Желтая жена - Садека Джонсон

– Ну что же, тогда давай поторопись, масса не любит ждать, – сказала Эбби.

Я не имела ни малейшего желания встречаться с Тюремщиком, но выбора не было. Постаравшись по возможности изобразить на лице приветливое выражение, я пересекла холл и вошла в гостиную.

Масса сидел перед огнем в викторианском кресле с высокой спинкой, на столике рядом поблескивал хрустальными гранями стакан с виски. Тюремщик читал газету. В камине потрескивали поленья, за окном виднелся догорающий закат – солнце садилось за крышами тюремных построек. Поджилки у меня тряслись, и я свела колени, стараясь унять дрожь.

– Проходи, садись. – Тюремщик глянул на меня поверх очков.

– Предпочитаю стоять, сэр, – ответила я.

Он снова смерил меня взглядом.

– Сядь.

Я подобрала юбки и уселась на краешек стула у самых дверей, стараясь держаться как можно дальше от хозяина.

– Как ты находишь свое новое жилище? – спросил он. – Нравится?

– Да, сэр. Благодарю за доброту.

– Джули останется при тебе. Будет помогать.

Я старалась держать спину ровно, но с располневшим телом это было не так-то просто. Я уже собралась опустить глаза и уставиться в пол, но заметила в дальнем углу гостиной фортепьяно: прекрасный инструмент из палисандра с блестящими клавишами слоновой кости. Оно было даже красивее того, на котором мисс Салли учила меня играть. Я не играла давным-давно, но чувство освобождения, которое дарила музыка, по-прежнему оставалось в памяти. Меня охватило необычайное волнение, сердце учащенно забилось. Я пожалела, что не прихватила вязанье, чтобы занять руки.

– У тебя утомленный вид, – сказал Тюремщик. – Возвращайся к себе и постарайся отдохнуть.

– Благодарю, сэр. – Я поднялась и вышла из комнаты, чувствуя, как он ощупывает меня взглядом.

Джули лежала на своем тюфячке возле гардероба и училась набирать петли на спицах. Я предложила ей устроиться вместе со мной на кровати – достаточно просторной для нас обоих, – но девочка отказалась.

– Чего хотел масса? – спросила она.

– Понятия не имею, – пожала я плечами.

– Он страшный, – прошептала Джули.

– Почему ты так считаешь?

– У него два лица, – еще больше понизила голос девочка. – Только что он приветливо смотрит на тебя, а еще через секунду ты растянут на столбе для порки. Бэзил испытал это на собственной шкуре.

Отложив вязанье, Джули повернулась на бок, натянула одеяло на голову и уснула, прежде чем я успела раздеться и лечь в постель.

* * *

После первой встречи Тюремщик начал регулярно приглашать меня к себе. Теперь я каждый вечер сидела в гостиной, пока он читал газету, попивал виски и щипал поданный на десерт виноград. И всякий раз Эбби советовала надеть одно из висевших в гардеробе нарядных платьев, но я продолжала упорно отказываться, не желая возбуждать дополнительный интерес хозяина к моей персоне: вполне достаточно и того, который имелся. Сидя в своем уголке, я в основном молчала, думая о будущем ребенке, Эссексе и фортепьяно. Затем, примерно через неделю после начала наших безмолвных встреч, хозяин приказал Эбби принести кусок яблочного пирога. От одного упоминания о пироге рот мгновенно наполнился слюной: казалось, растущий внутри меня младенец постоянно требует сладкого. К несчастью, тюремный рацион не баловал нас лакомствами. Получив угощение, я и сама повела себя как нетерпеливый ребенок: торопливо разломила вилкой верхнюю румяную корочку, подцепила дольку пропитанного сиропом яблока и поднесла ко рту.

– Не спеши. – Хозяин сверкнул на меня жарким взором. – Хочу видеть, как ты наслаждаешься. Ешь медленно.

Дыхание Тюремщика участилось, но меня его возбуждение лишило всякого удовольствия. Масса внимательно наблюдал за тем, как я снимаю губами с вилки очередной кусок пирога, тщательно пережевываю до тех пор, пока тесто не превращается в жидкую кашицу, а затем глотаю. Лапье подался вперед, щеки у него раскраснелись, а глаза заблестели.

– Давай, оближи ложку, – велел он, – чтобы ни крошки не пропало.

Я сделала, как он просил. Затем отставила пустую тарелку и попыталась изобразить на лице улыбку, заранее зная, что она не затронет глаз.

* * *

Дни становились короче, погода – холоднее. Тюремщик все чаще откладывал газету в сторону, предпочитая чтению разговор со мной. Он делился подробностями своего занятия – торговли живым товаром. Я мало что могла ответить на его разглагольствования, лишь кивала в знак того, что слушаю.

Однажды за пудингом он пустился в воспоминания:

– Я родился здесь, в Ричмонде. Мы жили неподалеку, чуть выше по дороге, в небольшой хибарке всего на две комнаты. После смерти отца нужно было как-то самому зарабатывать на хлеб. Особенных капиталов в семье не было, но и голодать я не привык. К тому же на руках у меня остались мать и младший брат, о них тоже следовало позаботиться. Поэтому в шестнадцать лет я оставил дом и отправился на поиски работы.

Дальше он поведал о том, как начал карьеру в качестве странствующего работорговца вроде тех, что привезли меня в Ричмонд. Путешествуя вверх и вниз по Восточному побережью, Рубин Лапье стучался в двери плантаторов, занимавшихся выращиванием табака и риса, спрашивал, нет ли у них живого товара на продажу.

– Обычно требовалось около четырех месяцев, чтобы сколотить приличную партию человек в триста, – пояснял он. – Затем мы двигались дальше на юг. Я преуспел в торговле и заработал хорошую деловую репутацию. Но через несколько лет путешествия утомили меня. Однажды я приметил в городе этот участок земли, выставленный на продажу вместе с расположенными на нем зданиями, и понял: настала пора осесть и расширить дело.

Он купил участок за шесть тысяч долларов и вскоре стал известен как владелец тюрьмы для рабов. Пока Лапье говорил, я молча кивала, стараясь сохранять приятное выражение лица, и рассматривала его крупные мускулистые руки. Чем больше Тюремщик пил, тем яростнее он ими размахивал, как будто отстаивал перед невидимым собеседником свою точку зрения.

Ни разу за время наших вечерних посиделок он не задал вопроса по поводу моего растущего живота. Я полагала, хозяин проводит со мной время, чтобы скрасить собственное одиночество, и недоумевала, почему у него нет жены. Несмотря на регулярные встречи, мой страх перед Тюремщиком не ослабевал, и я по-прежнему оставалась настороже. Однако через несколько недель поймала себя на том, что жду очередного свидания, просто как возможности живого человеческого общения. Рубин беседовал со мной с открытой душой, как сказала бы мисс Салли, и это делало пребывание в тюрьме более-менее сносным. Дожидаясь, пока мастер Джейкоб приедет за мной, я вполне могла потерпеть общество Лапье, приносящее хоть какое-то утешение. К тому же перемена обстановки помогала развеять тоску однообразного