Отголосок: от погибшего деда до умершего - Лариса Денисенко

Она расположилась на кровати. Не застеленной, такой же растрепанной, сексуальной и удлиненной, как она. «Меня звать Ора. Я вижу, что вас не нужно развлекать, вы будете из-за этого чувствовать себя неловко. Хотите что-нибудь выпить?» Я сидела в кресле, в котором вполне могла бы сидеть бедняжка Джейн Эйр. Никогда в моем доме не будет подобных кресел. В таком кресле нельзя ничего пить, так как жидкость застрянет где-то на уровне грудины. «А у вас здесь нет другого кресла?» «Есть, но на нем сидит Пиа Нера». Я осмотрелась и увидела маленькое кукольное креслице, где сидела кукла-цыганка. «Я бы на вашем месте не трогала ее, она очень мстительная». Сумасшедший дом. Я не знала, следует ли продолжать разговор, и о чем с ней говорить. Ору это не смущало, она накрылась одеялом и, похоже, уснула. Хотя это вряд ли можно было назвать развлечением, но мне действительно стало неловко. Я боялась встать, потому что кресло скрипело и я могла ее разбудить, а сидеть здесь и хранить ее сон – это меня тоже не прельщало.

Честно говоря, так со мной вели себя впервые, не знаю, прикидывалась она или нет, возможно, хотела убедиться в том, что как только она уснет, я тут же начну рыскать по квартире. Или сброшу Пиа Неру и отберу у нее кресло. Еще я думала о Франце. Конечно, он был злобным. А еще он терпеть не мог моего брата. Ханна была убеждена в том, что когда-то Франц предложил Манфреду отношения, брат послал его ко всем чертям, и теперь Франц бесится. Я считала все это очень мелким, но кто сказал, что Франц проявляет себя только в крупных формах? Я сомневалась, сознаваться мне в том, что я сестра Манфреда или нет. Он обязательно этим поинтересуется. Не такая уж у нас распространенная фамилия. Раньше я никогда не отрекалась от брата. Но именно сейчас была близка к тому, чтобы отрезать эту родственную связь и спрятать ее под пестрой юбкой Пиа Неры.

«О», – вдруг услышала я, и склонилась к Оре, мне показалось, что ей плохо. «Не туда». Я обернулась на голос. В двери стоял Франц. Он был похож на метиса от черного кота и лебедя, и хотя вряд ли это можно было бы назвать привлекательным сочетанием, но он был очень красив. «Поздравляю вас, Марта. Вижу, вы поладили с Орой». Это звучало как-то двусмысленно, и я не знала, как на это реагировать, поэтому просто встала с кресла. У меня было такое впечатление, что моя спина, бедра и грудь уменьшились на треть. «Знаю, понимаю. Ужасное кресло. Но оно дарит мне приятные воспоминания. Знаете, я когда-то подумывал избавиться от него, а потом решил: кресло всегда дарит мне приятные воспоминания, а люди, которые в нем скрючиваются, – не всегда. Значит, кресло выигрывает по основному показателю. Ора, Ора!» Женщина не шевелилась. Мне стало жутко, я точно знала, что я не убивала ее, но она казалась мне способной на любую подставу. «Вы действительно с ней поладили, она никогда не засыпает так крепко в присутствии человека, которому не доверяет. Кстати, кем вы приходитесь Манфреду фон Вайхену?»

Вот оно, началось. «Я его сестра». «Вы внешне совсем не похожи, даже пластика разная. Хотя ваши аверсы похожи». «Правда? Я думала, что номинал у нас разный, вы не перепутали с реверсами?» Он расхохотался. «Я всегда это путаю!» Он хохотал так смачно, что если бы я кормилась смехом, этот его смех я бы проглотила очень быстро, и мне долго бы не хотелось есть. «Я читала некоторые ваши статьи о Манфреде». Глаза его сузились. «Некоторые? И я уверен, что он истерично настаивал, чтобы вы прочитали все. Хорошо, что вы сказали – статьи о Манфреде, а не о творчестве Манфреда, так как это что угодно, но уж точно не творчество». Я была не расположена теоретизировать на темы искусства, но не простила бы себе, если бы проглотила обиды в адрес Манфреда и еще бы поблагодарила очаровательную хозяйку за угощение. «Я считаю, что вы не всегда правы. Манфред – прекрасный художник». «Прекрасный? Не старайтесь меня убедить в том, что вы лишены вкуса. Ваше тело и голос свидетельствуют о другом. Слова без интонации, без голосовых нюансов ничего не стоят, поверьте». Я подумала, интересно, как бы он отреагировал, если бы я ему сказала, как одному из своих студентов, это у нас, преподавателей, называется деликатное затыкание рта ближнему. «Благодарю, Франц, мы услышали вашу точку зрения, а сейчас пора послушать других». Вместе этого я спросила, нет ли в квартире помещения с более покладистыми креслами или стульями. Франц, который все еще стоял возле двери, кивнул головой и жестом указал мне дорогу. Это была столовая, с красивым столиком, диванчиками, без всяких кроватей с Орами и креслиц с Пиа Нерами.

Я думала, что надо бы спросить Франца о его связях с журналистскими и исследовательскими кругами в Украине, но вместе этого брякнула: «Какие у вас претензии к Манфреду?» Франц делал чай, очень элегантно, будто птица, кисти его напоминали крылья, они были легкими и слишком большими. Густые и тоненькие волоски, покрывающие его пальцы, золотились на солнце, и когда он жестикулировал, казалось, что его кисти вот-вот должны взлететь. Но как он будет жить бескрылым?

«Манфред поведен даже не на своем творческом, а на личностном «я». Понимаете, критик должен быть недозревшим в плане творчества, это злит, а злость стимулирует мысли. А вот художник должен вызревать и в конце концов вызреть. Манфред подкармливает свое «я» искусственно. Искусственными смесями, которые ему подсовывают, которые он сам выбирает для себя, поэтому он набирает вес, но это вредный вес. Все эти призы, обожание, приглашения на ТВ-шоу, муниципальные заказы – все ему вредит. Он – малыш-карапуз с гормональными сбоями. Он неестественный, понимаете? Он как художник растет не в том климате и не в тех условиях, ему стоит заняться другим. И это постоянное самолюбование, будто он все время цветет. Не бывает такого. Никто и ничто не цветет все время».

Нужно было включить диктофон, такую тираду я не запомню, хотя память у меня и неплохая. Птица примостилась на миг возле меня и упорхнула, оставив после себя след в виде чайной чашки. «Спасибо». «В его творчестве не хватает смелости и размаха». «Да. Я давно это поняла, еще когда смотрела, как он играет в пляжный волейбол, он все время прячет голову и бережет пальцы», – хмыкнула я. Франц захохотал, откинув голову так порывисто, что я бы не удивилась, если бы она отлетела, как мяч во время пляжного волейбола. «Знаете, каждый человек, как мотылек: мечтает достичь солнца, но выбирает более простой путь, более легкую смерть и более близкий источник света – лампу». «И вы?» Он немного помолчал, а потом произнес, сильно растягивая слова: «Да. И я». И тут я заподозрила, что он сейчас тоже может выкинуть трюк с засыпанием, как Ора, это у них семейное, сейчас бухнется на пол и заснет. Поэтому я громко ойкнула пару раз.

«Что-то укусило?» «Нет, мне показалось, что вы сейчас заснете». «Марта, а вот мне кажется, что вы как раз и могли бы чего-то достичь в искусстве, у вас нестандартное видение, по крайней мере, мало кому бы пришло в голову, что человек, глотая горячий чай, заснет, скорее уж околеет». Это был не очень удачный волейбольный пас, но я должна была принять эту подачу. «У меня умер дед». Франц сделал участливое лицо. «Деды умирают, да. Доказано не одним дедом. Вы хотите заказать мне поэтический некролог?» «Нет, спасибо. Не знаю, согласится ли моя семья на некролог, тем более поэтический. По крайней мере, Манфред точно не будет в восторге. Дело в том, что деда считали погибшим долгое время. А он жил, теряя разум и здоровье».

Франц внимательно слушал, поэтому я рассказала ему немного о деде. «Мне нужно найти кого-то, кто мог бы помочь мне в Украине, я не знаю языка, не уверена, что сама сумею добраться до тех мест, где дед якобы был похоронен. Вы можете помочь?» «Да. Я постоянно на связи с бывшими республиками СССР, мы готовили совместные материалы в честь падения Берлинской стены. Находить очевидцев – интересная была работа. Марта, сделаем так. Я поспрашиваю у всех и потом подберу вам подходящего человека. Но вы уверены, что вам стоит копаться в этой истории?» Я кивнула. «Понимаете, история выглядит привлекательно только в скульптуре, архитектурных памятниках, но не в жизни…» Я молчала. «Конечно, если эти памятники и скульптуры не созданы манфредами». И он снова расхохотался. Я хотела его поблагодарить за помощь, но после очередного выпада в адрес моего брата это выглядело бы очень… неестественным, я подбирала какие-то слова, но старалась напрасно, впрочем, я все равно не услышала бы собственных слов, они потонули бы в музыке, которая раздалась будто отовсюду. Руки-крылья Франца мигом взлетели. «Полет валькирий» Вагнера. «Проснулась Ора!» – торжественно произнес он, голосом прорываясь сквозь стаи вагнеров ских валькирий. Я съежилась, Манфред, когда слышал эту музыку, расправлял плечи, возможно, Франц ошибается и Манфред достигнет солнца, когда этого никто не будет видеть, а вот я всегда съеживалась, как цыпленок в когтях ястреба. Мне казалось, что сейчас меня подхватит ураган и куда-то унесет. И мне было жутко, но в то же время очень хотелось, чтобы это в конце концов произошло. Но этого не произошло и на этот раз. Впрочем, и теперь я не расправила плечи.