него после этого и не захотят ли колдовством, заключенным в их каменных телах, отнять у него талант!

Пикассо аккуратно поставил статуэтки на место.

– Сейчас! Немедленно! – взволнованно говорил поэт. – У нас просто нет времени для раздумий! Кто знает, может, полиция уже едет по твоему адресу. Я приехал, чтобы тебя предупредить. Пабло, не медли, собирайся побыстрее!

– Я могу передать статуэтки своим приятелям. Там их не найдут, – с надеждой предложил Пикассо.

– Не обольщайся, Пабло. Найдут! Правда все равно выйдет наружу, если не сегодня, так завтра, и тогда к тебе нагрянет полиция.