Семейные тайны - Чингиз Гусейнов

"При чем тут он, глупышка?"- пытается успокоить.

"Пусти! - вырывается Асия.- Он ответит!"

"Разве нам не больно?!"

"Вы все!.."

"Несчастный случай,- как можно мягче,- кто мог знать?"

И снова: "Вы все!.. Распирает вас, только б урвать вам"

"Не забывайся, Асия.- То ли предостережение, то ли мольба.- Наша семья на виду". "Ну да, это ж мы, Аббасовы!" "Ты тоже!" "Да, и я тоже!.."

Потом еще поговорят, на сей раз без уговоров, резко.

"Беда ослепила тебя. И тебе наплевать на нас, на твоих сестер. Это ж удар и по Алие!"

"Загремите однажды все!"

"И ты будешь радоваться?"

"Успокоюсь!"

Айша была так напугана, что решила не ждать, а действовать, отвлекающий маневр (?), выступить с докладной запиской: копни любого!.. И ночью, перед сном, в ушах слова Устаева: "А ну-ка давайте расследуем!.." Он дотошный, вернее, был им. "Давили своим авторитетом? Зуд тщеславия?! Кто позволил эксперимент? Где расчеты и выкладки? Даже рекламу создавали!.. Всем родом: и вы, Айша-ханум, хи ваши зятья?.. Ах, стихия? Ну как же, небывалой силы шторм!.."

Одно к одному: провал хансултановской авантюры, гибель Ильдрыма, разрыв с сестрой,- после письма Айша выкинула ее из сердца!- страхи, докладная записка и… уход Устаева!

А прежде ушли ее, Айшу.

Между уходом Устаева и приходом нового, именно в этот промежуток, и была названа улица именем Ильдрыма, великий соблазн был сказать Устаеву (но лучше промолчать!), а потом поздно говорить, ибо могут спросить: "А почему раньше мы не знали?" Мол, выгоду извлечь намерена.

"А что?- продолжил тем временем Аскер Никбин, и Айша благодарна ему, что выручил.- Наша семья и впрямь может руководить. Если включить сюда и Ра-сула ("надпрезидент?"), да еще кое-каких иных родственников, вот бы кому заняться на досуге, выверить-вычертить! лучшего бы государства на земле не было!"

Но почему Бахадур назван в ряду вождей?! то ли дар провидения у Агила, они почти ровесники, то ли еще чего,- "а ты случайно не входишь, программист-математик Агил, в полуофициальное, да, да, строго засекреченное! общество парапсихологов?!"

И тут - гром!

Первым весть о Джанибеке принес Махмуд. Слухи слухами, а здесь точно.

Но сначала ушли за докладную Айшу. Потом ее шефа, Устаева.

И ведомство неделю лихорадило без шефа. Разваливается!!

И чего она полезла?!- только на миг это сомнение. ЧЕГО ЕЩЕ ТЕБЕ НАДО БЫЛО? Неделя-другая, и занять Хансултанову высокую башню, а к ней скоростной лифтоставалось только подписать! А там, как по цепочке, и у Аскера Никбина выгорит, Хансултанов обещал выбить место, как у соседей: поэт-академик, скоро выборы, и бросил фразу, пусть работает: надо, мол, и~ видных деятелей искусства в науку привлекать; шепот по залу разросся в гул, шумят, гремят, но кому связываться охота, тем более что знают, пошла бумага.

"А то что получается?- перекричал Хансултанов рокот, массивная трибуна вот-вот рухнет под напором могучей сутулой спины, и весь он нацелен на зал, который утихомирился, слушая занятный рассказ:- Ну, что за мазню иногда показывают? Этот, как его, художник! лженоватор! нарисовал ребенка, голова у него вот такая,- рукой показывает,- как яблоко, а держит в руке гранат величиной с арбуз!.." И о силе настоящего искусства - о том, как однажды стоял у картины: "Ну, вы знаете, в музее у нас, у самого входа, висит, море клокочет и волны! Смотрел я на нее,- и руки к вискам приложил, пальцами вперед, как шоры, вроде конь какой, показывает, как смотрел,- и вдруг как обрушилась на меня волна, шарахнула меня по стене!! вот это искусство!.."

Не успели.

А ведь и рисковал Хансултанов: дорого ему могла стоить история с обрезанием Муртуза. Айша пыталась тогда воздействовать: делай свое дело, но тихо. Как тихо?! Это ж свадьба! первая свадьба будущего мужчины!..

Будь что будет, рискну!.. И созвал Хансултанов сотню-другую гостей, торжества в старом отцовском доме, двор вместительный, столы по краям, музыканты, шашлыки, плов как горная гряда, и просторный круг для танцев, а среди гостей - иностранец какой-то, вернее, прибалт (а это латыш), пришел на свадьбу, ни жениха не видно, ни невесты, а потом мальчик появляется. "Вот он,шепчет ему на ухо сосед,- виновник торжества!" "Как, и уже родился мальчик?" Долго хохотали над латышом: и обрезание - это свадьба, объяснили, так принято у нас.

Проскочило, прошло: ни замечания Хансултанову, ни упрека,- уход Устаева спас, не до него было.

Как же Хансултанову проворонить такого лезгина, мастера по обрезанию? Папаха пахнет бараном, а усы от махорки порыжели,, чубук курит. А главное, безотказно орудует камышовыми приспособлениями, и вдеть не больно, и лишнее наружу, и нож острый, отвлечет малыша шуткой, глаза страшны, лучше помалкивать Муртузу, не почувствуешь даже, как кожицу срезали. И пеплом посыплет ранку, чтоб никаких заражений-нагноений, это уже много векЧэв практикуется, почище чем в клинике у опытного хирурга. А за что Хансулта-нова ругать? Какой антиобщественный поступок он совершил? Какую идеологическую диверсию? Пусть бросит камень кто безгрешен по части обряда. Да и кто не обрезан? Даже… но подробности ни к чему: и все зятья, и их дети, и тот, кто… короче, сколько лет прошло, а ничто не меняется (из заведенного), к тому же гигиена.

Сомнение не дает Айше уснуть: может, не будь ее докладной, а ведь продумала до мелочей! и ей казалось, что именно теперь! время назрело и о себе самой дать знать, и Устаева в действие привести, взорвать эту благодушную атмосферу в их ведомстве,- не получилось!

Изменение обстановки, как ушли Айшу: Аскера Никбина нигде не называют, будто нет такого поэта, Махмуда не утвердили, и он сник (вакансии по традиции занимаются не скоро: конкурс по слухам отбирает и отбрасывает кандидатуры, ждут-взвешивают, пока нежданно не объявляется претендент, о ком прежде никто не слыхивал).

- Тебе бы радоваться,- успокаивает его Аскер.

- ?

- Учреждение твое, куда ты так рвешься, в зловещем треугольнике.- И поясняет, пока Махмуд недоуменно смотрит на Аскера: - Меж кладбищем, зоопарком и тюрьмой! Можно выбирать, кому куда! (И в первое свое дежурство Махмуд услышит львиный рык, вздрогнет, так близко, будто за дверью!.. И тотчас истошно закричат обезьяны: лев рядом!)

- Эх, не то обидно, что не утвердили, а что сидит там человек, который клики от клоаки отличить не может!

- Одного поля ягоды: что клика, что клоака, за это снимать не станут!- И еще что-то в этом роде говорит Хансултанов, мысль свою развивает, а внимание Махмуда вдруг привлек сынишка Хансултанова - Муртуз: у Айши на подоконнике фиалки расцвели, подойдет незаметно к ним, раз - и отщипнет голубой цветок… Махмуд аж опешил: маленький такой палач растет у свояка - голову фиалок ноготочком срезает!.. А как сказать?! насмерть Хансултанов обидится!..

- Эх, бросить все, уйти в свою автоматику!

- А кто тебя туда возьмет? Ты ж отстал! Правда, твое изобретение действует безотказно, слышал я: муфта Махмуда! вошла в научный оборот…- И вздохнул Хансултанов: о Гиндукуше ни слова, удержаться б на Эльбрусе! Он знал, на какой стул ему садиться: третий в пятом ряду, а на сей раз почему-то (!) забыли даже пригласить в президиум.

А тут еще и Асия заявляется, впервые после всего, что случилось, вернее, Бахадур ее пригласил, благодарный ей, что она пошла с ним на заключительный вечер в школу, и этот ее визит он назовет впоследствии СМОТРОМ СИЛ СЕМЬИ в тяжелые для нее дни; встретились с Бахадуром случайно: он шел, думая, кого бы это позвать в школу, а тут вдруг Асия: "Привет сельской труженице!" "Я только на день",- будто оправдывается. "Ну да, весь край от мала до велика собирается к вам, чтоб помочь, а ты - в город!"

Поистине смотр сил: с Бахадуром, потом к Айше (Асия нет-нет, а виделась с матерью, когда дома никого); и что это Асия вдруг решила явиться именно в эти дни?! пойдет и к Алие, но не домой, а прямо в клинику, перед тем как уехать в деревню; может, и к Айне? к Зулейхе? если успеет.

Да, Айша весь день дома сидит, ждет. И чтоб так нелепо оборвалось?! как загнанный в клетку зверек,- жалко сестру. Но лучше не приставать, еще вспыхнет!..

- Можешь радоваться! - ей Айша (И ЧЕГО ТЫ ПРИШЛА? И недавний ее восторг, когда она в пику всем, показался ей глупой выходкой: "Как некому? А Асия?!" Вечность, кажется, с той поры прошла).

- Чему радоваться? Твоему падению? Такие, как ты, здесь утонут, там всплывут!- Ирония? Пророчество? Успокоить-утешить чтоб? Уколоть?..

Посидеть бы тихо-молча, и Зулейха тоже молчит, будто на поминках, причем, в пик траура, день третий или седьмой, хотя - о, глупцы, усмехнулась Асия, и Айша вскинула на нее злой взгляд, даже мать и та встрепенулась, боясь, что вспыхнет спор, разругаются сестры, и без того примирение на волоске держится. И вспыхнул (тут же погаснув).

Массивный стол посередине с резными ножками, а на нем - высокая хрустальная ваза с крупными золотыми медальонами на ней, под старину, НАДО Ж, ДОДУМАЛИСЬ, недавно появилась, сияет гранями, а медальоны будто цельные, вмурованы, и такая скатерть, что рукой боязно тронуть: золотая парча (нежный, ручной работы, тонкий ковер).