Страсти по Марии - Жюльетта Бенцони

Кардинал задержался на юге Франции, чтобы самолично привести в исполнение административную реформу. Клод де Шеврез возвращался в свите короля.

Хотя Мария и подготовила супругу, вернувшемуся с войны, к тому же с войны победоносной, надлежащий прием, она заметила, что герцог был грустен и вял, а все похвалы и потоки нежности, казалось, стесняли его. А поскольку Мария не относилась к той породе женщин, что держат накопившееся под спудом, то прямо его и спросила:

– Нельзя ли мне узнать, отчего это вы мрачны, словно потерпели поражение? Вместо того чтобы радоваться, вы будто на грани отчаяния. Надеюсь, вы сражались храбро?

– О да! Его Величество неоднократно свидетельствовал мне свое одобрение!

– Что же тогда? Вы должны бы быть довольны!

– Увы, это не так! Мне, право, даже неловко за все те любезности, какими вы меня так щедро одарили.

– Что за вздор? Причина моей любезности весьма проста: я счастлива вновь видеть вас целым и невредимым, что вполне нормально, когда вам кто-то дорог!

– Конечно, конечно! Но именно ваш столь трогательный восторг и мучает меня, поскольку мне придется огорчить вас…

– Каким же это образом?

Клод тяжело вздохнул, налил себе вина в бокал, чтобы собраться с духом, и наконец сказал:

– Видите ли, несмотря на все мои военные успехи, мне не удалось добиться – хотя я на это очень надеялся, а вы имели на то полное право – вашего помилования. В очередной раз король не дал мне и малейшей надежды даже после того, как я почти что в одиночку захватил испанский редут!

– Ах!

– Он крепко обнял меня, прослезился даже, но, когда я было собрался просить его о единственной нужной мне награде, опередил меня. «Бедный мой Шеврез, – сказал он мне, взяв под руку, – знаю, ты более всего был бы рад, если бы я отменил изгнание герцогини, но я не могу решиться дышать одним с ней воздухом. Очень уж опасна эта женщина…» Я рискнул напомнить о симпатиях короля Англии, он ответил, что на самом деле ваше имя неоднократно упоминалось во многих статьях мирного договора между двумя королевствами, что, как он считает, недопустимо в делах такой важности.

– Иначе говоря, дружба эта обернулась против меня же?

– Боюсь, что так!

– А что королева Генриетта-Мария? Она к просьбам своего супруга присоединилась?

– Насколько мне известно, нет.

– Вот она, благодарность по-королевски! Когда этот бедняга Бекингэм не позволял стихнуть распрям в их благородном семействе, мы с вами были лучшими из посредников, но стоило только восторжествовать среди них согласию – и тут же отпала всякая надобность в соблюдении наших интересов. Да и неважно! Все это не имеет никакого значения, они мне больше не нужны!

– Как так? И как же вы собираетесь поступить?

– Я знаю, что в скором времени мое изгнание закончится и без моих к тому усилий.

Глаза герцога округлились, он смотрел на жену, явно не понимая ее.

– Вы что же, колдунья? – поинтересовался он полушутя-полусерьезно.

– Почему бы и нет? Они ведь в деревнях водятся, а я уж столько месяцев как деревенская затворница! Ладно, идемте ужинать!

Рассмеявшись, она взяла его за руку и увлекла к накрытому столу. Вечер явно удался. Прекрасное настроение Марии избавило Клода от подавленности. Необычное поведение супруги околдовало его. Не веря ни единому слову из ее не правдоподобного заявления, он задумался о наступающей череде мирных дней у себя дома наедине с женой, заботящейся лишь о том, чтобы нравиться ему. А потому почувствовал себя марионеткой в чьей-то дурной игре, когда во время десерта, пощипывая гроздь золотистого винограда, она спросила мужа, когда же он рассчитывает возвратиться ко двору.

– Возвратиться ко двору? – поперхнулся герцог. – Но для чего?

– Это же совершенно очевидно: чтобы исполнять ваш… Нет, наш долг!

– Не забываете ли вы, Мария, что вас обрекли на ссылку?

– Но не вас, насколько мне известно! А потому мне представляется чрезвычайно важным, чтобы вас там видели. Понимаете? Вас! Тем более что король к вам сейчас благосклонен. Его, несомненно, обрадует то, что вы отдаете предпочтение ему, а не мне.

– Кто, зная вас, этому поверит?

– Благодарю за галантность, но вам нужно понять, что позволить о нас позабыть – худшее из зол! Нужно, чтобы вас видели рядом с королем: за столом, на хвосте у его лошади во время охоты. И на вашем лице всегда должна быть любезная улыбка… Вы рядом с повелителем, которого вы любите, и для вас это главное. Жена для вас не столь важна. Ей – совершившей проступки и потому справедливо наказанной – надлежит молить Господа о прощении грехов и усмирении гордыни. Что может быть более праведным, я бы даже сказала, заслуживающим уважения? Мадам де Шеврез встала на путь покаяния, а для вас вопросом чести остается служба королю. Вы понимаете?

– Ну да, конечно! Если все представить именно так, это можно принять за примерное поведение, но…

– Никаких «но», мой друг, если хотите знать, я должна быть уверена, что вы при дворе.

– Но для чего?

– Вам известно, насколько я привязана к королеве и как я беспокоюсь о ней. Ее окружают враги, она часто становится жертвой недобросовестных советчиков. Что королева-мать, что сам король, оба они прилагали все свои силы к тому, чтобы сделать ее жизнь невыносимой, и до сих пор весьма преуспели в том, что принуждали королевскую упряжку тащиться по одной и той же разбитой колее…

– Если мне не изменяет память, тому способствовали и вы, – заметил де Шеврез.

– Этого я не отрицаю, но меняются времена, меняются и люди, и, уверяю вас, было бы мне позволено начать все сначала, я отдала бы все свои силы на примирение королевской четы. Нужно, чтобы король стал доверять супруге и чаще наведывался к ней…

– Конечно, вы правы, но что вы замышляете?

– А вот что: в королевстве наступит мир, и мы сможем успешнее бороться с нашим заклятым врагом Ришелье, а королева наконец сможет зачать и родить наследника. Вы будете рядом с Людовиком, а значит, должны все сделать для того.

– Лучшего я и не просил бы, но как это сделать? Не желаете же вы, чтобы и я сотворял те же подвиги, что и покойный Люинь, первый ваш супруг, который как-то вечером взял в охапку дрыгающего ногами юного короля и отнес его в постель своей жены? Для подобных ребячеств наш с вами возраст уже не подходит.

– А жаль! Действуйте тогда иначе.

– Но как?

– Я вам позже о том скажу, мне еще над этим нужно подумать. А теперь отправляйтесь занимать свое место, покажите себя нужным и – почему бы и нет? – незаменимым, а не просто приближенным. У вас это прекрасно – получится. И все время, слышите, все время ставьте меня в известность обо всем, о чем будете знать сами. Одним словом, станьте моими глазами и ушами…