Уроки верховой езды - Сара Груэн

Дэн ведет меня в карантин, где приходят в себя травмированные и больные.

У дверей Ева лопатой набивает в контейнер навоз. Заметив меня, она прислоняет лопату к стене и исчезает из виду.

— Что это с ней? — спрашивает Дэн.

— Не бери в голову, — говорю я. — Так… дочки-матери.

Он показывает мне Каспара, арабского мерина. По прибытии тот весил всего четыреста фунтов. А вот Ханна, предельно истощенная аппалуза с длинными труднообъяснимыми ранами на боках. Всего через два дня после того, как ее спасли от бойни, она родила жеребенка… Малышку назвали Чудом, и она действительно чудо — крохотная бархатная мордочка, ласковый вопрошающий взгляд. А вот — восемь жеребят с ферм, где у беременных кобыл собирают мочу. Они скачут и резвятся, то и дело без видимой причины срываясь в полный галоп.

— Это Флика.

Дэн подводит меня к последнему загону. В нем гуляет изящнейшая арабская кобыла, чисто вороная, если не считать узкой проточины до самого носа, где еле просвечивает розовая кожа.

— Ты, наверное, о ней слышала…

— Нет, — отвечаю я, — не доводилось.

— Правда? Неужели Ева ни разу не упоминала?

— Нет, — повторяю я удивленно.

— Во дела! Флика у нее главная любимица. Ева каждый день ее начищает. И тратит свой обеденный час на то, чтобы ее на пастбище выгулять.

Я не говорю ничего. Если я открою рот, в голос наверняка прорвется боль.

— Привет, золотко, — окликает Дэн Флику.

Она поднимает точеную головку, уши насторожены. Подойдя, она исследует черно-розовым носом его протянутую ладонь.

— Как она сюда угодила? — спрашиваю я, наклоняясь через забор.

Лошадка очень некрупная.

— Эта красавица, — говорит Дэн, — жертва конного трюка.

— Никогда про такое не слышала…

— Берут лошадь, как правило молодого араба, любым способом пускают в карьер, а потом с помощью лассо подсекают ей ноги.

— Зачем? Чего ради? — спрашиваю я возмущенно.

— На родео.

— Значит, это делается незаконно?

— В большинстве штатов — вполне. Ни один законодатель с этим связываться не хочет.

— Почему?

— Потому что это происходит только в родео мексиканского стиля. В других родео так делают при ловле бычков. Так что если запретить подсекать лошадей, дело запахнет дискриминацией…

— Надо объявить вне закона и то и другое!

— Надо бы, но кому ты это докажешь?

Дэн вздыхает.

— Не хочу выглядеть пораженцем, но я тут чего только не насмотрелся… Чем дольше занимаюсь спасением лошадей, тем больше разочаровываюсь в человечестве. Перестаю любить его в целом, как биологический вид, — уточняет он мрачно. — Некоторые отдельные индивиды, впрочем, вполне даже ничего…

Я склонна к такому же мнению. По крайней мере, в данный момент. Я запускаю руку под шелковую гриву Флики и глажу ее тонкую шерстку. Она совсем маленькая и молоденькая, ей вряд ли больше года. Изящные копытца и то совсем крохотные.

А Дэн продолжает:

— Флике еще повезло. Когда она упала после подсечки, то слегка вывихнула сустав, ее отправили на бойню, где мы и перехватили ее. Большинство коней гибнет прямо на арене или чуть позже, от ран. Бывает, проходят недели, пока их с незалеченными ранами гонят или везут на бойню. Зачем тратить деньги на ветеринара для лошади, которой так и так умирать?

Я никогда еще не слышала в голосе Дэна подобной горечи, но я очень хорошо его понимаю. Я уезжаю оттуда с твердым намерением посвятить остаток своих дней этим животным.

До самого вечера я не могу отойти от впечатлений. Даже сделала ошибку в ведомости, такую, что означенный работник — Пи-Джей — точно немедленно удрал бы в Аргентину, согласись банк обналичить предъявленный чек. В отчаянии я закрываю программу и бросаю все распечатки в корзину. Позже займусь! Получка через три дня…

Я берусь за мышь… И почти помимо воли ныряю в глубину Всемирной сети. Я определенно многовато времени там провожу, но ничего не могу с собой поделать. Я продолжаю и дома, пока жду ужина. А потом ночью, когда полагалось бы спать. И утром, едва войдя в офис. Меня влечет надежда найти хоть что-то еще. Крохотную картинку. Старую статью. Сухой отчет о давних соревнованиях…

У меня на жестком диске уже хранится четырнадцать фотографий и подборка публикаций. Сегодня я нарыла еще кое-что по микрочипам и страховке лошадиных жизней. Загрузила три фотографии. Пометила сайты. И вот теперь сижу, поглядывая через окошко на манеж.

Жан Клод снова ведет индивидуальное занятие. На сей раз у него под началом пожилой джентльмен. Он едет на Разматаззе. Если можно так выразиться.

Тазз у нас — профессионал. Он скачет легким галопом, хотя всадник слишком отвел ноги назад, то есть его корпус сильно наклонен вперед, его так и болтает в седле. Со стороны кажется, что он хватается за гриву коня. Страшно подумать, что учинил бы над таким наездником конь вроде Гарри!

— Аннемари? — окликают меня.

— Мм… Что?

Я вздрагиваю от неожиданности. Быстро закрываю окно браузера и оборачиваюсь посмотреть, кого еще принесло.

Это Пи-Джей. Он моргает на меня из-под козырька замызганной красной бейсболки, даже не догадываясь, что случайно едва не разбогател.

Возраст Пи-Джея определить невозможно — сколько угодно от тридцати пяти до семидесяти. Он седоват и обветрен годами жизненных тягот и нелегкого физического труда. Невелик ростом, у него дочерна загорелое лицо работящего гнома, а во рту не хватает зубов. Тем не менее Пи-Джей мне нравится. Он хорошо управляется с лошадьми и вообще отменный работник. А еще он — неформальный ходок к начальству от лица всех конюхов.

— Вы заказали опилки и сено? — спрашивает он меня, просунув темную физиономию в приоткрытую дверь. — А то ведь кончаются…

Я чуть не поправляю его — не кончаются, а начисто кончились.

— Еще нет, — говорю я. — Как раз собиралась звонить по этому поводу.

— Вот и хорошо, — продолжает он застенчиво. — Еще такое дело, вы бы вышли взглянуть на открытые манежи… Я их ровнял нынче с утра, пришлось все препятствия разобрать. А теперь не упомню, где какое стояло…

— Спросите Жана Клода. Он должен знать.

— Так у него занятия до пяти, а у меня там владелец жалуется…

— Хорошо, без проблем, — говорю я.

Подхватываю темные очки и иду с ним вниз.

Я сразу замечаю недовольного коневладельца. Это плотная дама средних лет, с ломкими от окрашивания светлыми волосами, облаченная в бордовые бриджи фирмы «Аанштадт Дас». Бросив на меня один-единственный взгляд, она раздраженно поворачивается к Пи-Джею.

— Я менеджера требовала! — басом произносит она.

Она так простуженно гнусавит, что мне хочется прокашляться.

— Вообще-то я и есть менеджер, — говорю я, вставая напротив нее.

Пи-Джей, открывший рот для ответа, тихо закрывает его и отступает с глаз долой.

— Где Урсула? — осведомляется дама, наконец-то удостоив меня вниманием.

Я не могу рассмотреть ее глаз, упрятанных за противосолнечными очками от Феррагамо.

— Я ее дочь, — говорю я.

— А когда она вернется?

— Не знаю. Она временно занята другими делами.

Дама подбоченивается.

— Поверить не могу! Сначала половину моих занятий отменяют, не объявляя причины. Когда я все-таки прихожу, то — здрасте-пожалуйста! — вижу нового тренера. А теперь еще и менеджер поменялся! Может, скажете, что вы еще намерены поменять?

— Больше пока ничего, — говорю я. — Так как вас зовут?

— Вот видите! Она даже не знает, кто я такая!

Некоторое время мы играем в гляделки.

— Доктор Джессика Берман, — представляется она наконец.

— Ладно, Джессика…

— Для вас — доктор Берман!

Я вдыхаю, выдыхаю и начинаю с начала.

— Ладно, доктор Берман, давайте заново установим препятствия…

Я иду к двери, сопровождаемая по пятам Пи-Джеем и доктором Берман. Вот уж кто точно не потеряется. Жалобы сыплются из нее сплошным потоком, как из худого мешка.

— …Полагаю, именно поэтому мне никто не сказал на прошлой неделе, что Сэм жалуется на плечо. И почему у него лизунец такой грязный? У вас же вроде конюшня с полным набором услуг? Я не должна тратить свое время на отмывание лизунцов или дожидаясь, пока кто-то установит препятствия…

— Порез у Сэма на плече был с ноготь размером. Но я сделаю пометку, чтобы в другой раз вам позвонили…

И позвоню. В три часа ночи. Или в момент рождественского застолья. Я уж подгадаю.

— А препятствия разобраны потому, что Пи-Джей только закончил ровнять площадку, вы будете самой первой, кто там поедет, и грунт…

Я умолкаю — кое-что отвлекает меня. По дорожке пробирается синий пикап Дэна. Потом скрывается за домом. Ничего не понимая, я бросаю взгляд на часы. Когда пикап показывается снова, из него выбирается Ева. Она что-то кричит. Что именно, я пока не разберу, но вижу, что у нее форменная истерика. Она громко хлопает дверцей, врывается в дом, и эта дверь тоже закрывается с гулким хлопком.