Круче, чем скорость (СИ) - Гетта Юлия

— На кухню проходи. Чай будешь? — не очень любезным тоном предложила Ольга Евгеньевна.

— Не откажусь.

Кухня тоже была советской. Но, надо сказать, очень чистой. Я словно оказался в музее, где раритетные вещи из прошлого регулярно начищают до блеска и содержат в идеальном состоянии. Женщина поставила блестящий металлический чайник на газовую плиту, зажгла конфорку, после чего присела за стол напротив меня.

— Ну рассказывай, — нетерпеливо потребовала она. — Чего тебе надо?

Я коротко кивнул в ответ, дал себе паузу в несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, после чего начал:

— Вы, может быть, этого не помните, но двадцать семь лет назад моя мама родила в вашем перинатальном центре ребенка. Девочку. И отказалась забирать ее. Она оставила её у вас.

— Отказница, значит? — прищурилась женщина. — Да, к несчастью, были такие в моей практике. Кукушками мы их называли. В лицо-то каждую почти помню, а вот фамилии, увы. Старая я уже стала, да и слишком много через меня этих фамилий прошло.

Я сжал челюсти, проглотив оскорбление в адрес мамы. Не нужно много ума, чтобы вешать ярлыки на людей, не побывав в их шкуре. И я бы обязательно сказал ей об этом в самой грубой форме, но текущая ситуация не позволяла. Эта женщина нужна мне, и ради достижения своей цели надо промолчать.

— Так и что ты хочешь от меня теперь? — с вызовом поинтересовалась докторша. — Это она тебя что ли ко мне послала? Сразу тебе скажу, парень, зря ты время свое потратил. Поздно совесть у неё проснулась, ребенка уже не найти. Да если бы даже и раньше она спохватилась, если усыновили — то все. Назад не вернешь. А через столько лет, так и подавно…

— Мама умерла два года назад, — грубо перебил я её словесный поток. — Она знала, что после усыновления ребенка вернуть невозможно. И да, она пыталась найти ее раньше, но безуспешно. Никто с ней даже разговаривать не хотел.

— Понятное дело, что не хотел. Тайна усыновления охраняется законом. Только я не пойму, зачем ты ко мне-то пришел?

— Потому что вы единственный человек, кто может помочь мне найти сестру.

— Ха, парень, ты серьезно? — громко хохотнула она. — Даже если бы я что-то и знала об этом, то все равно ничего бы тебе не сказала!

— Почему? — напряженно спросил я.

Чайник на плите пронзительно засвистел, женщина охнула, тяжело поднялась со стула, и пошла выключать. Спустя несколько минут, она поставила на стол две чашки с дымящим кипятком, придвинула ко мне вазочку с сахаром и упаковку дешевого пакетированного чая.

— Угощайся.

— Спасибо. Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил я. — Почему не сказали бы?

— Да как почему? — возмущенно посмотрела на меня женщина. — Потому что это уголовное преступление. Мне, знаешь ли, на старости лет за решетку не очень хочется. Да и не по-человечески это. Подумай сам, девочка эта, сестра твоя, малюткой совсем была, когда ее удочерили. И наверняка не подозревает, что приемные родители — не родные ей. Только представь, каким ударом для нее может стать такая новость? А для ее приемных родителей? Так людям можно и жизнь ведь поломать. Нет, сынок. Не стала бы я такой грех на душу брать. Я твое желание найти родную кровь понимаю. Но помочь ничем не могу, прости.

— Ольга Евгеньевна, я вижу, что вы человек хороший, и сердце у вас доброе. В словах ваших есть здравый смысл. Но все же попытайтесь взглянуть на ситуацию с другой стороны…

— Парень, ты зря теряешь свое время! — грубо перебила меня женщина, повысив голос. — Давай, пей чай, и ступай с миром. Ничем я тебе не помогу.

Я не собирался никуда уходить, и всем своим видом давал ей это понять.

— Пожалуйста, выслушайте меня. Просто выслушайте.

— Ох, вот привязался же! — недовольно цокнула она языком.

— Я ведь не прошу о многом. Просто выслушайте, — настойчиво повторил я свою просьбу.

— Ну, валяй, что с тобой делать, — махнула она рукой. — Только имей в виду, от этого ничего не изменится.

— Если я правильно понял, вы ничего не знаете о том, как сложилась судьба моей сестры, верно? — поинтересовался, проигнорировав её предупреждение.

— Верно, — кивнула женщина, заваривая себе чай и добавляя в него сахар.

Я тут же последовал её примеру и продолжил:

— Представьте себе на минуту, что ее жизнь в приемной семье была очень тяжелой, или даже ужасной. Что если приемные родители относились к ней плохо? Обижали, били, издевались? Не смотрите на меня так, люди разные бывают, а ребенок, тем более приемный, всегда уязвим перед взрослыми. Или, допустим, другая ситуация. Все было неплохо, они были отличной семьей, но совсем недавно с её приемными родителями произошел несчастный случай, и девочка осталась совершенно одна? Мы ведь с вами понятия не имеем, что сейчас происходит в её жизни, что если как раз сейчас она остро нуждается в помощи, а помочь ей некому? Я ведь ее родной брат. И у меня есть все для того, чтобы сделать ее жизнь лучше. Разумеется, если она нуждается в этом. А если не нуждается, если она на самом деле счастлива — я не стану влезать и рушить ее жизнь. Я ведь не враг ей, и не дебил какой-нибудь. Я просто буду знать, что у нее все хорошо, и совесть моя будет чиста.

Я замолчал, и хлебнул обжигающий чай, а Ольга Евгеньевна продолжала смотреть на меня в упор, слегка поджав и без того тонкие губы.

— Ты правильно рассуждаешь, парень, — наконец, произнесла она после затянувшейся паузы. — И я тебя чисто по-человечески очень понимаю. У тебя и самого, наверное, несладкое детство было, с такой-то матерью…

— Вы ничего не знаете о моей матери, не нужно ничего говорить о ней, — грубо перебил я её, не сдержавшись.

— Ладно, прав ты, о покойниках либо хорошо, либо ничего, — вздохнула она. — Но все же я не могу тебе ничем помочь. Детей отказников у нас всегда практически сразу забирали в дом малютки, и что с ними происходило дальше, мы не знаем.

— Наверняка у вас есть знакомые, через которых можно это узнать? За тридцать лет работы не могли ведь не обрасти связями?

— Я не буду этого делать, парень! — с нажимом проговорила женщина, раздражаясь.

— Поймите меня правильно, Ольга Евгеньевна, — я проникновенно посмотрел ей в глаза. — Это очень важно для меня. Я щедро отблагодарю вас за помощь. Назовите любую сумму.

— Ты что взятку мне предлагаешь? — искренне возмутилась она.

— Взятка — это подкуп должностного лица. А вы, насколько мне известно, уже давно не при исполнении.

— Сути это не меняет, — надменно покачала головой женщина.

— Еще как меняет. Вы сделаете доброе дело, а я в качестве благодарности, скажем, отремонтирую вашу квартиру? Куплю новую мебель. Или просто переведу достаточную для этого сумму на ваш счет. Вы всю жизнь работали по такой важной и сложной профессии, а пенсия, как я вижу, у вас не такая уж и большая? Это разве справедливо? Не справедливо. А я лишился сестры, будучи еще маленьким ребенком, и не в силах это исправить. Это тоже несправедливо. Мы можем помочь друг другу хоть немного скрасить последствия этой несправедливости.

— Надо же, какой языкатый нашелся, — недовольно пробурчала женщина. — И все-то так красиво он мне поет. Да откуда только такие деньги у тебя? На ремонт, да на мебель, говоришь? А если я тысяч сто запрошу у тебя сейчас? Неужто так и заплатишь?

— Давайте договоримся так. Сто тысяч я даю вам прямо сейчас. Наличными. И еще столько же привезу, когда найду свою сестру.

Женщина прищурилась, оценивающе осматривая меня с ног до головы.

— Сто тыщ? И потом еще сто? — с недоверием переспросила она. — А не обманешь?

— Не обману. Я ведь прямо сейчас вам деньги отдам.

— Так может, ты отдашь, а потом, придешь в другой раз с топориком, как тот Раскольников, да и прибьешь старуху, а деньги назад заберешь?

— Ольга Евгеньевна, я вам паспорт свой показывал. Да и время сейчас другое, за сто тысяч разве что наркоман убить может, или алкоголик. Я разве похож на наркомана или алкоголика?