Моя Гелла - Ксюша Левина

В ней пахнет лавандой и мятой из-за освежителя воздуха, прикрученного к панели. На руле – красная оплетка, на сиденьях – коврики с подогревом, а кондиционер, по словам Славы, не работает уже лет пять.

Выхожу из машины, впервые закрываю дверь ключом, а не брелоком, и даже это умиляет. На Боне не стоит сигнализация.

– Спасибо, красотка, ты справилась с дорогой на отлично.

Пучеглазая «тойота пассо» не отвечает мне, но я чувствую, что она гордится собой.

– Ниче себе, какая крошка.

За спиной – компания новых Егоров. Среди них, разумеется, и Зализанный Алеша – поклонник Геллы. Весь его шмот стоит как моя тачка, самодовольства больше, чем у меня год назад.

– Ты же брат Сони, да? – Он щурится. – Приятно было познакомиться вчера. – Друзья Зализанного прыскают со смеху, один из них садится на капот «крошки».

– А-а… это же ты расхаживал на Сониной вечеринке в боа и распевал «АББУ»? – Я настолько уверен, что так и было, что говорю не задумываясь.

Дружки Зализанного присвистывают, но его лицо остается невозмутимым, он лишь проводит по нему руками, будто снимает невидимую паутину, и хлопает меня по плечу. Дважды.

– Ты приставал к Гелле, да? – Зализанный щурится еще сильнее. Теперь у него просто-напросто глаз не видно за девчачьими пушистыми ресницами.

Мне настолько не интересно, что я уже хочу уйти, так что подпинываю ноги сидящего на капоте пацана, чтобы согнать с места.

– К такой пристанешь, – бормочу себе под нос, удаляясь от поклонника Геллы. – А может, это она ко мне пристает?

Но ни первую, ни вторую фразу Алеша уже не слышит. Защитник остается где-то рядом с Боней, а я иду прямиком к крыльцу главного корпуса и сразу в концертный зал, игнорируя консультацию у Маргариты Ивановны.

– Эй, ты что, не идешь? – Сокол ловит меня за локоть, остановив посреди коридора.

– Нет.

– Что-то мне не нравится твое…

– Потом! – В который раз ухожу от разговора, но сейчас это вообще меньшее, что меня беспокоит.

Гелла. Она все выходные стояла у меня перед глазами в образе со дня рождения. Красные губы, красная майка, высокая прическа, накрашенные ресницы. Она должна быть рок-звездой, а не распевать унылые бардовские баллады.

Врываюсь в зал и торможу где-то между восьмым и девятым рядом. Ее нет. Ни с алой помадой, ни без нее. Быть может, я размечтался? Слишком много надумал? Или у нее пары и она придет позже?

Обхожу кулисы, танцевальный класс и даже каморку, в которой когда-то звукооператоры начинали хоронить технику, пока зал сам не превратился в кладбище. Не играет музыка, не слышно пения, вообще ни единого звука, кроме моих шагов, и в ушах неизбежно начинает шуметь от ощущения потерянности. И вот я снова щенок, которого бросила хозяйка.

Черт!

С силой пинаю старую тумбочку, какие сейчас можно встретить разве что в больничных палатах, и оттуда валится на пол куча дисков в пластиковых кейсах.

Я знаком с этой девчонкой всего пару недель и потратил на мысли о ней два дня. А потом она не явилась, и вот я уже схожу с ума. Я зол не на нее, я зол на себя. Как можно испытывать тоску по практически незнакомому человеку? Зависимый.

Вот что мне нужно записать в дневнике. Я не вылечился, вы все не помогли. Одиннадцать месяцев пошли в задницу, потому что я все еще болен, жалок и беспомощен. А может, я все-таки умер?

Пустым мешком падаю на пыльный диван и выдыхаю, выпуская вместе с воздухом злость. В ухе звучит голос воображаемого доктора.

«Так не должно быть… Тебе все только кажется… Тебя не бросили… Ты не одинок… Ты со всем справишься сам. Что ты чувствуешь?»

– Я скучаю. По чему-то живому, – шепчу в ответ доктору. – А она – это единственное живое, что я вижу. Вокруг меня одни мертвые тела. И я сам мертвый.

Напротив меня грязное окно, в очертаниях на стекле можно угадать мое отражение – на лице снова разводы и темные пятна, ну и поделом.

– Ну как? Тебе уже лучше?

По коже мурашки, вижу, как встают дыбом тонкие волоски на руках, и медленно поворачиваю голову к двери. На пороге стоит Гелла, прислонившись виском к косяку. На ней снова джинсы с высокой талией и алая майка. На бедрах завязана черная рубашка. Никакой красной помады, и волосы распущены. Ремень пробит на две лишние дырки, потому что оказался слишком большим. И она без очков. Может, я вообще обознался. Может, та Гелла правда другой человек?

– А тебя точно Гелла зовут?

– Э-э… да.

– И сестры-близняшки у тебя нет?

– Нет, – она хохочет. – Так… как ты?

– С чего ты взяла, что мне было плохо? – Я вскакиваю на ноги скорее, чем успеваю осознанно послать запрос об этом в мозг, тело все решает само. – Откуда ты вообще знаешь, что со мной?

Я уже стою рядом, нос к носу с Геллой, и чувствую ее умиротворяющий запах.

– Ты мне скажи, – шепчет она, не отстраняясь.

Гелла смело смотрит мне в глаза, настолько смело, что я, оторопев, не знаю, что ответить. Более того, мне нечего отвечать, потому что я не понимаю, в чем дело.

От ощущения, что чего-то не хватает, сводит мышцы. Пальцы сами сжимают пустоту, не ухватив ни запястий Геллы, ни ее кудрей, которых так хочется снова коснуться.

– Что я… должен сказать…

Сглатываю, пытаясь избавиться от сухости в горле, но его дерет, как от простуды. Я подчиняюсь мягкому взгляду светлых Геллиных глаз и медленно отступаю, сажусь обратно на диван, а она делает два шага и оказывается передо мной, глядя на меня сверху вниз и улыбаясь. Ее пальцы касаются моих волос, массируют кожу, вынуждают закрыть глаза.

– Что ты делаешь?

– Мне показалось, что ты, как всегда, уставший.

– Нет, я просто был зол.

– На меня?

– Я всегда зол на тебя.

– Ты мне не говорил. – Она продолжает свою пытку массажем, и, не выдержав, я падаю в ее руки, будто с обрыва, и сердце уходит в пятки, на миг зависнув в высшей точке, не готовое к потере высоты. Колени бьются о пыльный пол.

Утыкаюсь лбом в Геллин живот, ее пальцы касаются моей шеи, давят на плечи. Невыносимо приятно. И на удивление не страшно.

– А ты бы хотела знать?

– Не уверена… Нам же тогда пришлось бы ссориться. А разве это кому-то нужно?

– А если да? – Поднимаю голову, ловлю взгляд Геллы, она молча опускается на колени, и наши лица оказываются на одном уровне.

Этот жест что-то значит,