Тринадцатая редакция. Найти и исполнить - Ольга Лукас

Так и не выбрав, что лучше: случайно упасть с крыши, любуясь панорамой вечернего города, или, совершая заплыв через Большую Невку в том месте, где как раз висит знак «купаться запрещено», столкнуться с моторным катером и героически пойти ко дну, – Шурик позволил ногам самим привести его к нужному решению. Ноги выбрали один уютный спуск к воде на набережной реки Карповки. Почему-то вспомнился школьный урок краеведения, на котором рассказывали о том, что карпы в этой реке никогда не водились, а речка получила название в честь расположенного на ней острова, некогда носившего название Карписаари, Вороний остров. Где-то неподалёку каркнула ворона, как бы подтверждая: мол, да, всё так и есть, мои и речка, и остров, проваливай отсюда, человечишко, – и Шурик, отбросив нахлынувшие было школьные воспоминания, решительно уселся на одну из ступенек с таким расчетом, чтобы ноги по колено оказались в воде.

– Буду привыкать, – нерешительно сказал себе он. – Если сразу начать тонуть в холодной воде, это же… это же холодно.

– Блестящая мысль! – раздался за спиной насмешливый голос. – Это ты сам придумал или в «Титанике» увидел?

Шурик испуганно обернулся – на верхней ступеньке, едва держась на ногах, стоял какой-то невысокий, крайне агрессивного вида парень, сильно подвыпивший и явно присматривающий, с кем тут можно подраться.

– Ты не знаешь, с кем тут можно подраться? – с надеждой спросил он у Шурика, видя, что тот и не думает как-то объяснять, почему он оказался в столь нелепой ситуации.

– Может быть… А во-он с ним? – Шурик указал пальцем на противоположный берег, где прогуливался какой-то ничего не подозревающий о готовящемся против него заговоре пенсионер.

– Ну уж фиг. Давай я лучше с тобой подерусь. Во-первых, ты вот он, рядом. Во-вторых, ты всё равно собрался тонуть, так что в милицию жаловаться не пойдёшь. В-третьих, ты мне что-то не нравишься. Слушай, а ты купаться прямо в обуви будешь, да?

– Ой! – спохватился Шурик. – Кроссовки промокли. Какой я всё-таки рассеянный.

– Да плевать, ты же всё равно вот-вот утонешь.

– Но это как-то неаккуратно – в кроссовках. Ну почему ты раньше не подошел, что тебе стоило? Интересно, такие рассеянные люди, как я, кому-нибудь вообще нужны? Есть работа, на которой их ценят и не штрафуют за каждые десять минут опоздания?

Я вот рассеянный очень. Всегда просыпаюсь на полчаса раньше, чем надо, и всегда везде опаздываю минимум на пятнадцать минут. Хорошо, что у меня часы спешат на десять минут, получается, что я опаздываю только на пять минут, а если часы спешить перестанут? Или остановятся? Тогда все поймут, как глубока пропасть, в которую я пал.

При этом я жутко совестливый. «Я пью, потому что мне стыдно». Нет, даже так: «Он крал, и ему было стыдно». Я не краду, но мне все равно стыдно, как будто я краду. Лучше бы уж крал, а то все равно же стыжусь, совсем задаром. Я мечтаю, чтобы хоть раз мои друзья пришли на место встречи на пятнадцать минут позже: они бы пришли, а я уже их жду. У них был бы приятный сюрприз, а у меня – повод гордиться своей расторопностью.

Но друзья, способные опоздать, опаздывают всегда не меньше чем на час. Обычно больше. На самом деле я очень трудолюбивый, и если бы умел сконцентрироваться на чем-то одном, то был бы уже пресс-секретарём президента. А то и самим президентом. Но как тут сконцентрируешься на чём-то одном, когда у меня «драмкружок, кружок по фото, мне еще и пить охота», и мысли какие-то в голове клубятся, которые пока не запишешь, будут преследовать и долбиться клювиками в темечко, только изнутри. Не по работе мысли, а так. Выпускаю внутричерепных дятлов, а тут как раз вспоминаю, что надо срочно сделать то-то и то-то. Срочно – это значит, надо было сделать в ближайшие полгода, через час уже нельзя будет сделать, и я бегу. И мне стыдно, что я могу кого-то подвести. А подвожу я только себя, всякий раз. Еще у меня много хороших качеств, но я столько раз писал резюме при поступлении на новую работу, что хорошие качества истрепались под тяжелыми взглядами менеджеров по кадрам. Так что ты мне лучше на слово поверь – я хороший. Правда.

– Правда? – с сомнением переспросил невысокий и протрезвел буквально на глазах. – Пресс-секретарь у нас – я. А также пиар-менеджер, ивент-менеджер и другие неприличные англо-русские ругательства. Лёва меня зовут. Приветики. А ты правда трудолюбивый? И кем работаешь?

– Журналистом. Только с завтрашнего дня меня, видимо, уволят.

– За трудолюбие, видимо? Или за другие хорошие качества?

– За то, что я дурацкий дурак и дико всех подвёл. Но мне просто уже осточертела эта корпоративная ботва. Я хотел бы помогать людям, чтобы благодаря моим статьям что-то в городе менялось – понемногу, но менялось. Но никому нет дела до чужой беды. Если мне и заказывали сделать материал про какую-то беду, то только для того, чтобы читатели порадовались: уф, хорошо, это происходит не со мной. Но лучше писать не про беды, а про обеды. Званые обеды, которые одна знаменитость даёт, а другая на них устраивает пьяный дебош. Поменяешь имена этих знаменитостей – и никто ничего не заметит. А рядом кому-то по-настоящему плохо, но кому охота об этом читать?

– Ну так помогай тем, кому плохо! Стань санитаром! Или сотрудником службы спасения. Да мало ли вариантов? Не надо рассказывать о том, что кому-то плохо, надо заткнуться, стиснуть зубы и помогать людям, если ты такой офигенно чувствительный! Завязывай с журналистикой и дуй в хоспис! Пойди волонтёром в фонд помощи неизлечимо больным! Добровольцы нужны везде, или ты типа запачкаться боишься?

– Не боюсь я. Просто надо же уметь что-то делать, чтобы помогать больным, верно? А я не умею, и поздно уже переучиваться. Я же взрослый – надо работать, раз выбрал такую профессию. Надо быть самостоятельным, брат в моём возрасте, например, уже стал отцом! И родители хотят, чтобы…

– Брат, родители, жена брата – всё понятно. Ты-то сам чего хочешь от этой жизни? Ключевое слово – сам, усёк? – Помогать людям. Работать. Но так, чтобы не надо было в девять утра приходить в офис, – а так же не бывает на серьёзной работе, да?

– А серьёзная работа – это как?

– Ну, не знаю. Когда ты что-то делаешь – и можешь увидеть результат. А не бумажки из папки в папку перекладываешь, не новости из Интернета переписываешь, ну и вообще.

– Наш человек. Вылезай, что ли, Ихтиандр, пошли к нам в редакцию.

– В редакцию? Ты тоже работаешь в газете?

– В издательстве. Я работаю в издательстве. Пусть на тебя шеф посмотрит, я уже совсем запутался – кто ты такое и откуда на мою голову свалилось, – и почему бы просто не набить тебе морду, как всем нормальным людям?

– Это не я свалился, – поправил его Шурик, по очереди вытаскивая закоченевшие ноги на берег, – ты сам сюда припёрся.

– Давай-давай, ругай своего спасителя, – рыкнул на него Лёва, с сожалением разматывая широкий тёплый сине-бело-голубой шарф. – Разувайся и вот этой штукой ноги вытри. Это прямо кощунство, но иначе ты простудишься и кони двинешь, а вдруг ты ценный? Ага, а потом замотайся в него и сиди, не дёргайся, я пойду тачку ловить.

– Точно, на машине поедем! Не могу же я так ходить, можно же простудиться, заболеть, – одобрительно кивнул Шурик. – Ты молодец, Лёва.

– Ты, блин… – резко повернулся на пятках обалдевший от такой наглости пиарщик. – Ладно, русалочка, суши ласты и помалкивай, целее будешь. В те времена Лёва осваивал азы работы Разведчика – команда Даниила Юрьевича ещё только подбиралась, поэтому периодически к ним в гости наведывался Кастор или приезжали по обмену опытом мунги из других городов. К сестрам Гусевым они относились с плохо скрываемым недоверием – всё-таки Бойцов, не сумевших спасти своих, да при этом ещё и уцелевших, многие до сих пор воспринимают как некую редкую и самую гадкую разновидность шемоборов. Зато уж Лёва, талантливый новичок, самородок, пользовался всеобщей любовью и симпатией. Каждый считал своим долгом рассказать ему о работе Разведчика всё, что ему известно, – особенно старались те, кто Разведчиками никогда не были и талантов в этой области не имели. В итоге знания у Лёвы были обширными, но хаотическими, и он по-прежнему больше всего доверял своему чувствительному уху. Впрочем, кое-что он уже сообразил: будучи сам от природы носителем довольно мощного заряда энергии, Лёва интуитивно чувствовал людей, превосходящих его по этому показателю. Интуиция, впрочем, говорила ему вот что: «Лёвыч, этот чувак, похоже, круче тебя будет. Давай-ка проверим, а? Пойди навешай ему, что ли?»; но именно благодаря этой трогательной привычке мериться силами со всем, что кажется сильнее и мощнее, он и нашел Шурика – прирождённого мунга, самой природой созданного для того, чтобы помогать исполняться самым заветным желаниям. Быстро сообразив, что эту бледную офисную немочь он отделает одним мизинцем левой руки, Лёва притормозил, прислушался к своему уху, в надежде, что просто набрёл на очередного носителя, потом снова «пощупал» энергию собеседника и решительно поволок его на допрос к шефу.