Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша

Почему меня не отрезвляет, как было бы правильно, а наоборот, возбуждает то, как Эмма стягивает свой халатик на груди, как смущается показаться мне без одежды? И мне хочется не просто взять, но и отдать, но и ласкать так, чтобы навсегда вычеркнуть из ее памяти любовь к другому мужчине!

И как же взрывает мозг ее реакция — зажмуренные глаза, румянец на щеках, приоткрытые от волнения губы… ее сжавшиеся соски, так и зовущие прикоснуться к себе! Разве могу я не сделать этого?

И я, конечно же, ласкаю ее груди, с удовольствием ощущая, как женские пальчики, оставив, наконец, в покое несчастный халат, вцепляются в мои волосы, то прижимая к себе, то поглаживая, то оттягивая прочь. И вряд ли она осознает, как выгинается мне на встречу ее подрагивающее тело. Вряд ли она чувствует сейчас, как рвется из брюк мой член, которым я все плотнее прижимаюсь к ее бедру! Эмма полностью сосредоточена на своих собственных ощущениях, поэтому и сжимаются так резко мышцы ее живота, стоит скользнуть с груди ниже — ждет, понимает, что мне мало того, что она уже позволила!

И мне хочется стянуть с себя мешающую сейчас одежду! Мне хочется тереться об нее всем телом, касаться этой нежной белой кожи не только губами и пальцами, видеть ее ладони на себе. Но я точно знаю, стоит только чуть оторваться, отодвинуться, и придется начать все сначала. Поэтому и припадаю к губам, целую ее, отвлекая от того, что собираюсь сделать. И она отвечает, ладонями обхватив мое лицо, притягивая к себе, повторяя своим язычком все то, что я вытворяю у нее во рту! Ну и замечательно — руки хотя бы заняты! Не успеет среагировать быстро…

Просовываю под резинку трусиков руку и понимаю, что она там, между ног, совершенно гладкая, выбритая… И почему-то меня встряхивает в унисон с нею! Нет, ну, что я бабу без растительности не видел? Чего так-то…

А она влажная, скользкая, горячая… И рука ее, непонятно как оказавшаяся на моем запястье, тянет в сторону, и она что-то мычит мне в губы… Но тело ее рвется навстречу моему пальцу, осторожно проникающему внутрь! И я не спешу, медленно растираю влагу по нежным складочкам, чувствуя, как слабеет отталкивающая рука, чувствуя, как легко, словно забывшись, словно вопреки воле, Эмма вновь начинает целовать меня в ответ и, наконец… нет, ну, наконец-то! Она сама тянет мою рубаху из-под ремня! А потом, взявшись за полы, резко дергает в стороны, лишая мою одежду пуговиц!

И я бы обязательно рассмеялся — надо же, сколько в ней, оказывается, страсти! Если бы прохладные ладони пробежав по моей груди, не скользнули на пряжку ремня! Я непроизвольно ускорил движения своих пальцев, всем телом желая ответной ласки. И чувствовал, как подрагивает женская плоть под моими пальцами… И хотел ласкать ее по-другому — губами, языком, хотел попробовать ее удовольствие на вкус и видеть ее всю — беззащитную, открытую передо мной. Я еще мог думать об этом… Но ровно до того момента, когда она, с трудом справившись с ремнем, и расстегнув ширинку, положила руку на мой член, на тонкую ткань боксеров, уже не причиняющую боль, в отличие от чуть спущенных руками Эммы, брюк!

Конечно же потом мне обязательно будет стыдно, что потерял голову от простого прикосновения! Но в тот момент меня словно молнией ослепило, словно впервые женская рука, чуть помедлив и все-таки решившись, скользнула под резинку, крепко сжав каменную плоть! И я смутно помнил, как лихорадочно сбрасывал с себя одежду, как, забыв напрочь о презервативах, устраивался между ее ног. А вот распахнутые глаза Эммы, напряженно следящие за каждым моим движением, ее пухлые, нацелованные мною губы, и руки, не отталкивающие, а наоборот, тянущие к себе, поглаживающие предплечья, ноготками впивающиеся в кожу, это отпечаталось в памяти…

А может, так и должно было быть. Чтобы быстро, чтобы не раздумывая, чтобы толкнуться внутрь, опасаясь возможного отказа… И замереть, не веря себе, задыхаясь от странного чувства, что именно так и должно быть всегда, что это — не мимолетный секс, что это — не рядовая женщина. Замереть, ощущая, как крепко, спазмами, сжимают ее мышцы введенный до упора член. И смотреть в ее лицо, и слушать ее стоны, вторящие каждому следующему моему толчку. И, подчиняясь ее внезапному оргазму, сжавшему словно тугой перчаткой мой член внутри Эммы и заставившему в ту же секунду взорваться невероятным удовольствием меня самого, быть оглушенным чужим именем, сорвавшимся с ее искаженных губ…

— Андрюша…

37. Эмма

Он слетел с меня, кажется, еще до того, как зазвонил откуда-то с пола телефон. И, видимо, успев разглядеть, кто именно звонит, но не успев ответить, он прошептал что-то матерное и начал собирать свою одежду, разбросанную по всей комнате. А я, не имея сил, чтобы подняться, все понимающая, но напрочь лишившаяся совести и стыда, даже не прикрывшись, рассматривала игру мускулов на Пашиной спине и ягодицах.

И в ужасе взвилась на постели в тот момент, когда услышала звонок в дверь и следом за ним — резкий рывок ручки! ТАК приходить ко мне в дом могла только свекровь — вроде бы и поставила в известность о визите, и в то же время уже вошла.

— Боже мой, Боже мой, — сами шептали губы, пока руки нашаривали халат.

— Так, — Паша с ухмылкой рассматривал накинутую на плечи рубаху, лишенную пуговиц моими руками, а потом, как есть, расстегнутую, заправляя в брюки. — Ты не выходишь. Сидишь здесь и спокойно одеваешься.

Кое-как запахнув на груди халат, я наблюдала, сгорая от ужаса и стыда, как он спокойно выходит из комнаты и прикрывает за собой дверь.

— Добрый вечер, молодой человек!

— Здравствуйте, Вера Васильевна! Рад вас видеть!

— Что-то не вижу я особой радости на твоем лице… А-а-а… Эмма, — до нее, похоже, начало доходить. Не сразу, но все-таки в какой-то момент наступило прозрение. А может быть, прозрение это было спровоцировано молчавшим Павлом — мне-то это видно не было, хоть дверь в спальню и не была закрыта плотно. — Эмма… дома ведь? О-о-о… Я, пожалуй, пойду… за детьми присмотрю…

И, конечно, Пашин хохот она тоже слышала — он раздался явно до того, как хлопнула входная дверь. Приглаживая всклокоченные волосы, рассматривая красные, как два помидора, щеки в Кирюхином зеркале на дверце шкафа, я с замиранием сердца ждала, когда он вернется, и судорожно подбирала хоть какие-то, ускользающие, не желающие складываться в предложения, слова. У меня не получалось, но и Паша не заходил. И когда я подумала, что, наверное, он ушел с Верой Васильевной, просто я, находясь в шоке, этого не поняла, и, решившись все-таки, покинула свое убежище, то, направляясь в ванну, мельком увидела его на кухне возле плиты. Мать честная! Не ушел! Даже после такого позора! Даже после того, как я…

Закрывшись на крючок в ванной, я снова столкнулась глазами со своим собственным горящим взглядом в маленьком овальном зеркале над умывальником. Вот что я за человек-то такой? Про детей забыла! Свекрови теперь в глаза взглянуть не смогу! Перед Андреем виновата… И даже Пашу успела обидеть! Ведь поняла, что сказала. Саму словно холодной водой окатило! Ведь ни на минуту не забывала, кто со мной! И не представляла мужа ни на секунду! Наоборот, именно его, именно этого мужчину, хотела до безумия! И как только так получилось? А у него глаза огнем полыхнули! Слышал… И все понял. И обиделся. Но не ушел почему-то… Почему?

Не-ет, не выйду отсюда ни за что. Буду в ванной жить. Медленно разделась. Встала под душ. Включила воду. И поняла, что теперь всегда буду помнить Пашины ласки, потому что перед закрытыми глазами, словно кадры из фильма — его лицо надо мной, со складочкой между бровями, с бисеринками пота на лбу, его руки на моей груди, его совершенное тело, которое я успела и разглядеть, и запомнить…

Не знаю, сколько я стояла под теплыми струями, не понимая, что делать и как жить дальше. А когда в дверь постучали, подпрыгнула, больно ударившись о полочку для шампуней и услыхала:

— Эмма. Кажется, мы пирог забыли выключить.

— Что-о? Как?

Наспех заворачиваясь в полотенце, уже поняв, что запаха гари, обязательно уже окутавшего бы всю квартиру, нет, но еще не успев сформулировать правильную мысль, я рывком распахнула дверь и, оставляя мокрыми ногами следы на полу, понеслась к плите!