Желтая жена - Садека Джонсон

– Какого дьявола! – взорвалась Элси. – Почему я должна убирать за тобой? Ты ведь не миссус какая, и мы уж точно не на плантации в большом доме.

Мне стало ужасно стыдно. Я переживала, что разозлила кухарку. Поэтому попросила дать мне тряпку, сползла с тюфяка и начала вытирать лужу, но продержалась не больше минуты – в глазах потемнело, колени подломились, и я без сил рухнула на пол, после чего с трудом перебралась обратно на топчан. Единственным утешением был сон, и я отдалась его благодатной власти. Во сне я видела маму. И не только видела, но ощущала ее присутствие и даже чувствовала запах. Мы снова лежали рядом, свернувшись калачиком, на большой скрипучей кровати у нас в швейной, и на душе у меня было спокойно и тихо. Мама протянула руку, погладила меня по голове и отвела назад волосы. Я услышала над ухом ее ласковый шепот: «Пусть она приготовит тебе чай с белой ивой и таволгой. Пей три-четыре раза в день. Положи нарезанную половинку луковицы возле кровати. Это поможет сбить жар».

Я повернулась на бок, чтобы обнять маму, но она исчезла. Когда я попросила Элси приготовить травяной чай, она принялась ворчать, что ей придется искать нужные растения.

– Если бы не масса, который с утра до ночи изводит меня расспросами о тебе, и пальцем бы не шевельнула!

На следующее утро ко мне в комнату явилась девочка-подросток с чашкой травяного чая и нарезанной луковицей.

– Я Джули, – представилась она. – Масса велел присмотреть за тобой, пока не поправишься.

– Спасибо.

Ее милая улыбка действовала успокаивающе. Девочка была симпатичной, с длинными густыми волосами, заплетенными в тугую косу, блестящей кожей, напоминавшей по цвету имбирный пряник, и большими глазами, похожими на две спелые вишни. В тот день она четыре раза подавала мне чай и оставалась рядом, пока я спала. Сквозь дрему я слышала, как Джули подметает пол и тихонько напевает. Мотив был знакомый: Лавви часто мурлыкала эту песенку, работая по дому. К вечеру мне стало гораздо лучше, я даже смогла сесть в постели и проглотить немного овощного рагу. Лихорадка прошла, и утром я проснулась почти здоровой.

Элси посмеивалась, раздвигая занавески на окнах:

– Отдохнула на славу. Поди, никогда в жизни столько не спала. Слышала, ты умеешь шить?

Я кивнула.

– В таком случае тебе будет чем заняться: у нас накопилась уйма одежды для починки. Так что хватит валяться. Принимайся за работу.

Слабость все еще не отпускала меня, но я решила, что пора приносить пользу. Когда я оделась и сползла вниз, мы с Элси вышли во двор. Дневной свет ударил в глаза, едва я переступила порог. Пришлось зажмуриться: после полумрака комнаты требовалось время, чтобы привыкнуть к столь яркому освещению. Мимо нас пошла вереница скованных цепью рабов – такая же скорбная процессия, как та, с которой прибыла я. Голодные измученные люди едва передвигали сбитые ноги, некоторые оставляли на булыжной мостовой кровавые следы. Пока мы с Элси шагали через двор, нас преследовало звяканье невольничьих цепей. Стоны, доносившиеся из тюремного барака, не стихали ни на миг. Я зажала уши, не в силах выносить страшную какофонию.

– Ничего, скоро привыкнешь, – бросила через плечо Элси. – Радуйся, что ты не на их месте, ясно?

Мы дошли до помещения, где находился склад. Элси показала мне небольшой уголок, отгороженный от остального пространства, – швейная мастерская, крошечная по сравнению с просторным домиком у нас на плантации, но здесь я могла свободно расположиться и хотя бы ненадолго избавиться от постоянного присутствия сердитой кухарки. Снитч так быстро скрутил меня и отдал работорговцам, что я не успела прихватить наши с мамой швейные инструменты. Как будто прочитав мои мысли, Элси водрузила на стол большую рабочую корзину.

– Вот, глянь, надеюсь, тут найдется все необходимое. Эбби, наша экономка, раз в неделю ходит на рынок. Если что-то понадобится, она купит.

Порывшись в корзинке, я отыскала хорошую иглу и стала подбирать нитки. Привычное занятие помогало отвлечься и успокаивало: продеваем нитку в иголку, делаем стежок, затягиваем узелок и вновь втыкаем острие в ткань. В голове крутилась незатейливая мелодия. Я принялась напевать вполголоса. Песенка помогала заглушить воспоминания о доме и звуки, долетавшие с тюремного двора, отгоняла отчаяние, которое диким зверем притаилось за углом, готовое в любой момент броситься вперед и поглотить меня. Я закончила подрубать манжеты мужской рубашки и потянулась за следующей вещью, когда в дверном проеме возникла чья-то фигура. Подняв глаза, я увидела того самого белого господина, который забрал меня с аукциона. Он был слегка полноватый, с выпирающим брюшком; на кончике тонкого носа плотно сидели очки в металлической оправе.

– Рад, что тебе лучше, – сказал мужчина, переступая порог. Его пальцы коснулись золотой цепочки от часов на жилетном кармане. От господина исходили приятный запах туалетной воды с бергамотом и аромат дорогих сигар.

– Да, сэр. Благодарю.

Хотя Элси и говорила, что теперь он мой «масса», я не воспринимала этого человека как хозяина. Я наблюдала, какова будет реакция на обращение «сэр», однако выражение его лица ничуть не изменилось.

– Кажется, у нас не было возможности познакомиться. Я Рубин Лапье.

– Фиби Долорес Браун.

– Как обычно к тебе обращаются – Фиби? Или Фиби Долорес? Или Фиби Долорес Браун?

Я видела, что он подтрунивает надо мной: мужчина слегка улыбался, на щеках у него появились ямочки. На вид Рубину Лапье было лет сорок. Конечно, он был не такой старый, как мастер Джейкоб, но точно старше мамы.

– Фиби будет вполне достаточно.

– Ну что же, Фиби, я принес кое-что для тебя.

Он сделал несколько шагов вперед, приблизился и протянул руку – на раскрытой ладони я увидела наперсток. Чудесный серебряный наперсток! Надо признать, никогда в жизни мне не дарили ничего красивее.

– Спасибо, сэр!

– Пожалуйста. – Рубин Лапье кивнул, затем развернулся и покинул мастерскую.

Убедившись, что он ушел, я надела блестящий наперсток на палец и впервые за несколько недель улыбнулась.

* * *

В последующие дни я погрузилась в ежедневную рутину: сразу после завтрака отправлялась в крошечную швейную мастерскую и до самого ужина занималась починкой и штопкой. Работа полностью поглотила меня, не оставив времени для тревожных раздумий. Симпатичная черноглазая Джули поведала, что в той ужасной камере, где я провела первую ночь в тюрьме, содержались невольники, предназначенные для продажи на аукционе, а также смутьяны, которых хозяева отправили сюда для наказания. Заправлял