Оружейник. Азартные игры со смертью(СИ) - Олег Шовкуненко

   От этого замечания авиастроитель как-то сразу скис. Похоже, у него имелась какая-то теория, но капитан одним махом вышиб из-под нее весь фундамент.

   -- И чего теперь делать? -- несколько потерянным голосом поинтересовался прапорщик ВДВ. -- Эта хрень... она ведь происходит повсюду, от нее ведь не спрячешься, не сбежишь.

   Не знаю как кто, а я воспринял этот вопрос напрямую адресованным именно ко мне. И на него у меня имелся лишь один вариант ответа:

   -- Сперва найдем эти чертовы платформы, а потом видно будет.

   -- Платформы? -- Нестеров поглядел на меня, как на маньяка-взрывателя, который собрался воспользоваться своей бомбой на борту ввинчивающегося в штопор авиалайнера.

   -- На кой хрен нам теперь это оружие, пусть даже и суперсовременное? -- развил идею милиционера Клюев. -- Застрелиться можно и из нашего, проверенного.

   Что я мог на это ответить? Рассказать им правду? Пересказать туманные намеки Главного, мол, "не важно куда идти, главное для чего". Потребовать немедленно, сию секунду, проявить разум, человечность, любовь и доброту? Убеждать, что если исполнить все это, то на Землю снизойдет прощение, и мы заживем как и прежде? И самое приятное -- уже не придется никуда идти!

   Когда я оторвался от своих раздумий и вернулся к реальности, то обнаружил, что все смотрят на меня и ждут объяснений.

   -- Я точно знаю, что надо идти в Белоруссию.

   Объяснение у меня получилось не ахти какое. Серое вещество еще вроде как не синтезировало ответ, а язык его уже вытолкнул. И произошло этот как-то очень быстро и легко, словно вовсе и не я говорил, словно слова произнес кто-то другой, стоящий у меня за спиной. Захотелось даже оглянуться и поглядеть туда, правда сделать этого я так и не успел.

   -- Ну, товарищ полковник... Ну, вы ты точно того... -- позабыв о всякой субординации, Клюев повертел пальцем у виска. -- Не в себе маленько.

   Сразу стало понятно, что это "не в себе маленько" -- самое мягкое выражение, которое прапорщик сумел подобрать. На самом деле ему жуть как хотелось выдать кое-чего покрепче.

   Тут меня и клемануло. Цирк-зоопарк, думаю, ради тебя же, червяка ничтожного, стараюсь, ради всех вас! А вы вон как! Развели мы тут с Лешим демократию, хочу -- не хочу... В жопу все это! Построить всех и бегом марш исполнять приказ...

   -- Товарищ полковник, -- тихий и какой-то слегка потерянный голос Кости Соколовского прозвучал совсем рядом, -- подкиньте до Подольска, очень прошу.

   Вот и все! После этих слов у меня внутри что-то сразу сломалось. Пропала и злость, и решимость, и боевой запал. Стало как-то пусто и уныло. Пришло понимание: мы с Андрюхой теперь одни, никто в нас не верит, никто за нами не пойдет. Даже Лиза с Пашкой, казалось бы самые верные и преданные друзья, и те призадумались.

   -- Грузитесь, -- произнес я обреченно. А когда никто не двинулся с места, с сердцем гаркнул: -- В машину, я сказал!

   Стараясь заглушить душевную боль и разочарование, я гнал БТР на полной скорости. Я стремился слиться с машиной и в этом единении обрести хоть немного покоя, хоть каплю былой уверенности и рассудительности. Как там с покоем, не знаю, но рассудок ко мне понемногу стал возвращаться. Именно это и позволило заметить, что "восьмидесятка" как-то подозрительно раскачивается. Пришлось тут же сбросить скорость.

   Сидевший на соседнем сидении Леший узрел в моих действиях совершенно другой мотив:

   -- Да, вот там, метров через полста, сворачивай.

   Загребельный указал на расположенный по центру автомагистрали отбойник. Метров двадцать заграждения было начисто снесено, а стальные стойки, которые его удерживали, смяты и вдавлены в асфальт. Во всем этом безошибочно угадывался автограф, оставленный колонной тяжелой бронетехники.

   -- Сворачивать? -- я не сразу понял, что Андрюха имеет в виду.

   -- Не обязательно тащиться аж до Алабино, -- подполковник еще раз сверился со своей замусоленной километровкой. -- На Подольск можно свернуть и здесь, как раз развязка будет. Тогда двинем через Троицк. Дорога может и похуже, зато вдвое короче.

   Голос у Загребельного был спокойный, такой как всегда, будто ничего и не произошло. А может и впрямь ничего? От этой неожиданной мысли я сперва даже опешил. Однако когда при съезде на разбитый большак нас хорошенько тряхнуло, мозг, наконец, сумел преодолеть ступор и заработал в нужном направлении.

   Задача перед нами стояла особая, такую еще никто и никогда не решал. Значит и команда для нее должна подобраться тоже не совсем обычная. Кто знает, вдруг какая-нибудь старушка божий одуванчик с ее тихой житейской мудростью будет нам в сто раз полезней, чем этот узколобый прапор с гранатометом? Ну, про старушку это я, конечно, загнул, но ход мыслей в общем-то правильный. Спасать мир должен тот, кто этого достоин, а не какие-то там совершенно случайные люди, пусть даже великолепно владеющие оружием.

   Твердо решив перетрясти весь Подольск сверху донизу, но разыскать таких, я вновь почувствовал себя человеком, на которого возложена необычайно важная миссия. И ее первая часть -- добраться до Подольска. Осознав это, я тут же сосредоточился на дороге.

   В этих местах я бывал всего один или два раза, и то очень давно, в самом начале моей, так сказать, коммерческой деятельности. Раньше в Троицке тоже жили люди. Вернее не в самом городе, а в каком-то селе на подъезде к нему. То ли Ильинка, то ли Игнатовка, короче, будем проезжать, вспомню. Я как-то пробовал предложить им свои услуги, да только все зря. Тогда в послевоенное время с оружием и боеприпасами проблем не было, а о пушках и крупнокалиберных пулеметах еще никто даже и не помышлял, нужды просто не возникло. В добавок ко всему среди местных оказалось довольно много военных из тех частей, что стягивали к Москве. Так что учитывая все вышеперечисленное, мне отказали. Дали воды набрать, и на том спасибо.

   Кстати, уже потом, где-то через полгода, в Подольске повстречал я одного майора, того самого, с которым общался в селе под Троицком. Поведал он довольно жуткую историю о последнем дне, вернее ночи, их маленького поселка. Вот именно так я и узнал о появлении на Земле ночных чудовищ под названием призраки. Это уже потом они стали обыденным, чуть ли не привычным злом. А тогда это был шок, леденящий ужас для всех, кто вместе со мной слушал сбивчатый, приправленный соплями, слезами и самогонным перегаром рассказ чудом уцелевшего офицера.

   Оставив за спиной покосившийся дорожный знак с перечеркнутой надписью "Верховье", мы продолжили путь среди когда-то тучных и плодородных крестьянских полей. В последний предвоенный сезон их засеяли каким-то злаком, может даже и пшеницей. Боже ты мой, какие воспоминания! Пшеничные поля! Ветер гоняет золотистые волны, и туго налитые колосья тихо шуршат, будто ласковый и нежный прибой. Да... все это было когда-то. Совсем в другой жизни и в другом мире. Сейчас же взгляду открывались темно-коричневые заросли, очень похожие на спутанную собачью шерсть грязного и нечесаного чао-чао.

   Цвет старой ржавчины контрастно оторачивала линия черного леса. Она отделяла мертвое пшеничное поле от тяжелой свинцово-серой пелены низких облаков. Эта чернота казалась какой-то противоестественной, нереальной, словно не принадлежащей этому миру. Должно быть именно так чернеют врата преисподней.

   Лес сейчас и впрямь представлял из себя серьезную опасность. Его облюбовали такие твари, о которых и услышать-то страшно, не то что увидеть. Именно поэтому никто из здравомыслящих людей туда и не совался.

   Сразу вспомнилось как однажды, двигаясь по Волоколамскому шоссе, я услышал рев, прозвучавший из лесной чащобы. От него задрожала земля, а БТР закачался. Собственно говоря, это был даже не рев, а что-то непонятное. С таким звуком стонут гигантские трюмы старых ржавых сухогрузов, когда неистовый шторм заставляет их тереться о пирс. Ну и страху я тогда натерпелся! Вот такие леса нынче, что тот под Истрой, что этот, вблизи Троицка.

   Я еще раз вгляделся в черную стену, и мне вдруг показалось, что она движется, что она ожила. Мрак, смерть и ужас хотели вырваться за пределы своих владений. Они уже даже предприняли первые попытки. Местами на полусгнившем пшеничном поле виднелись подозрительного вида черные округлые подпалины. Когда в одной из них я разглядел два искореженных авиационных двигателя и торчащий над ними обломок киля, на котором все еще тускло алела красная звездочка, все прояснилось. Какая-то истребительная эскадрилья приняла бой в небе над Троицком. Им еще повезло. После того как самолеты развалились в воздухе, у пилотов оставался шанс спастись на парашютах. Мне же доводилось видеть такие воздушные сражения, в которых наши крылатые машины исчезали моментально, беззвучно и безвозвратно. Легкое биение воздуха, короткая белая вспышка и все... конец.