Имперский раб - Валерий Сосновцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воинское жалование чаще растекалось по карманам разных начальников. Меньший начальник мог так представить стражника перед высшим начальством, что его переводили в воины, где тот становился фактически вольным наемником. Ему тогда уже полагалось твердое жалование – два червонца в год, четыре батмана пшеницы и столько же жугари. Воина обеспечивали конем, саблей, пикой и ружьем. Дарили шапку, обшитую дорогой кисеей. Впрочем, такие шапки аталык раздаривал часто просто понравившимся. Воины, как правило, жили в своих домах и многие обзаводились семьями. Но служить такой воин должен был всю жизнь, пока не убьют или не покалечат. Отпускали со службы и по старости, но редко кто доживал… Стать воином желали многие из стражников-гулямов, но не скоро этого добивались.
Ходжа Гафур сильно ошибался, надеясь легко обложить Данияр-бека своими людьми. Правитель Бухарского ханства был человек своевольный. Он вспоминал о людях или забывал о них по собственному произволу.
* * *Ефрем уже больше года тихо служил караульным у сераля бухарского владыки, ходил в город на армянское подворье молиться, когда мулла Ирназар-бай решился поведать Данияр-беку о своих подозрениях:
– Мой повелитель, гулям Ефрем подозрительно часто отправляет гостинцы своим родителям в Россию.
– Что в этом подозрительного?
– Боюсь, что с его подарками в Россию попадают сведения, которые мы хотим утаить.
Данияр-бек задумался, посмотрел на муллу, спросил:
– Он подарен мне моим зятем? Позови его немедленно. Что он скажет?!
Скоро ходжа Гафур и мулла Ирназар-бай стояли перед бухарским аталыком. Правитель возлежал в ворохе подушек и лениво ел сушеный виноград. Бесцветным голосом он спросил:
– Ну, дорогой зять, поведай нам, какую птичку ты нам подсунул?
– Я не понимаю, о чем речь, – начал было Гафур.
Его перебил Ирназар-бай:
– О твоем подарке, о рабе, нынешнем гуляме Ефреме.
Данияр-бек перестал есть и пристально смотрел на зятя. Тот про себя лихорадочно гадал: «Что случилось?.. Опять этот проныра что-то готовит против меня?..» Вслух же сказал:
– А-а-а!.. Этот раб – и редкое и ценное приобретение…
– Да? Может, и редкое, а насколько ценное, мы сейчас хотим узнать, – съехидничал правитель.
– Что-то случилось, мой господин? – озабоченно спросил Гафур.
– Может, и случилось. Скажи ты, Ирназар-бай.
Мулла начал, обратившись к Гафуру:
– Когда-то я предупреждал тебя, уважаемый ходжа Гафур, про мои подозрения, что твой раб якшается все больше с купцами из России, слишком часто шлет туда какие-то подарки…
– Ах, вот ты о чем! – перебил Гафур. – Песня старая!.. Что считать частым или редким, думаю и ты не скажешь, а вот сколько этот раб принес нашей казне пользы, сказать могу я. Мой повелитель, позволь?
– Говори, – разрешил правитель.
Он с интересом наблюдал спор своих высокородных подданных.
– Уважаемый Ирназар-бай, однажды испугавшись, что на Мангышлаке…
– Про туркмен я уже знаю! – перебил Гафура аталык. – Мелочи все это.
Мулла и ходжа удивленно переглянулись.
– Чего удивились? Думаете, что только вы двое умеете доносить на всех? Ты, зятек мой, лучше объясни, почему позволял своему рабу посылать домой вести о себе?.. А, может, о нас? Кстати, ты видел хоть раз, что он шлет в Россию? Говори! – строго велел Данияр-бек.
Несколько растерянный, Гафур ответил:
– Видел, что деньги посылал… шаль какую-нибудь, очевидно, матери… какой-то небольшой платок…
– Вот такой? – быстро спросил мулла. Достал из рукава халата небольшой платок и протянул правителю. – Взгляни, мой господин.
– Что это?.. Ну, платок, и что? – раздраженно спросил правитель.
– Не простой это платок, – сказал мулла и злорадно посмотрел на Гафура. – Здесь есть рисунок…
Он послюнявил палец, потер им об узор на материи, вгляделся и сказал:
– Рядом тоже есть узор. Глядите, этот легко смывается, а тот нет!.. Вот!
– Ну и что? Что ты тут слюни пускаешь, говори толком! – разозлился Данияр-бек.
– Узор, который смывается – это тайная запись уйгурскими буквами! – торжествующе закончил мулла.
– Так, та-а-ак! – воскликнул правитель. – Продолжай!
– А написал их твой бывший раб Ефрем, уважаемый ходжа Гафур. Может, кто-то ему и помогал, как знать! – закончил свою мысль мулла и взглянул на Гафура.
– Какие буквы… что ты городишь?! – возмутился Гафур, стараясь заглянуть в платок.
– Верно, буквы… – перетирая испачканные краской пальцы, обескураженно молвил правитель Бухары.
Гафур с жаром сказал:
– Мне незачем обманывать человека, который осчастливил мое пребывание на земле… выдав за меня свою… горячо любимую дочь! Я много раз… от чистого сердца служил моему высокому родственнику!..
– И это чистая правда!.. Да! – растроганно подтвердил Данияр-бек.
Наблюдая с тревогой и интересом за спорящими, он спросил у муллы:
– Так что же это за буквы?
Мулла, ковыряя ногтем рисунок, ответил:
– Буквы уйгурские – это точно!.. А что написано, не могу понять…
– Ты не ошибся, мулла? – спросил правитель. – Смотри, тут они есть, а тут уже их нет.
Гафур наконец заглянул в платок через руку аталыка. Всмотревшись, опережая ответ муллы, он воскликнул:
– Да нет тут никакого текста! Смотрите – откуда ни начинай читать, получается просто какой-то бессмысленный набор знаков!
Все трое еще раз посмотрели на узоры платка.
– Я, кажется, понял! – воскликнул Гафур и улыбнулся.
– Что, что понял, говори? – нетерпеливо приказал правитель.
– Видите, здесь есть надписи на арабском языке. Надписи вплетены в узор так искусно, что несведущий человек принимает их за красивый орнамент.
– Ну и что? – торопил его правитель.
– Ефрем, поверьте мне, всегда и во всем подражает нам, бухарцам. Он, видимо, решил, что еще больше украсит платок, если распишет его на свой лад… Смотрите, его нелепые украшения пестрят и уйгурскими и арабскими буквами вперемежку.
– Верно, – сказал Данияр-бек и, послюнявив палец, провел им по всей неказистой надписи. Брезгливо потер перстами один о другой и о платок.
Арабские и уйгурские буквы, приписанные к старому узору, слились в одно грязное пятно. Аталык, досадливо, спросил муллу Ирназар-бая:
– Где ты взял этот платок?
– Мои люди выкрали его у купца из Астрахани. С этим купцом накануне долго говорил Ефрем.
– Чей купец?
– Какой-то армянин.
– Кто видел, что это писал именно Ефрем?
