Героин - Михаил Маковецкий

— Здравствуй, Золушка. Это сколько же лет прошло?

— Ушла я в детскую зону, мне семнадцати не было, а вышла три года назад — было двадцать девять. Вот и считай.

— Да, годы летят. Ты хоть к нему на могилу хоть ходила?

— Нет. Не помню я уже его, если честно. Ничего не помню, что до лагеря было.

— Про лагерь не спрашиваю. А что было после лагеря?

— На воле я себе неуверенно чувствую, понятия ухватить не могу. Помню, на работу вышла, на ткацкую фабрику. Там одна сказала мне, что я… Не важно, что сказала. Я ее за палец взяла. Просто объясниться хотела. А вдруг вижу, не слышит она меня, дрожит вся, глаза круглые, губы трясутся. А я же только предупредить хотела, по-хорошему. Через полчаса ко мне один из начальства подходит, в очках. Голова на тонкой шее болтается. «Я женщин не бью, говорит». Я даже не сразу поняла, что он меня имеет в виду, привыкла, что я дядя Вася. Я сейчас Оленьку везу делать рентген, говорит. Если у нее что-то с пальцем, мы пишем заявление в милицию. Так и знайте. Я прямо оторопела. Я и не собиралась ломать ей палец, просто обозначила, чтобы разговор начать. Ну, сделали они рентген, ничего там, конечно, не было. Я же свою силу соизмеряю. Да и не за что ей было палец ломать. А остальные потом подошли ко мне и говорят, мол, мы входим в твое положение, но ты и нас пойми. Мы с тобой работать не хотим. Мы тебе денег собрали, уходи отсюда. Не уйдешь по-хорошему, уйдешь по-плохому. Плюнула я на них, пошла к Олигарху. Уже два с половиной года при нем. Последнее время роботов сопровождала, на которых героин ехал. Не для протокола говорю, сам понимаешь.

— Не первый день погоны ношу, как не понять.

— Работенка, вроде, не пыльная, но на воле я все равно чувствую себя не в своей тарелке. В зоне я уважаемый человек была, дядей Васей величали, а на воле я не пришей п…е рукав. Да и мать нудится все время: «Внука хочу, внука хочу». Единственная я у нее, а она у меня уже старая. Завела я себе одного кобелька пушистого, все деньги на него тратила, а он меня в больнице и не навестил ни разу. Ну и черт с ним, одно приятно воспоминание от него осталось, это как я ему, однажды, по пьяному делу, ключицу сломала. Забеременела я от него, спасибо. Больше он мне не нужен.

— Врач сказал, тебя завтра выписывают, что делать будешь?

— И не знаю даже. С одной стороны кроме как к Олигарху мне и идти не куда. А с другой стороны он ко мне интереса не проявляет. Засветилась ты, говорит. Пересиди, может, тебе что-то другое подберу. А как я могу пересидеть? На что жить буду? Да и кто меня на работу возьмет, все из себя такую блатную и беременную. Сам знаешь, как с работой в Скове хорошо. Да и голова у меня все время болит, просто раскалывается. Какая из меня теперь работница.

— Работница, Золушка, из тебя отличная может получиться, и работа у меня для тебя есть.

— Я работы не боюсь, только учти, пожилой следователь. Ты, говорят, при больших чинах, но на твою защиту я не надеюсь. Мне ребенка родить надо, не могу я сейчас рисковать в зону пойти.

— Да за кого ты меня держишь, Золушка? Ты что думаешь, я тебе криминал предложить хочу?

— А на кой черт я тебе тогда нужна?

— Ты понимаешь, мадонна ты моя лагерная, нужен мне твой накопленный по крупицам жизненный опыт и силушка твоя былинная. Завел я себе на старости лет мягкую игрушку по имени Тамара. И строю я для нее, и для себя конечно, скромный шалашик в три этажа с пристанью на острове.

— В родном рыболовецком колхозе «Вобла Ильича»? Ты же родом оттуда, если я не путаю.

— Не путаешь. Ну, так вот. Шалашик строиться только начал. А пока я домик соседний рядом со стройкой снял и мягкую игрушку свою собираюсь туда поселить. Но она у меня совсем беспомощная, по-русски говорить не умеет, снега никогда не видела.

— Господи, ты что, из Африки негритянку выписал? А это правда, что у негритянок губы одинаковы по размеру, что там, что там?

— Ну, это ты чересчур, хотя мысль сама по себе богатая, выяснить надо обязательно. Я тебя в том доме хочу поселить. Остров все-таки. Зима скоро. Присмотришь за ней, русскому языку поучишь. Она хоть и не негритянка, но по-русски не говорит. Защитишь ее, если надо, от плохих людей, хотя они до острова вряд ли доберутся. Обложено там плотно со всех сторон. Разве что я иногда приеду. Тогда мы с тобой спокойно побеседуем о знакомом нашем общем, господине Олигархе.

— А какой мне интерес о нем с тобой разговаривать?

— Есть у нас с тобой интерес общий, Золушка ты моя, сорок третий размер валенок. Олигарх мне служебное расследование устроил, чуть я на старости лет в милицейскую зону не угодил. А тебя он не отдел отстранил. Засветилась ты во всей красе. Сейчас вокруг девушки той, на которой героин ехал, много пыли поднялось. Всех кто с ней связан был каким-то боком Олигарх убрать просто обязан, что бы следы к нему самому не привели. В нашей конторе та девица, признательные показания дает. И ты в этом списке первая, она тебя видела.

— А в чем меня обвинить можно?

— Формально ни в чем. Но дело ковыряют в Москве, в особом антинаркотическом департаменте. Там к делу могут подойти и не формально. Потому Олигарху живой тебя видеть совсем и не к чему. А на острове ты под моей защитой. И в моем родном селе, где мне каждый второй родственник. А еще каждый второй работает на строительстве моего коттеджа. А в Скове тебе от больницы далеко не уйти, так что мать твоя будет одна старость коротать.

— Лет твоей Тамаре то хоть сколько?

— Да девчонка она совсем.

— И пушку дашь?

— Пистолет тебе не надо, а ружья там в каждом доме, на отшибе люди живут, мало ли. И у тебя будет. Только не ружье, а карабин. Больше пяти выстрелов в бою все равно не делается, максимум — перезарядишь. Ну и пару собак мне подарили, настоящие среднеазиатские овчарки, сука и кобель, на сторону им бегать ни к чему. От чужого они кусок мяса не возьмут, и вообще, на охрану они натасканные, матерые. Только с ними построже надо. Но здесь я на тебя надеюсь.

— Это как у охраны в лагере?

— У охраны в лагере восточно-европейские овчарки. Один среднеазиат таких свору разбросает.

— И когда ты меня на остров отвезешь, к своей мягкой игрушке?

— Да вот сейчас и поедем. Из больницы убежать — не из зоны, охраны нет.

— А куда делась, говорить никому не надо?

— А зачем такое тебе говорить? Ты же сама себе не враг.

— Здравствуй, Хомяк.

— Зачем пришел?

— Ты мне не хами, ты лучше себе брюки сзади побереги. Я тебя по возрасту старше, да и если бы я к тебе сегодня не пришел, ты бы ко мне завтра сам по-пластунски приполз, как в дивизии ВДВ учили. Отцов командиров еще не забыл?

— Помню.

— Это хорошо, что помнишь. А пришел я к тебе по делу. Сдается мне, что тебя вербовать тебя уже пора. Созрел на грядке воле вокзала, гражданин Хомяков, даже перезрел чуток. — Объяснись.

— Не пойму я тебя, Хомяк. Толи ты меня, пожилого следователя, за дурака держишь, толи сам прикидываешься. Ты подругу, на которой героин ехал, помнишь?

— Помню.

— И она тебя помнит. Благодарная она тебе очень, что ты тогда Ногтю не разрешил ее пытать. Больная она тогда была, слабая. Пытал бы ее Ноготь, пока она бы и не остыла. Ты же его знаешь.

— Олигарх меня с Ногтем посылает ее в Москву искать. Она туда с четырьмя с половиной килограммами героина уехала. Хорошо, что хоть Ногтю пальцем ее трогать запретил, а то бы я не выдержал, размазал бы гада по полу прозрачным слоем. Такая девка красивая. А откуда ты знаешь, как оно было? Ты что, с ней разговаривал?

— Не я. Девушку эту с героином искать не надо, ее уже нашли. Сейчас с нее снимают показания в Москве, в особом департаменте антинаркотическом. Девулька признательные показания дает, и про доброе к себе отношение со стороны Хомяка рассказала. Отдельно попросила тебя не губить. А Ногтем полы пачкать без надобности, он в любом случае не жилец. Олигарх не дурак, рано или поздно он поймет, что барышня у нас в конторе и поет высоким голосом. Потому как если она у нас петь не будет, на ней эти четыре с половиной кило героина повиснут. Меньше десяти лет тут никак не получиться. А если окажет содействие следствию в деле раскрытия банды торговцев наркотиками, то ее можно вообще из дела вывести. Посылочку знакомые в Сков передали, что в ней — ведать не ведаю. Зачем мне ее смотреть, ни через границу ведь везу. Пожалейте, дяденьки! А что? Я бы пожалел. Такую красоту в женскую зону дядям Васям на растерзание? Если она мне помогла Олигарха на нары отправить, то я бы отпустил бы ее на все четыре стороны. И они отпустят.

— И что она поет?

— Да всякое. Всего кто мне расскажет? Только догадываться могу по косвенным уликам. Вот приказали мне в разработку взять граждан Ногтя, Хомяка и Золушку. С Ногтем мне говорить не о чем. Зверюга он, посажу суку, или не я пожилой следователь. А к гражданину Хомяку подход у меня диалектический. С одной стороны данный товарищ руководит бригадой рэкетиров. Но, с другой стороны, учитывая его активное участие в обезвреживании преступной группировки торговцев наркотиками и рэкетиров под руководством Олигарха, а так же некой организации, поставляющей героин ОПГ Олигарха, считаю возможным воздержаться от отправки данного гражданина в места лишения свободы.