Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник) - Майкл Иннес

«Он не мог доказать, что не совершал этого там и в течение двадцати минут, если бы оставались улики, указывавшие на его виновность. Но он мог доказать, что не совершал этого здесь и сейчас».

Эплби добавил комментарий: «Изворотливый тип, он перезарядил оружие и оставил револьвер в таком виде, что из него сделали один выстрел». Затем добавил вопрос: «А вторая пуля?» И наконец, совершенно неуместно завершил все собственной мыслью: «И все же надо совершить прогулку. Сейчас же».

II

Эплби неотлучно находился на территории колледжа Святого Антония с той минуты, когда вчера днем вышел у его ворот из большого желтого «Бентли». К тому же он почувствовал, что ему надо сменить обстановку, и уже наметил примерный маршрут, где можно было сочетать приятное с полезным. Планы на прогулку несколько расстроились обнаружением револьвера, однако теперь Эплби твердо решил не откладывать ее. Бутерброд и кружка пива у «Барклая», а затем в путь. Он уже проходил через арку в Суррейский дворик, когда заметил приближающегося мистера Дейтона-Кларка. Лицо последнего в дополнение к обычной снисходительной отеческой строгости лучилось радушным гостеприимством древнего храма науки. У Эплби упало сердце. И неспроста, как выяснилось позже.

– А-а, мистер Эплби! Я как раз вас искал. Покорнейше прошу вас отобедать со мной, если вы располагаете временем. Мне бы очень хотелось снова поговорить с вами. У меня нам подадут что-нибудь незамысловатое.

У Эплби почти не было времени, а уж желания – тем более. Однако у него не хватило духу отказаться. Возможно, сказалась глубоко укоренившаяся привычка воспитанного молодого человека с радостью принимать приглашения старших. Или же чутье сыщика подспудно нашептывало, что ему надо бы изменить свои планы. Как бы там ни было, Эплби пробормотал подобающие слова благодарности и с покорным видом проследовал за Дейтоном-Кларком. Он с некоторым наслаждением ощупывал унесенную им рукоятку рычага от кресла для мытья. Она наверняка озадачит декана.

На обед подали филе камбалы, вальдшнепов и груши фламбе – все это под великолепный местный рейнвейн. Повара колледжей – мастера на подобные угощения, и студенты, а порой и профессора, часто устраивают званые обеды. Однако Эплби нашел довольно странным подобный способ развлекать полицейского не при исполнении или, наоборот, при исполнении служебных обязанностей. В поведении Дейтона-Кларка сквозила какая-то скрытая неуверенность. Его прекрасная, но несколько вычурная столовая, великолепные, но слегка неуместные вальдшнепы – все это говорило о растерянности декана. И опять он начал разговор неуверенным тоном. Со своими коллегами, даже в трудных и неловких ситуациях, декан действовал быстро, непринужденно и корректно. Однако если к щекотливой ситуации добавлялся некий «чужак», статус которого вызывал у него стеснение, то он частенько смущался. Во время обеда в его разговоре проскальзывали фразы, причастные к «высокому слогу», носящие оттенок помпезности, которыми изобиловала его первая беседа с Эплби. Однако теперь, как и тогда, ему наконец удалось перейти к прямому изложению. Говорил он много, но на сей раз лишь с едва заметными намеками на то, что он произносит официальную речь.

– Вы, должно быть, помните, как я вчера вечером говорил о том, насколько ужасной явилась кончина ректора именно теперь, в преддверии предстоящих торжеств. Все это весьма странно и несколько второстепенно, по крайней мере так мне показалось. И я тщательно это обдумывал. Мне кажется, что на самом деле я пытался выдумать несуществующие сложности, дабы скрыть от самого себя проблемы, которые существовали и продолжают существовать. Я решительно отвергал саму мысль о том, что ректора мог убить кто-то из нашего научного сообщества. Мне очень хотелось, вопреки логике, что вы наверняка заметили, чтобы предпосылки и мотивы убийства лежали как можно дальше от колледжа Святого Антония.

Лишь теперь мне ясно, до какой степени я (совершенно непреднамеренно) игнорировал или даже искажал очевидные факты. Я склонялся к тому, чтобы рассматривать, например, эти кости как свидетельство какого-то безумного поползновения извне на порядок и здравый смысл, царящие в нашем учебном заведении. Я сумел исключить мысль о том, что научные интересы некоторых моих коллег сделают возможным обладание ими этих костей. И, что еще более примечательно, я преуспел в том, чтобы забыть о психическом недуге бедного Хэвеленда.

Наступила пауза, во время которой слуга декана подал кофе. Эплби вспомнил периодические паузы в гостиной Поунолла тем утром. Но если паузы в речи Поунолла являлись непроизвольными, то Дейтон-Кларк, похоже, делал их для того, чтобы подчеркнуть и усилить свою точку зрения. Если не пришлый безумец, то хотя бы сумасшедший среди них. В этом и заключалась суть сказанного деканом. А его главный мотив, как и прежде, состоял в желании свести скандал к минимуму… Однако он продолжил:

– Я хотел бы сказать следующее: вчера вечером я не справился со своими обязанностями. Моя истовая убежденность в том, что то или иное событие или ситуация не могут иметь никакого отношения к убийству, сделала меня, боюсь, недостаточно откровенным. Я старался внушить вам, что существующие здесь разногласия лежат в другой плоскости, нежели убийство. Куда лучше было бы предоставить все это (во что я, безусловно, верю) суду вашего здравого смысла после того, как вы выслушаете беспристрастный рассказ о том, что собой представляют эти разногласия. Именно это я и хочу сделать сейчас.

Эплби подумал, что большинство многоречивых питомцев Святого Антония мирятся с этим и идут по той же стезе. Вслух он ответил:

– Весьма трудно сказать, что может оказаться полезным прямо или косвенно.

– Именно так, – кивнул Дейтон-Кларк, словно благосклонно реагировал на правильный ответ студента, – именно так. Во-первых, должен вам сказать (на это я намекнул чуть ранее), что последние несколько лет не все обстоит благополучно в нашем сообществе. Вы слышали шокирующее высказывание, которое, по словам Хэвеленда, он произнес в адрес Амплби, и вы наверняка заметили другие признаки неких трений. Я уже упоминал о своих недавних разногласиях с ректором, к ним я еще вернусь. Первое, что я должен сказать: я не в состоянии назвать виновных в наших разногласиях. Невозможно определить, каким образом раздражительность перерастает в ссоры, вражду и обвинения. Случались обвинения (что само по себе шокирует), причем обвинения чуть ли не криминального характера. Однако с точки зрения значимости всего этого ужасного дела беспристрастному субъекту, полагаю, будет весьма непросто разобраться, откуда на самом деле берут начало все эти дрязги.

Следует сказать несколько слов о самом Амплби. Он был очень способным человеком. И в этом, возможно, и состоит суть сложившейся ситуации. Во всем колледже Святого Антония не нашлось столь ясного ума, который мог бы сравниться с ним. Разве что, пожалуй, Титлоу. Но по сравнению с Амплби интеллект Титлоу работает какими-то урывками. По ясности ума Амплби не уступал Титлоу, однако его ум обладал куда большей цепкостью. Сильной стороной Амплби являлась его способность работать в нескольких областях, в смежных областях, и создавать в них весьма успешные исследовательские союзы. И здесь, в колледже Святого Антония, он в свое время собрал сплоченную команду. Вот только команда эта распалась.

Как я вам говорил прошлым вечером в профессорской, Хэвеленд, Титлоу, Поунолл, Кэмпбелл и Рэнсом были весьма тесно связаны между собой в научной работе. И взаимосвязь эту задумал и осуществил именно Амплби. Я сам интересовался их работой в некоем созерцательном смысле, по крайней мере теми аспектами работы, что затрагивали средиземноморские синкретические культуры. Поэтому я следил за отношениями между Амплби и остальными и с самого начала имел представление о зарождавшихся разногласиях.

Эплби достал свой блокнот, надо сказать, не без некоторой робости на фоне остатков изысканного и не вполне соответствующего статусу полицейского обеда. Дейтон-Кларк, очевидно, заметив его состояние, сделал снисходительный жест рукой, хотя и не лишенный менторской величественности, и продолжал:

– По моему мнению, все началось с некой неловкости, возникшей пять лет назад, когда Кэмпбелл стал членом Ученого совета. Тогда он был весьма молодым человеком, кажется, лет двадцати трех. Он оказался всего на два-три года младше другого молодого ученого, Роланда Рэнсома. Тот уже некоторое время работал почти полностью под руководством Амплби, когда Кэмпбелл прибыл в наш колледж, и они довольно крепко подружились. Рэнсом – умница, но он какой-то… неровный, что ли. Одно у него получается хорошо и даже блестяще, другое – из рук вон плохо. Он довольно легкомысленный и беспечный, а зачастую и упрямый человек, мало заботящийся о своей репутации или успехах. И вскоре Кэмпбелл вбил себе в голову (обоснованно или нет), что Амплби эксплуатирует Рэнсома. Он считал, что Рэнсом настолько доволен работой под руководством Амплби, что это уже не соответствует его статусу. А Амплби настолько вольно пользовался и распоряжался результатами работ Рэнсома, что уже преступал границы отношений между учителем и учеником. И Кэмпбелл убедил самого Рэнсома, что дело обстоит именно так.