Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

Она даже нисколько не удивилась и не испугалась, когда тест на беременность показал две полоски. Скорее обрадовалась и начала прислушиваться к себе в поисках перемен и нового ощущения себя. Насторожилась она только тогда, когда в ответ на новость о беременности Женя вместо ожидаемых ею восторгов и безумств эйфории снова довольно сухо задал такой привычный для него «открытый» вопрос:

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Как что? – опешила Наташа. – Зачем ты так спрашиваешь?

Разве ты не рад?

— Что тебя настораживает и пугает в связи с беременностью?

— Женя! Это твой ребенок! – вполне игриво и шаловливо погрозила пальчиком Наташа. – Заканчивай эти игры! Я хочу услышать, что ты рад ему так же, как я!

— Ты говоришь, что рада ребенку. Какое значение имеет для тебя – рад ли ему еще кто‑то кроме тебя?

— Ты издеваешься?! – Натка потерялась. Она больше не чувствовала себя такой всесильной всезнайкой, держащей жизненный поток в подчинении, как еще пару недель назад. Она не понимала, что происходит. – Зачем ты задаешь все эти дурацкие во–просы? Что ты хочешь сказать?

— Почему ты считаешь вопросы о ребенке дурацкими? Ты считаешь, что ребенок – это не повод задумываться и задавать вопросы?

— Ответь мне просто «да» или «нет»! Ты с нами или нет? Ты разве не счастлив тому, что у нас будет ребенок?

— Почему для тебя так важно, будут ли другие люди рады появлению твоего ребенка? Или ты откажешься от него, если найдется человек, который скажет, что ему твой ребенок не нужен?

— Что за бред ты несешь? Какое мне дело до каких‑то других посторонних людей, если этот ребенок имеет отношение только к тебе и ко мне?

— Почему ты воспринимаешь будущего ребенка только как приложение к себе и считаешь, что он не имеет никакого значения для других людей, что его человеческая роль сводится только до твоей личной игрушки, которая будет забавлять тебя и меня?

Почему ты отказываешь ему в праве иметь значение, допустим, для человечества в целом? Ты считаешь, что ты не сможешь родить значительную, заметную, талантливую личность?

— Женя, о чем ты? При чем здесь какое‑то человечество и какие- то «все», если речь идет о нас? О нас с тобой идет речь! – все еще цеплялась за слова Натка, но уже прекрасно все понимала.

Она уже прекрасно расслышала за всеми Женькиными глубокомысленными вопросами простые пять слов: «Мне не нужен этот ребенок». Она уже поняла, что он будет изо всех сил абстрагироваться от ситуации и делать вид, что его и рядом не лежало. Будет задавать много вопросов и умничать. Что он просто зассал. Что психотерапевт, к которому люди приходят за душевным здоровьем, сам глубоко патологичен.

— Ты должна ответить на один простой вопрос: хочешь ли ты ребенка как ребенка или ты хочешь его как средство, как «веревку», которой ты привяжешь его отца к себе?

— Все, Женя, с тобой все ясно.

— Если для тебя ребенок имеет самостоятельную ценность как он сам, то разве ты откажешься от него при каких бы то ни было обстоятельствах? А если он тебе нужен только «в комплекте» с мужчиной – то стоит ли при таких обстоятельствах рожать этого ребенка? Ведь если исчезнет, умрет, уйдет мужчина – то и ребенок для тебя потеряет ценность?

— Хватит софистики, – Наташка поняла, что здесь ее не ждет больше ничего, кроме банального засера мозга.

Она осталась один на один со своим интересным положением.

Ее технично слили, попытавшись внушить, что, чем закончится ее беременность, – это ее личный выбор. Истинное стремление не считается с чужими «нет» или «да». А есть ли у нее стремление к этому ребенку, может сказать только она сама. Женя так ловко жонглировал словами, что по любому ответственной за судьбу зародыша оставалась одна она – Наташка. Как будто бы она единолично его зачала.

Все‑таки матка – это ужасное проклятье ответственностью. Здорово как бы и быть виновником, но всегда иметь возможность оправдать себя, умыть руки в случае, когда ты не мечтал о беременности, и сказать: «В конечном счете, при чем здесь я – на аборт‑то пошла она». И это будет правдой. Право решать – это и есть власть. Так Наташка поняла, что она «право имеет».

Ощущение, что именно она формирует будущее своими детьми – не единственный вывод, который сделала Наташка из личной катастрофы. Наташка поняла, что раз она наделена правом управлять жизнью, продолжать ее на свой страх и риск и под свою личную ответственность, то имеет право решать и вопросы нежизни. Впрочем, до практического использования этого права оставалось еще много времени.

— Как ты уже, наверное, догадалась, в результате я не написала никакого самостоятельного сериала из жизни психотерапевтов, но зато родила Олега. Собственно, выбора у меня не было – отрицательный резус–фактор сильно сузил мои возможности для маневра. С такой кровью аборты исключены. Можно только рожать. Я и родила. Хотя я, может быть, в любом случае родила бы. Я какая‑то совсем непуганная была и совершенно ничего не боялась. И правильно делала. Мама мне помогла. Мне вообще все помогали.

— Когда я поняла, что в конечном счете я решаю – родится этот человечек или не родится, я пошла дальше. Осознав, что от тебя зависят судьбы будущего, намного легче обращаться с настоящим. Если уж ты вправе решать за будущие жизни, то играть существующими‑то и подавно легко. Тем более если речь идет о человеке, которого ты считаешь не сильно‑то прекрасным.

Не то чтобы Наташка искала способ испортить Женьке жизнь и вынашивала планы мести. Но, когда однажды у нее возникла такая возможность, искушение оказалось очень велико. И она не устояла.

Цепь случайностей сложилась так, как будто кто‑то специально замышлял спровоцировать Соколову. Соберись она провернуть это мероприятие умышленно, вряд ли у нее все вышло бы так гладко.

Натка только что вышла из декрета, но сразу влиться в рабочий ритм ей было как‑то тяжеловато. И вот на нее «напал» какой‑то ничтожный насморк. Но она сочла, что это достаточная причина, чтобы взять больничный и еще чуть–чуть посидеть дома.

Собственно, за этой малозначащей бумажкой она и отправилась в элитный медицинский центр, страховку которого купила еще два года назад. Ей его усиленно рекомендовал и рекламировал тот самый Женя, который давно там наблюдался. Центр был на самом деле высшего класса, и в нем никогда не было очередей. Так что, когда Наташка поднялась к нужному кабинету терапевта, ни в коридоре, ни в самом кабинете никого не оказалось. Комната почему‑то не была заперта, а на столе призывно светил монитором включенный компьютер. Из чистого женского любопытства, наверное, не совсем здорового, Соколова быстро вызвала на экран медицинскую карту отца своего ребенка. И с интересом обнаружила, что у того – большие проблемы по мужской части. А именно – рак яичка. Из злого хулиганства, как будто толкаемая кем‑то под руку, Наташка быстренько заменила слова «правое» на «левое» в тексте и закрыла файл. Выскочила из кабинета и испарилась из медицинского заведения.

— Я не сомневалась, что рано или поздно эту вопиющую ошибку, эту подмену кто‑нибудь да обнаружит, а единственный вред Женькиному здоровью благодаря этой шутке будет нанесен со стороны нервной системы, – оправдывалась Наташка. – По–дергается он немножко, попереживает. Так ему это только на пользу. Ему было бы неплохо научиться иногда побаиваться судьбы. Примерно так я рассуждала. И когда я узнала, что у них с Танькой родилась дочка, я поняла, что ошибку действительно отловили, и даже как‑то забыла про эту историю. А оказывается, в этот раз судьба играла не на его стороне.

— Ты так спокойно об этом говоришь, – ужаснулась я. – Неужели ты совсем не раскаиваешься.

— Я?! Раскаиваюсь? – Натка посмотрела на меня надменным взглядом Иштар.

Она явно ни о чем не сожалела. Она по–прежнему верила в свое право вершить судьбы. Мне стало жутковато, но я поспешила отделаться от этого ощущения. Ведь я нуждалась в подруге.

— Так ты всячески делала вид, что Олег и Катька друг другу совершенно не подходят и непременно должны разойтись, потому что предполагала, что они – брат и сестра?

— Ну дык, – кивнула Соколова. – Именно.

— Тогда твои молодожены должны быть мне весьма признательны за то, что я устранила всяческие препятствия к их союзу. С них причитается. Но вообще ты довольно отмороженная мать.

Даже зная, что у тебя под носом фактически происходит инцест, ты молчала?! И ничего не сказала Олегу про его отца?

— Ты знаешь, они моего совета не очень‑то спрашивали, – начала раздражаться Наташка. – Когда я поняла, в чем дело, они уже давно не только мороженое в парке кушали. И, поверь мне, если бы не открывшиеся сегодня обстоятельства, я довольно ловко разрулила бы эту ситуацию. Так, что они на дух бы друг друга переносить перестали. Все бы у меня получилось. И я бы разрешила эту ситуацию гораздо изящнее, чем бить им в лоб фразочкой: «Ой, братцы–кролики, а вы ведь брат и сестра». По–сле такого заявления у меня проблем с сыном оказалось бы гораздо больше. А какая у них психическая травма осталась бы?