Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша

— А я тебя жду. Не прогонишь?

Я не знаю, куда делась моя заторможенность, когда шагнул к ней. Правда, толком и сам не понял, как оказался на диване, как усадил к себе на колени. Просто вот я стоял посреди зала — а вот уже сижу с Эммой на руках! И она молчит. Только руки обнимают мои плечи. Только сердце бешено бьется где-то рядом с моим.

— Как ты…

— Ключ у твоей мамы взяла.

И, видимо, что-то решив для себя, начала высказывать явно заготовленную речь:

— Я не знаю, может быть, я не вовремя. Может быть, тебе хотелось одному побыть. Но я соскучилась очень. Я так ждала тебя. Если захочешь, я… завтра утром уеду домой. Если захочешь, могу… только по вечерам к тебе приезжать. Только не прогоняй меня, пожалуйста!

Мне хотелось пошутить, сказать что-то легкое, простое, чтобы из ее голоса исчезла вот эта горькая дрожь, чтобы руки не цеплялись с таким страхом за мою рубаху. Мне хотелось сказать что-то такое же трогательное, ласковое, чтобы она поняла, ЧТО значит для меня. Но мозг отказывался придумывать, и в блаженной эйфории я сумел выдохнуть только:

— Я люблю тебя. Я очень тебя люблю.

Эпилог

— А давай, вот здесь на стене фотографии повесим? Ну, как у твоих родителей? Новые и старые… Дети сами по себе, все вместе… родственники… А? Как ты думаешь?

Я собирал мебель — гостиную, которую привезли уже две недели назад. Времени на сборку не было, а нанимать кого-то не хотелось — иногда очень нужно было побыть в тишине. И дело здесь было вовсе не в том, что я скучал по одиночеству, а в возможности умыкнуть из квартиры, от детей, Эмму — она неизменно вызывалась мне помогать. И сейчас стояла на стуле и прикладывала к стене пустую рамку для фотографий, видимо, представляя себе, где и что будет висеть.

— Ну если хочешь, давай повесим.

Рамка замерла в руках, Эмма повернулась, нахмурив брови:

— Если я хочу? Нет, Пашенька! Так не пойдет! Я хочу знать, чего хочешь ты!

Полгода мы жили вместе. Два месяца обустраивали новый, недавно купленный дом. Эмма была замечательной матерью и женой — всегда в хорошем настроении, всегда с улыбкой, всегда всем рада. Мы не то, чтобы поругаться, даже не поспорили ни разу! А тут вдруг — брови эти! И взгляд!

— Не знаю. Я бы предпочел, чтобы здесь твои рисунки висели. И Андрюхины. У него хорошо получаться стало. А фотки — не хочу, к чему повторяться?

Отложив на пол шуруповерт, я присел на табуретку и посмотрел на жену. Она тоже спустилась на свой стул. Села, уперла локти в колени и, положив на кулачки голову, расстроенно сказала:

— А я уже фотографии напечатала. И рамки купила…

— Тогда делай! Или… или можно на стене возле лестницы на второй этаж их повесить! А что, люди будут подниматься, и любоваться нами!

— Ага! И кто-нибудь обязательно шею себе свернет!

Я не узнавал ее. Глаза на мокром месте. И все почему? Из-за глупости какой-то! Совсем не похоже на мою Эмму! Забыв о несобранной гостиной — лежала две недели и еще полежит, а улыбку на лице любимой женщины я хотел видеть сейчас — встал и пошел к ней.

Молча подхватил на руки и, не обращая внимания на сопротивление, понес туда, где у нас всегда было полное взаимопонимание — в постель. И когда положил, прижав к незастеленному матрасу руки, накрыв своим телом, когда поцеловал, как всегда моментально возбуждаясь, она ответила тут же!

И что странно, словно забыв о недавнем сопротивлении, Эмма задрожавшими по непонятной мне причине руками вдруг начала рвать на мне футболку! Эт-то уже интересно… Такая сильная ответная реакция, конечно, меня равнодушным оставить не могла. Приподняв ее, быстро стянул через голову свою клетчатую рубашку, которую Эмма всегда надевала в этом доме, прикусил напряженные, натянувшие бюстгальтер, сосочки и услышал ее первый стон! Так быстро? Покачал головой — она потому не в духе была, что хотела любви, а я, дурак, шурпы крутил! Начал спускаться вниз, целуя живот, обрисовывая языком впадину пупка. Положил руки на резинку обтягивающих черных штанишек и медленно потянул их вниз. Эмма нетерпеливо ерзала на кровати, а потом вообще, оттолкнула меня, просунула большие пальцы рук под резинку и вместе с трусиками стащила свою одежду, тут же отбрасывая ее прочь и притягивая меня за волосы к себе, впиваясь в губы так отчаянно, будто ей не хватало воздуха!

— Быстрее!

Отрывистая команда, произнесенная хриплым шепотом прямо мне в губы, буквально взорвала мозг, и я уже сам сдирал с себя штаны так, будто от этого зависела моя жизнь! Она не позволила даже прикоснуться к себе, даже поласкать, подготовить — обхватив член ладонью, крепко сжала, тяжело при этом дыша и снова приказала:

— Давай же! Не могу больше…

Это ее нетерпение заводило так, что я боялся не сдержаться и кончить сразу, как только войду в нее. Но долго-то и терпеть не пришлось — буквально после десятка толчков, Эмма громко застонала, впиваясь зубами в мое плечо и спустя несколько мгновений обмякла подо мной, все еще сжимаясь внутри, и заставляя меня выплескиваться в нее и рычать от собственного удовольствия.

… - Эмма, — позвал, поворачивая к себе ее все еще расстроенное лицо. — Ты мне скажешь, что случилось?

— Паша! Я не знаю, как ЭТО сказать…

Она села, прикрываясь рубахой и пугая меня выражением своего лица.

— Говори, как есть! Ну правда! Ты сама уже извелась и меня до инфаркта сейчас доведешь!

— Может… может, тебе таблетку принять нужно? Я с собой захватила твои эти… успокоительные.

— Та-а-ак, — я судорожно сглотнул, чувствуя настоящий страх — случилось что-то, на самом деле, ужасное, раз она так говорит. — Эмма, говори! Прямо сейчас! Немедленно говори и ничего не бойся!

— Паша, ты же знаешь, что я тебя люблю, да? Ты же знаешь, что я ни с кем другим ни за что бы не стала… Не смогла бы даже!

— Спать что ли?

— Да. Спать бы не стала… — повторила за мной растерянно.

— Ну? Знаю. Давай! — боится, что у меня новый приступ ревности сейчас случится? В кафе с кем-то ходила? Или… или познакомилась с кем-то? Или ее кто-то поцеловал? В душе зашевелилось то самое, страшное, черное, но я теперь мог, если не прогнать его совсем, то контролировать… и делал это неплохо.

Эмма глубоко вздохнула, сжалась вся, словно боясь удара и выпалила:

— Паша, я беременна!

Такого ступора у меня не было даже в те дни, когда я принимал лекарства. Я слышал, как мерно тикают на стене большие часы — подарок на свадьбу моих ребят из магазина. Я даже, кажется, слышал каждый удар своего сердца. Я анализировал ее слова и не видел в них ничего такого уж странного — кто-то из врачей когда-то говорил, что ничего невозможного нет, что даже в моем случае может случиться чудо. Я вспомнил это сейчас и принял, как должное. Но понять суть сказанного, применить к себе, к нам, не мог. Вертелось на языке что-то заезженное, слышанное в каком-то фильме: "Ты в этом уверена?" Но спросить я смог только:

— Да ну?

— Ну-у… да. Не знала, как сказать тебе. Не понимаю, как такое получиться могло… А Александра Семенов…

— Знает уже?

— Знает.

— Еще кто?

— В-все з-знают.

— Все знают?

— Мы просто не знали, как тебе сказать. Саша…

— И Сашка, скотина такая, знает?

— Ну, это случайно получилось. Понимаешь…

— Эмма! — забыв о своей наготе, забыв обо всем на свете, подтянул ее за руку к себе, обхватил ладонями лицо, медленно поцеловал губы, хотя мне хотелось, как мальчишке, прыгать на кровати и кричать "Ур-р-ра!" — А ты сама что думаешь об этом?

— Я рада. А ты?

— Я не рад… Нет! Я просто счастлив! Безумно! Ур-ра!!!

Конец