Уроки верховой езды - Сара Груэн

Банковский менеджер мне не нравится. Ни вот на столечко. Надеть бы эту тетку на вертел и поджарить на гриле!

Понятно, я сама не подарок, но в ней нет ничего человеческого. Она безразлично уведомляет меня, что да, конечно, платеж можно отсрочить, но за такую привилегию я должна заплатить. Несколько сот долларов.

Я пытаюсь возражать, инстинктивно приводя веский аргумент — мы, мол, в жизни ни разу не задерживали платежа. Похоже, я угадала, потому что этот Аттила в юбке моих слов не оспаривает. Но и позиции своей не меняет. Я могу заплатить позже — но больше.

Впрочем, это лишь начало очень скверного утра. Следующий звонок — поставщику опилок. Выясняется, что он может их привезти не ранее следующей недели.

— Только на следующей? Ой, нет, это слишком поздно.

— Раньше у меня никак не получится, все расписано до субботы, — отвечает он.

— Ну пожалуйста, — умоляю я. — Иначе моим лошадям трое суток на голом полу придется стоять. Помогите, пожалуйста!

— Но мне правда никак. У нас всего один грузовик.

— Я если я раздобуду машину и сама ее загружу?

— Этого я не могу допустить.

— Почему?

— Служебные обязанности не позволяют. Слушайте, если у вас правда дело швах, езжайте в продовольственный магазин и купите сколько-нибудь опилок в мешках. Я к вам приеду, как только смогу, но у меня правда все расписано под завязку.

Я звоню в фирму — «Корм и семена Килкенни». У них полно опилок в мешках, а как же иначе. Только по цене в двенадцать раз выше оптовой.

С сеном — та же история. Я начинаю ждать нашествия саранчи и других казней египетских.

Наш обычный поставщик сена, тот, что снабжал Мутти годами, ничем не может помочь. Я продолжаю канючить, пытаясь выведать, не набивает ли он цену, но убеждаюсь, что он говорит правду. Он вроде бы знает кого-то, кто может нас выручить. Я звоню этому «кому-то». Сена у него тоже нет, но он знает кое-кого… С одиннадцатой попытки я выхожу на поставщика, у которого сено есть. Всего-то по восемь долларов за кипу.

— Да вы шутите, — вырывается у меня.

— Простите, мэм, — говорит он. — Сами понимаете, дефицит.

— Но мы же по два доллара покупали! Как можно столько заламывать?

— Что поделаешь, дефицит ведь.

— Значит, на чужой беде наживаетесь?

— Мэм, вам нужно сено или нет?

Я медлю… но у него все козыри на руках. А у меня — тридцать три, тьфу, двадцать восемь круглосуточно жующих машины по переработке корма на какашки. И я делаю заказ. Пятьсот кип по восемь долларов каждая… Мне снова хочется удавиться.

Я бессильно опускаю голову на руки и не поднимаю ее с полчаса. Когда я наконец выпрямляюсь, оказывается, что руки прилипли к столешнице. Они с неприятным звуком освобождаются…

Неохота признаваться, но менеджмента с меня хватит. Ну не дается мне управленческая работа. Надо идти к Мутти с повинной, пока слишком поздно не стало.

Подходя к дому, я замечаю, что фургона нет на привычном месте. Идти обратно в конюшню не хочу, я там сразу в петлю полезу. Я останавливаюсь и сажусь наземь прямо посередине дорожки. Скрещиваю ноги и опускаю голову на руки…

Солнечный жар окутывает плечи, словно жгучее крапивное одеяло. Острые камешки впиваются в ягодицы и ляжки.

Поверить не могу, что дошла до жизни такой… Как я, помнится, оскорбилась, когда Мутти сказала, будто управление конюшней мне не по уму! Я еще фыркала — подумаешь, какая нейрохирургия. Прямо астрофизика…

Но ведь действительно не астрофизика, и от этого только хуже. Я бы справилась, если бы тщательно вдумывалась и вникала. Но вместо этого я бездарно тратила время. Я все лето шарилась в Интернете, выискивая информацию, подтверждающую, что мой конь — это Гарра.

Я судорожно обхватываю руками колени и со стоном раскачиваюсь взад-вперед…

И в это время до меня опять доносится гоготок. Я замираю и вслушиваюсь, не отрывая взгляда от затененного гравия под коленками.

Гоготок доносится снова.

На этот раз я поднимаю голову. Гарра стоит у забора в каких-нибудь девяти футах. И смотрит прямо на меня. Его единственный глаз блестит, окруженный роскошными ресницами, уши насторожены. Подметив мой взгляд, он издает знакомое «хо-хо-хо», и я вижу, как вибрирует нежная кожа его подбородка, носа, ноздрей.

Я вскакиваю и устремляюсь вперед, даже не отряхнувшись от налипших камешков. Я иду, исполнившись спокойной целеустремленности. Не крадусь, но и не бегу.

Меня ведет ощущение неотвратимости. Я перелезаю забор… И вот я стою у плеча этого существа из снов. Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к его шее, но медлю, боюсь, вдруг чудесное мгновение кончится…

Он выгибает шею и тычется носом, его дыхание раздувает на мне хлопчатую рубашку. И тогда я прикасаюсь к нему, по-настоящему чувствую под пальцами тепло его тела. Не веря себе, я ласкаю теплую от солнца шерсть, отслеживаю молнии белых зигзагов, бегущие по кроваво-рыжему фону, заново осваиваю такие знакомые изгибы. Я будто былого возлюбленного повстречала. А он все фыркает, принюхивается, вскидывает голову…

Он поворачивается, и я несмело тянусь к изуродованной шрамами голове. Очень-очень осторожно трогаю щеку… Я касаюсь его слепой стороны, но — вот чудо! — он не отдергивает голову. Прикосновение не пугает его. Я ощупываю голую черную кожу рубцов, миную пустую глазницу и забираю в кулак ухо. Я наклоняюсь к нему, чуть не наступая на передние копыта, и моя рука скользит по его груди, по нежной и шелковистой шубке, мои пальцы находят завиток, который — кто бы сомневался — отыскивается на положенном месте…

И вдруг все-все-все на свете делается до невозможности ладно и хорошо…

Когда возвращаются Мутти и папа, я сижу за кухонным столом. Гарриет устроилась у меня на коленях. Она подошла ко мне и вежливо попросила ее поднять. Она никогда не была диванной собачкой. Ее короткие лапки не предназначены для прыжков. Она большей частью трется в ногах, укладываясь прямо на домашние тапочки.

Сегодня, однако, ей настоятельно потребовалось влезть ко мне на колени.

Можно подумать, она что-то выпрашивает, но дело не в этом. Мне просто очень хорошо. Меня распирает чувство, больше всего похожее на вдохновенный восторг. Я сижу за столом, мечтательно лаская Гарриет. Руки гладят собачью шерстку, но мыслями я пребываю подле коня.

Я даже начинаю сомневаться, а стоит ли рассказывать Мутти про положение дел на конюшне. Я уверена, что найду способ своими силами вытащить нас из прорыва.

Я разместила объявления о свободных местах в денниках. Я сниму наличные с кредиток компании, чтобы заплатить за опилки и сено. Я выплачу людям жалованье из денег, отложенных на погашение кредита. А когда появятся новые коневладельцы, я потребую с них задатки. Положу их на карточки, сделаю выплату по кредиту…

Входят Мутти и папа: Мутти несет пластиковый мешочек с аптечной эмблемой, папа выглядит совершенно прозрачным, но я уже решила ничего не говорить. Я ведь вроде как приехала сюда помочь, а не лишний геморрой создавать.

Я возвращаюсь в офис, исполнившись решимости. Я — Аннемари, наездница уровня Гран-при. В скобочках — бывшая. Я — Аннемари, два года подряд я брала первый приз Международного сообщества редакторов программных руководств. У меня все получится. Не может не получиться.

Первым долгом я звоню в две газеты и диктую объявления о местах в денниках. Потом за символическую плату делаю то же на четырех веб-сайтах, посвященных выездке. Я даже одолеваю застенчивость и упоминаю свое имя в надежде, что кое-кто еще помнит меня. В завершение я звоню в «Седла Килкенни» узнать, как у них насчет доски объявлений. Такая доска у них есть. Я немедленно запускаю «CorelDRAW» и за какие-то десять минут создаю флаер, суля десять бесплатных занятий счастливцам, которые поместят к нам своих лошадей до начала следующего месяца. Потом стою над работающим принтером с ножницами наготове. Нетерпеливо подхватываю листок — и девятнадцать раз щелкаю лезвиями, производя внизу этакую бахрому с отрывными телефонными номерами.

Я берусь за сумочку, чтобы уехать, когда звонит Дэн. Мне начинает казаться, что день поменял полярность.

— Привет, — говорит он, — это я!

И я попросту хмелею от того, что он не сомневается — его голос будет узнан немедленно.

— Привет, привет!

— Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?

— М-м-м… — тяну я, силясь придать голосу томные нотки.

— Отлично, — говорит Дэн. — Я все выбирал удобное время, чтобы посмотреть копыта твоего мальчика, может, ему ортопедические подковы нужны. Нормально будет, если я кузнеца привезу часам, скажем, к пяти?

Сердце у меня падает…

— Да, — говорю я, — конечно.

— Значит, договорились.

Голос у него деловой, таким голосом говорят, когда пора закругляться.