Фабио и Милена - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же можно сделать, когда ты в заточении? Разве можно что-либо сделать? Что делать, когда сил больше не будет, когда раны будут ныть, возвещая о себе каждое мгновение, когда слезы Милены будут мучать как свою владелицу, так и ее отца больнее любых побоев? Что делать, когда ты теряешь рассудок, когда мысли твои становятся целым роем захлестывающим тебя бесконечным потоком, ты просыпаешься и не знаешь зачем, ты не помнишь, а может не хочешь помнить, ты засыпаешь и совсем не хочешь просыпаться, и всякая вера в тебе угасает. В один прекрасный день, этот вопрос постучит и тебе придется открыть ему и смириться со всем происходящим, но сделать ты ничего не сможешь, воля твоя из железного стержня ржавеет у тебя на глазах, слезы накатывают сами собой, чувства становятся врагом, а любимые сердцу холодным бессердечием наблюдают картину твоей погибели.
Только еда будет помогать возвращаться в себя на время, иногда просыпаясь и пугаясь всему и вся, становится страшно, а от чего и сам не знаешь. Тревога бьет по груди и спине как кнутом, снова и снова приходится переживать ту боль, которую тебе причиняют, и даже во сне не находишь себе покоя. Кажется, словно больше не будет как прежде, все меняется, уходит за пределы видимого, покидает тебя, остаются лишь демоны которых ты кормишь, вера, кажется, совсем теряется во всем этом мраке, ты как будто тонешь в чем-то дочерна-темном, страшном и полузабытом, это что-то и есть ты и ты кричишь, но тебя никто не слышит, и никто спасет, лишь еще сильнее затянет туда, во мрак, оставляя тебя на попечение тьме.
Со временем все становится безразличным, тусклым и серым. Лишь жестокие и беспощадные, наказывающие и ревущие дубинки заставляют тебя вспомнить о чем-то хорошем отзываясь в голове ревущим стоном воспоминаний, ты вновь начинаешь жить, ведь боль возвещает о себе и напоминает о том, что все продолжается, время продолжает идти как для тебя, так и для других и это еще не конец, вот что они говорят: это еще не конец.
Внутри что-то дергается и движется словно только проснулось, пытается найти выход, но не может. Какая-то необозримая, непонятная эмоция бьется внутри, но тщетно! Она давит, прыгает, уносит за собой, она бьет и тянет все никак не затухая, сил больше нет, есть только боль и страдания, рассудок иногда появляется как маяк на необозримом берегу. Эмоция начинает успокаиваться и тело дрожит в судорогах, голова довершает это тупой и протяжной болью, а сон не накрывает больше покрывалом. Вновь боль, вновь эта пора, на смену которой приходят мысли о боли чередуя друг друга.
Время получило свое, время и есть наш друг и враг, наше лекарство и наша смерть, так стоит-ли любить тебя после всего что ты сделала, стоит-ли поблагодарить за то, что ты есть? Беспрестанно шагая секундами, приводишь ты нас туда, где суждено нам быть, бьешь нас и лечишь, любишь и ненавидишь.
Глава 3.
– Милли! – Выкрикнул Фабио выбираясь из темных закоулков сновидений, вырываясь оттуда как от толщи рук, цепляющих его за руки и за ноги. Фабио падает на пол со своей дощечки и не понимает, где он.
– Милли! – Едва слышно прошептал он.
Вдруг раздались яростные шаги, из которых в последствии выявился охранник. Он взглянул на камеру слева, затем справа и пригрозил обоим дубинкой, как бы намекая на то, что еще одного такого раза он не потерпит.
– Милли… – шептал Фабио самому себе, да так что Милена едва могла расслышать его, – моя бедная Милли, что, что же я натворил?
Она примкнула к решетке обхватив ее и покачала головой, как бы говоря что он не виноват, лицо ее было до того трогательным, таким оно казалось Фабио юным и нетронутым, чистым как луна, как река при свете луны, что каждый изгиб юных морщинок образовывающих гримасу боли и отчаяния вместе с состраданием к отцу, пробуждали в нем бурю эмоций, которые продолжали бить его изнутри.
– Что же я натворил Милли? – Зарыдал он, сидя на полу и закрыв лицо руками. Милена отошла от решетки и села на свою кровать не в силах наблюдать за этой болью. Она понимала как ему сейчас тяжело, хотя с другой стороны и представить себе не могла через что же ему пришлось пройти за те дни, что он провел здесь. Нижняя губа ее невольно затряслась, но она сдерживала наплыв слез и старалась держать себя в руках, так же, как и Фабио она не узнавала себя, а смириться с этим еще не успела, она никогда не простит того что сделали Совет, Надзиратель и те бронированные солдаты которые привезли их сюда и к тому же убили Наставника которого так любил Сергей. Иногда, когда Фабио били слишком рьяно, она не сдерживала крик, она просила их остановиться, она умоляла хоть и прекрасно знала, что Надзирателю это доставит излишнее удовольствие, но, к удивлению, они прекращали, в конце концов они не могли убить его, по крайней мере у них не было таких намерений. Кажется, они стремились сломить не больше Фабио чем Милену, постоянно поджидая пока она не начнет страдать вместе с ним, пока не станет молить о пощаде. Иногда она даже кричала и просила, чтобы избили ее, но те лишь цокали и отвергали это предложение, «нет так совсем неинтересно» – именно эти мысли можно было прочесть на лицах этих мародеров, и когда нибудь они поплатятся за все.
– Наставник… – шептал Сергей у себя в камере, – это снова вы?.. Я так долго ждал, когда вы вновь вернетесь… Все из-за этих тварей верно?.. Простите, не выражаться, я помню, простите Наставник… Почему же вас так долго не было? Мне так сложно без вас… Я понимаю, но… Да, конечно… Вы правы Наставник, но все же… Нет… Никогда…
