Прежде чем сдохнуть - Анна Леонидова

Эту ночь я не могла писать. Просто сидела в машине, всматривалась в темноту за окном и вслушивалась в захлебывающиеся любовные признания соловьев. Я разговаривала сама с собой.

— Почему же, Сонечка, ты так хотела всю жизнь написать роман и смогла это сделать только здесь и сейчас, когда рядом нет ни одного читателя?

— Потому что я ссыкло. Я очковала и хотела понравиться каждому. И боялась, что обнаружится хоть один человек, которому я не понравлюсь. И боялась, что не смогу пережить этого. А теперь, когда никого нет, кто погладит, нет и никого, кто плюнет в меня.

— Теперьто ты видишь, что писать – это совсем–совсем не страшно. Если ты не ставишь своей задачей понравиться каждому. Даже величайшие из книг – Библия, «Дао дэ цзин» и «Гарри Поттер» нравятся далеко не всем. Как же ты могла так много воображать о себе и претендовать на то, что не удалось самым успешным?

— Да у меня и в мыслях не было претендовать. Я просто боялась. Когда ты боишься, ты далек от мании величия. Это скорее комплекс неполноценности.

— А зачем тебе так надо было понравиться каждому и чтобы тебя все любили?

— Мне просто очень хотелось понравиться своей маме. Чтобы она больше не думала, что зазря просрала свою молодость, родив меня. И больше всего я боялась разочаровать ее. И я понимала, что никто и никогда не будет так критически ко мне настроен, как она…

— Твоей мамы нет в живых уже пять лет.

— И теперь мне жалко, что ее нет и что она уже никогда не сможет прочитать мой роман.

Таким внутренним диалогом я развлекалась до утра, а потом, как всегда, уснула.

Пробудившись и совершив утренние ритуалы, я открыла руководство по эксплуатации машины и с грехом пополам извлекла на свет божий аккумулятор. Зараза оказался тяжелым. С трудом я поволокла его к деревне, чтобы бросить вызов местным мужикам и сподвигнуть их зарядить его.

Я сразу заметила, что селяне косятся на меня как‑то странно.

Но ничего противоестественного они не говорили, а, наоборот, довольно шустро решили мою техническую проблему. Один из мужиков даже помог дотащить тяжелейший агрегат к моей спрятанной в лесу машине. Мы душевно попрощались, причём я ловко проигнорировала его намеки на щедрые чаевые.

Как всегда, близилось к пяти вечера, когда я укладывалась на дневной сон. Стоило мне только устроить голову на подушечке, как в стекло постучали. От неожиданности я прикусила язык.

Резко села, так что зашумело в ушах. В окно на меня пялился человек в милицейской форме. Перед глазами он держал какую‑то фотографию и внимательно сличал меня с ней. Все разъяснилось быстро.

Сын мой оказался довольно заботливым и тревожным. И когда я исчезла и не выходила на связь, мобильник мой не отвечал, а ни в пансионе, ни в своей квартире я так и не появилась, он бросился искать меня с полицией. Он вспомнил о моем старом знакомстве в силовых кругах, вышел на связь сразу с влиятельными людьми, так что искать меня тут же взялись на полную мощность. Фотороботы были разосланы по всем городам и весям. Я даже попала в телевизор – в рубрике «Их разыскивает полиция» показали мой портрет. Баннеры с моей рожей и подписью «Вы ее видели?» украшали рунет и сообщали, что я известный журналист, которая ушла из дома и не вернулась.

Так что ничего удивительного, что деревенские так на меня пялились. Просто им мое лицо показалось очень уж знакомым.

Вот они и поспешили поделиться находкой с компетентными органами.

Всю эту пышную бучу по розыску меня организовал с Петькиной подачи мой старинный знакомый Федя Васильев. Федя – хороший мужик, с которым мы как‑то быстро скорефанились на одном великосветском балу. Бал был из благотворительных, и пригласительные стоили немереных денег, вырученные средства обещали отправить сироткам. Я оказалась на мероприятии на халяву – как хроникер и летописец, а Феде билеты на пафосное мероприятие закинули в качестве взятки.

Чтобы там его бойцы движение где нужно перекрыли в день бала, поохраняли автомобили дорогих гостей. Ну и еще он поставил к празднику десяток симпатичных парней, которые дарили эндорфины богатым дамам в возрасте, которым так и хотелось пройтись в туре вальса или мазурки, да некому было их пригласить. И вот эти бравые парни в смокингах, напуская на себя таинственность, развлекали этих «девушек» танцами и посылали им розы в бокалах голубого, как небо, «Аи». Естественно, они не раскрывали свой истинный род занятий, так что у тетенек потом оставалось приятное послевкусие легкого флера, праздника и романтического приключения. Они готовы были тут же, не отходя от танцпола, купить билеты на следующий бал.

Так вот, на этом балу мы, две крашеные курицы, изображали райских птиц. То есть два природных плебея прикидывались дворянами в седьмом колене, впрочем, как и все на этом великосветском мероприятии. Мы отличались от остальных гостей только одним: по сравнению со всеми мы были бедными.

Когда гости торговали право заказать музыку для следующего танца, и сумма шла уже на десятки тысяч долларов, мы не в силах сдержать своих истинных эмоций скорчили одинаково насмешливо–изумленные моськи. Просто насмешкой легче всего было замаскировать искреннюю зависть и подавить желчь, которая, наверное, затопила бы весь зал, если бы мы не были такими хорошими актерами. Но друг друга мы просчитали сразу. Тут же бахнули на брудершафт негламурной водки. Нача‑ли травить анекдоты, даже что‑то сплясали. Ну и подружились между делом. Наконец и у меня появился друг среди силовиков, как у каждого уважающего себя журналиста.

Федя выручал меня, я, чем могла, помогала ему. Например, когда в период Новой смуты в междуцарствия Путина на Фединой территории подавляли стихийные митинги и пикеты, я старалась, чтобы в нашем журнале действия его подчиненных представлялись в максимально сдержанном свете. А он, когда в Москве действовал комендантский час, раздобыл для меня круглосуточные спецпропуска.

К этому самому Феде и обратился за помощью мой сын, когда я пропала, а Васильев, пользуясь служебным положением и связями, поставил на уши всю Россию и заставил всех меня искать.

Так что меня довольно быстро нашли, и теперь под конвоем машины спецсопровождения я пилила в Москву. Причём полицейчики гнали меня не к дому, а прямо в служебный кабинет Феди. Что ж, я была совсем не против повстречаться со старым боевым товарищем и побалакать с ним за жизнь. Мне даже сделалось смешно, что моя пропажа наделала столько переполоха.

Я и не ожидала, что я такая важная птица. Это как‑то повысило самооценку.

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

Федя встретил меня радостно и даже не устроил выволочку за ложный кипеш, поднятый по моей вине. Он поцеловал меня в щеку, бесцеремонно щипнул за бок, резюмировал:

— Сонька, да ты совсем отощала! Сто лет тебя не видел. Поехали ко мне на дачу, будем тебя кормить и пьянствовать твое возвращение! А сыну сдам тебя завтра.

— И то правильно! – хохотнула я в ответ. – Пусть еще денечек понервничает.

— Да нет, понервничал он уже достаточно, я ему позвонил, что ты нашлась.

Отмечать мой камбэк в мир людей мы начали еще на заднем сиденье его служебной «бэхи». Когда мы вывалились на ровно стриженый газончик дачи на Пироговском водохранилище, подзабытое ощущение родства душ вернулось к нам. Я неумело актерствовала, в лицах изображая Федьке жителей нашей богадельни, он смеялся и хлопал себя по ляжкам. Мы зашли в дом, симпатичная Федькина жена приветственно кивнула, выдала мне во временное пользование свой спортивный костюм, и мы втроем отправились к берегу маленького прудиках у них на участке. В пруду неправдоподобно шумно и тяжело плескались любовно откормленные рыбы. В свой час им предстояло попасться на удочку Васильева и стать специальным угощением для особо дорогих гостей. Один берег пруда был отделан на манер патио с мангалом–барбекю по центру. Федина жена нанизывала на шампуры осетрину, куру и свинину. Ароматы их «на раз» отключали действие всех критических отделов мозга, от всего мыслительного аппарата оставалось только что‑то наивно–первобытное, открытое и доверчивое. Элитный армянский коньяк подключался к процессу интеллектуальной дезорганизации и окончательно «вырубал» серое вещество.

Пока шашлык готовился, я уже успела порадовать хозяев гостеприимного дома рассказом про безумную Наткуколлекционершу детей от разных мужиков, про то, как опозорилась бывшая жена Рафаэля Акопова и светская звезда Алка Максимова, обломавшись с наследством, и как ее по этому по–воду начали чморить у нас пансионе. Изобразила в красках и замороженную Танечку, которая оказалась любовницей моего мужа. И не преминула злорадно пройтись по обнаружившемуся бесплодию знаменитого рублевского психотерапевта, который в свою очередь был ее мужем.

Хозяйка дома слушала все с интересом, а вот самому Феде я, похоже, особых новостей не сообщила. Впрочем, он тактично кивал подбородком на все мои истории и не признавался, что где‑то в их служебных досье забавные повороты биографии всех этих людей давно запротоколированы и тщательно описаны.