Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Слышу. — Озирский постарался забыть про историю с зеркалом. — Как дела? Новости есть?

Вопрос, конечно, лишний — иначе Божок не позвонил бы.

— Всё при встрече. — Мальчишка оказался куда сдержаннее шефа. Он закашлялся и шмыгнул носом. — Где увидимся?

— Знаешь адрес госпиталя, где лежит генерал Ронин?

Озирский привык к феноменальной осведомлённости Божка. Казалось, тот облазил все московские улицы и дворы, не пропустив ни одного. И на сей раз в трубке послышалось утвердительное мычание.

— Так вот, подгребай к проходной в три часа дня. Если я задержусь, к тебе выйдет Генриетта. Мы постараемся добиться, чтобы тебя провести в палату. К вам я сегодня никак не успеваю.

— К Ронину?! — Божок не поверил своим ушам. — Вот интересно! А пустят?

— Если не пустят, поищем другое место. Хоть в садике, да поговорим. Ты, конечно, веди себя прилично. Не на экскурсию туда едешь, а по делу. Старайся держаться так, будто ничего особенно не видишь. Кстати, как там Сергей? Оклемался?

— Нормально. Уже не хохлится, ест и пьёт. Я специально слушал — не кашляет. А то и с Геткой не встретишься — со стыдухи, — честно признался Божок. — И Вильку Олег нам вернул — в командировку уезжает. В Канаду его посылают. Посмотрит, как там Борис Эммануилович устроился.

— Привет Борису и Жанне от меня! И дочку их пусть поцелует… — улыбнулся Андрей.

В это время Божок раскашлялся — как будто залаял.

— Русланыч, ты сам-то в порядке? — испугался Озирский. — Температура повышена?

— Нет.

Божок явно врал, но Андрей прощал ему это. Ведь парень не отлынивал от работы, а, напротив, рвался в бой.

— Ладно, пока отдыхай. Бери такси, не болтайся по улицам. И в три часа я тебя ждут.

Андрей мучительно вспоминал, где лежит его чемодан. Придётся возвращаться сюда вечером, что после безобразной сцены нежелательно. Но лучше всё объяснить Оксанке, когда та приедет. Пусть она найдёт чемодан и передаст Андрею. А Липке пора определяться с мужем. Он больше не будет своим присутствием провоцировать её на глупые поступки. И поэтому Озирский исчезнет из её жизни — навсегда.

Итак, он теряет четвёртого ребёнка. Слава Богу, все дети живы. И лучше им будет такого отца никогда не знать. От него людям — одно горе. Впрочем, приезд Оксаны может внести свои коррективы.

— Да, отдыхай! — Божок обиделся. — Мне к врачу сегодня. Может, и до трёх не успею. Уже выхожу.

— Постарайся успеть.

Андрей ещё раз подумал, что вещи складывать некогда. Нужно перехватить Буссова, пока тот не смылся из своего кабинета на весь день. Получить сведения о Логиневской нужно обязательно. Кроме того, необходимо изучить и остальную сводку.

— Ладно, пока! — развязно сказал Божок.

— Пока. — Озирский положил трубку и вернулся к печальной действительности.

Олимпиада стояла в дверях кухни, с ребёнком на руках. Она смотрела перед собой, в одну точку. Но, казалось, ничего не видела из-за пелены слёз. Посередине кухни стояло ведро, где сверкали осколки зеркала. Андрей проглотил комок, понимая, что натворил.

Он хотел подойти к девчонке, обнять её, попросить прощения перед тем, как уйти. Но та, шарахнувшись в сторону, плюнула Андрею в лицо. Он прошёл в ванную, умылся, вытерся полотенцем. Потом достал из встроенного шкафа кашемировое пальто, уложил на груди белоснежный шарф таким образом, чтобы был виден узел галстука. Взял кейс и снял цепочку, открыл замки на дверях.

Кипарисовый аромат парфюма Андрея — таинственный, стойкий, шикарный — казался видимым. Он, словно райское облако, летел вниз по лестнице. Даже мусоропровод переставал вонять, и машины газили не так сильно. Озирский знал, что навсегда покидает дом, ставший его надёжным убежищем в октябре девяносто третьего.

Теперь и сюда придётся забыть дорогу — как на улицу Типанова в Питере и на средиземноморский остров. Но на детей Андрей будет платить обязательно. Слабые страдать не должны. Как уверенный в себе человек, он был великодушен.

Подойдя к казённой «вольво», на которой он во время командировок гонял по Москве, Андрей открыл дверцу. Он достал щётку, скребок и принялся числить машину от липкого апрельского снега. То место, куда угодил Липкин плевок, жгло, и даже ветер не мог охладить кожу.

Нет, не надо больше сюда приезжать — слишком больно. Вон там круглый павильон метро, где Франсуаза ждала его днём шестого октября, после расстрела парламента. И бросилась навстречу, повисла на шее, осыпала поцелуями.

А потом они бежали к Садовому кольцу. Фрэнс, смеясь и плача, рассказывала, как пережила эти страшные дни. Тогда Андрей впервые услышал о Татьяне и Олеге Величко, об их сыне Руслане. А сам поражался чисто репортёрской оперативности Фрэнс, которая уже знала о нависшей над столицей угрозе теракта — самого масштабного в её истории.

Какой доверчивой, юной, восторженной казалась тогда Липка Бабенко! Она льнула к Франсуазе, как к родной матери, рыдала у неё на груди. А теперь спокойно сказала Андрею: «Ведь ты освободился…» Казалось, что вместе с косой ниже пояса девчонка отрезала часть своей души.

Может быть, Таня Величко согласится пустить Озирского в одну из комнат. Тогда и с Божком будет легче общаться. Наплевать, что центр далеко — машина есть. Зато к офису гораздо ближе, чем со Звенигородки, не говоря уже о тёткиной квартире.

Впрочем, можно ничего не объяснить. Таня с Русланом всё равно не откажут. Жаль только, что Оксана может неправильно всё понять и оскорбиться из-за сестры. Тогда она, если она, не вникнув в суть дела, порвёт с Андреем. Как говорится: «Пришла беда — отворяй ворота!» Неужели придётся потерять и Оксану? Правда, жжение в сердце немного ослабло. Наверное, можно уже ехать.

Когда Озирский выворачивал со двора Липкиного дома на улицу Красная Пресня, выглянуло горячее весеннее солнце. Снег тут же вспыхнул золотом, раскис в лужах. Пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Хорошо, что в «бардачке» нашлись тонированные очки.

Управляя одной рукой, Озирский надел их, опустил козырёк над лобовым стеклом. Потом подумал и открыл люк на потолке. В салон ворвался звонкий гомон утренней улицы. И Андрей решил, что от жизни ещё можно ждать добра. Он смотрел на симпатичного крысёнка, болтающегося прямо перед глазами, и пытался забыть утренний инцидент.

Работа спасёт, вылечит, как бывало всегда. И мерзавцу, который отнял у Роди и Ксюши Колчановых эту весну, Андрей обязательно воздаст по заслугам. Подумав, что у светофора просто так стоять скучно, Озирский взял лежащий рядом мобильный телефон и набрал номер Дмитрия Буссова.

Глава 4

Ну, и улёт же получился! Я только успел от врача прийти и поставить чайник, как зазвонил радиотелефон. Я сразу проверил, кому там неймётся. У меня очень дерёт горло, и совершенно не хочется разговаривать. Я всыпал в рот горсть шариков «Эм энд эм», чтобы немного поправить голос.

Оказалось, что звонит Серёжка Нилов. Наверное, хочет уроки сказать. Я ведь болею. До этого подходила мать, записывала. Я её попросил, потому что пришлось долго торчать в Новогиреево. Но всё-таки парень тот нашёлся. Имени его я так и не узнал. Он представляется «погонялом»*. Узнав, что я — Божок, он рассказал мне всё. И не пришлось выдавать легенду, придуманную на всякий случай.

— Алё! — Я запихал в рот ещё одну порцию цветных горошков. — Серый, ты?

Попугай Сергей в клетке ожил, заболтался в кольце. Решил, наверное, что я к нему обращаюсь. Мать его привезла вчера от доктора. А я всё никак не могу выбрать время, чтобы обучить птичку новым словам.

Примчался Вилька, таща в зубах поводок. Мы в это время всегда гулять ходим. Я бы взял его, да на метро надо ехать. И в госпиталь с собакой не пустят. Так что надо успеть вывести его пораньше. Я грохнулся в кресло, затащил Вильку к себе на колени. Он скулит, смешно так трясёт бородкой и усами, лапами месит воздух.

Сейчас бы от Серого отвязаться, а то бедняге Вильке неизвестно когда придётся пописать. Мать вернётся поздно. Всё-таки она уехала на службу. Боится начальства, хоть сможет на мои деньги прожить несколько лет, не работая. Но матери без тёток, с которыми общается, скучно. Надо посплетничать, наряды им показать, кофе вместе попить. Ладно, пусть…

— Я! Я! Слушай, а у нас Елизавета Андреевна умерла… Прямо во время урока, в классе! Мы все видели…

— Чего-о? — Я едва не подавился горошинами. — Историчка?…

— Ну! У нас же первый урок был. Мы сидим в классе. Нам открыла Ирка Фомина. Ей Елизавета ключ дала. Сказала, что подойдёт позже. А потом вдруг входит, почти вбегает. Мы встаём, а она улыбается. Мы даже ничего не заметили…

Я выпал в осадок. Наша историчка Елизавета Андреевна была очень весёлой и доброй. Но на меня почему-то в последнее время взъелась. В третьей четверти мне тройку поставила. Я успел прямо перед каникулами «пару» схватить. Не выучил историю, потому что накануне выполнял задание агентства.