Особое задание (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Сегодня обычная встреча, передача шифровки, как вдруг кто-то взял меня за запястье. Первым побуждением было вырваться из захвата, но храм — не то место, где устраивают драки и я, позволив отвести себя в сторону, услышал:

— Финикийский корабль.

Крупный дяденька, с солидным животом и красным лицом, одетый в дорогое пальто и пыжиковую шапку. Ничего себе, руководитель ревкома! Но пароль назван верно, и я произнес отзыв:

— Сидон и Тир!

Ох уж эти конспираторы с дореволюционным прошлым! Кедров выстраивал для меня «ассоциативный ряд», использовав собственную фамилию. Мудро. Но «финикийский корабль» означал, что я перехожу в «одноразовое использование» — только на одну операцию. Вот если бы он сказал: «Афродита», это бы означало, что Кедров меня «отдал» целиком и полностью.

— Завтра на службе получите заказ, отнесете по указанному адресу.

В нашей библиотеке существовала услуга — доставка заказанных книг по указанному адресу, но залог в пять рублей не каждому по карману. В принципе, можно было сразу сделать заказ, не утруждаясь встречей и уже на месте сообщить пароль. Ясное дело, что книги по адресу понесет самый молодой сотрудник библиотеки, но кто его знает.

Вечером хозяйка выставила на стол гороховое пюре без масла, а на мои попытки ее обнять, мягко отстранилась и грустно повела плечами — мол, среда нынче!

Причем здесь среда, я не сразу и понял. Потом дошло. Ладно, зато завтра четверг. Но через неделю, третьего марта, начинается Великий пост. Вот здесь станет поскучнее.

На следующий день я уже доставлял заказ. Ехать пришлось аж в Соломбалу, на трамвае. На бумажке значился странный адрес: Гамбургская- Назарьевская, дом 5. Так куда ехать-то? На Гамбургскую или Назарьевскую?

Вагоновожатый прояснил ситуацию. Оказывается, в одна тысяча девятьсот четырнадцатом, в начале войны, Архангельск поддался патриотическому угару, и переименовал улицы, имевшие «немецкие» названия. Гамбургская стала Назарьевской, Любекская — Новоземельской, а Прусская — вообще Шестым проспектом. Обратно улицы непереименовывали, но называли по старинке.

Что мне нравится в Архангельске — старинные корабельные пушки, украшавшие Набережную. Может, еще со времен Петра Великого или позже, но не заклепанные, не высверленные. Хоть прямо сейчас забивай порох, закатывай ядро и подноси запал!

И здесь, в Соломбале, я увидел орудие, установленное на колесный лафет. Полюбовавшись, пошел дальше.

Дом на улице Гамбургской отыскал не сразу, потому что тот терялся на фоне симпатичных кирпичных одноэтажек, которыми застроена улица. Возможно, здесь проживала рабочая «аристократия» — мастера цехов, высококвалифицированные рабочие. Читал, что до революции они получали от восьмидесяти до ста рублей в месяц, что сопоставимо с жалованьем полковника или профессора университета.

— Меня зовут Михаил Артемович, — представился хозяин дома, принимая заказ — том Короленко, и сборник стихов Афанасия Фета. Странное сочетание, но какая разница?

Михаил Артемович расписался в квитанции, отшелестел пять бумажных рублей и отсыпал горсть мелочи. Все правильно — компенсация курьеру за транспорт и чаевые. Не отказываться же?

— Чаю хотите?

Чаю я отчего-то не хотел, но хозяин провел меня на кухню — место обычных посиделок русской интеллигенции, где произносятся самые грозные речи. Вместо газовой плиты новомодная чугунная печь, на которой можно одновременно и жарить, и печь, и варить. Вроде, английская?

— Владимир, вы догадались, что я председатель подпольного революционного комитета? Одновременно еще и председатель Архангельской городской организации РКП (б). То, что мне пришлось вас задействовать — необходимая мера. Впрочем, если вы скажете, что ваша миссия гораздо важнее, вы вольны просто уехать, и никто не станет предъявлять вам претензии.

Я задумался. С одной стороны — моя миссия очень важна. С другой — не стал бы руководитель подполья дергать человека из Центра без надобности.

— Если вы мне расскажете в общих чертах, то я приму решение.

— Дело в том, что позавчера был задержан руководитель профсоюзной организации судовых механиков товарищ Неклюдов. Он не большевик, левый эсер, но в его профсоюз входит около ста человек. Ни один из них не желает, чтобы наши суда угнали в Англию, но реально можно рассчитывать лишь человек на пять. Это пока. Если положение белых и интервентов ухудшится, желающих помогать станет гораздо больше.

Дальше можно не продолжать. Умелый механик сумеет устроить небольшую «аварию» на вверенном ему судне, чтобы потом ее быстренько устранить. А если за дело возьмется кто-нибудь, вроде меня, то фантазии хватит лишь на взрыв парового котла. И что потом с таким кораблем делать? Пустить на металлолом? Нет, кораблики в Белом море нам нужны в целости и сохранности.

— Неклюдова задержала народная милиция за попытку организовать забастовку. Его вначале хотели передать нашей контрразведке, но англичане требуют, чтобы передали им. Наше правительство для порядка поломается, но отдаст. Как нам стало известно, послезавтра. А если отдадут англичанам... Ну, вы поняли.

Еще бы не понять. В контрразведке товарищ Неклюдов расскажет не только о тех, кто готов действовать прямо сейчас, но и о тех, кто собирается это сделать.

— У меня нет под рукой людей, имеющих фронтовой опыт. Единственный, кто что-то умеет — Серафим Корсаков, комендор с «Императрицы Марии». Выстрелить он сумеет из всего, что с дырой, а вот планировать операцию, увы. И остальные товарищи тоже.

Михаил Артемович покачал головой. А я... А я поступил абсолютно непрофессионально.

— Для начала мне нужен план полицейского участка.

Так, высокий забор, караульная будка на воротах, двухэтажное здание. Внутри человек восемь—десять, живут на казарменном положении, на втором этаже. Допустим, мы захватываем караулку, бежим. Нет, постреляют сверху, как курей. Эх, нам бы гранатомет. А если его нет, надо что-то придумать!

Вот тут-то и пригодился Корсаков. Когда мы собрались, чтобы обсудить план нападения на участок и необходимость ошеломить полицейских, Серафим задумался.

— Есть одна идея, только выстрел будет всего один.

— А нам больше и не потребуется, если все пройдет как задумано.

— Тут же в Соломбале старейшая в России верфь, сотни кораблей военных построено, сам видел, что у нас пушки старинные на улицах стоят. А около Судоремонтного завода стоят две шестифунтовые пушки-карронады калибром 3,5 дюйма, длина всего метр, вес пудов 10. Их на бриги ставили в начале 19-го века. Установим одну из них в розвальни на ложе, чтоб стреляла назад, я за ночь все подготовлю. Прикроем сани мешковиной. Я как подъедем, сразу поставлю напротив участка, нырну под мешковину, наведу пушку по высоте, потом останется только папиросу приложить к затравочному отверстию. Зарядим чугунным ядром, а поверх — картечью или гвозди, знатно жахнет, даже если сани развалятся, там ее и бросим.

Кого на Соломбале можно удивить крестьянскими розвальнями? И дрова требуется перевозить, и мебель, да мало ли что. Зимой в Архангельск съезжаются крестьяне не только с уезда, но с Холмогор, с Шенкурска, а бывает и с Колы. С хлебом в губернии всегда плохо, а так, какую-никакую копеечку заработаешь. Странно только, что поперек саней установлена какая-то штука, наподобие треноги, только гораздо массивней, да еще и укрыта мешковиной.

Розвальни остановились неподалеку от бывшего полицейского участка, недавно ставшего штабом народной милиции Соломбальского округа города Архангельска. Дежурный милиционер, младший унтер-офицер Уланов, благополучно проспавший всю ночь в караулке — будке на воротах, выглянул в окошко, выматерился, но убрал морду обратно. Ну розвальни, так и нехай с ними. Немного позавидовав напарникам, дрыхнувшим наверху в тепле, и даже арестанту, спавшему в камере. А ему пришлось всю ночь кутаться в старый тулуп. Просыпался от холода раза три, ругал начальника, что перевел их на казарменное положение, а про обогрев караулки не подумал, англичан, но вслух выражать свое недовольство не рискнул. Рискни— мигом окажешься в окопах, а в окопы Уланову не хотелось. Здесь, в народной милиции, жалованье положено такое же, что и солдату, а паек, хотя и приходится теперь выкупать за свои кровные, но только за полцены, потому что вторуючасть оплачивает Правительство. Ему как унтеру полагается даже не сто рублей, а сто двадцать пять.