Отголосок: от погибшего деда до умершего - Лариса Денисенко

Мой бывший, Оскар, боготворил свои адвокатские речи. Он часто записывал себя на диктофон, чтобы слышать голос. Чтобы работать над интонациями, разве это не актерство? Разве это не борьба за лучшую роль? Например, сменить на посту моего отца. Когда-нибудь, не сейчас. Как в свое время Шона Коннери. Именно здесь записываются на Джеймсов Бондов.

По немецким традициям, суд проходил под липами, городской, поселковый Gerichtslinde. Под липами же устраивались народные гулянья. Я ведь говорю – театр! Когда мне очень уж хочется досадить отцу, я напоминаю ему об этом. ЛИПОВЫЙ СУД! Тогда он так назывался. Но, смею вас уверить, он был справедливее. Нынешний суд липовей, чем тогдашний.

Суд, в который меня притащила Наташа, был не таким, как тот, где работал мой отец. Намного проще. Напоминал скорее школьные кабинеты. Наташа в сером деловом костюме выглядела непривычно. Она протянула мне свою узкую ладонь, на внешней стороне которой сквозь загар то ли соль проступила, то ли кожа начала лущиться, из-за этого ладонь Наташи напомнила мне засоленную рыбу. И я боялась пожать протянутую мне руку, чтобы не сдавить ей жабры. Она ведь дышит ладонями. Я теряю рассудок. Наташа меня обняла. Прижала мои жабры на лопатках. Задыхаешься не тогда, когда тебя крепко обнимают, а тогда, когда перекрывают тебе дыхание даже нежным прикосновением.

«Я рада, что ты пришла, посидишь на рассмотрении дела? Это не очень долго, потом я тебя познакомлю с одним человеком, пока что его нет, он придет позже». Я соглашаюсь. Показываю свою преподавательскую карточку секретарю. Он похож на учителя Гарри Поттера. И смотрит на меня так, будто сейчас превратит во что-то необычное. Но вместо этого он говорит, что очень рад тому, что представители юридического образования интересуются буднями судейской жизни. Он произносит это так серьезно, что я теряюсь и вместо адекватного ответа качаю головой, как детская игрушка, будто сама себя одобряю.

В зал вводят какого-то вонючего брюнета на длинных тонких ножках. Небольшого роста, патлатый, с головы до ног запакован в черную кожу. Выясняется, что он на вокзале третировал стареньких поляков, супружескую пару. Теперь я понимаю, что здесь делает Наташа. Она внимательно за всем наблюдает, руки ее спокойны, она держит себя в руках при помощи губ, сжала их так, чтобы ничего в организме не шевелилось. Я часто делаю так же.

Вонючий брюнет поведал полякам о том, что Берлин – это его город, и посоветовал им поскорее отсюда ушиваться, а чтобы было понятнее, ведь они иностранцы, ударил мужа и жену пару раз резиновой дубинкой. Когда рассказывают о его поведении, он что-то напевает, озирается, ищет благодарного зрителя. Если подобные твари пытаются встретиться со мной взглядом, я никогда им этого не позволяю, а потом начинаю сама на них смотреть – безразлично, сонно, главное – не выказывать никаких эмоций. Они ими подпитываются. Его спрашивают, как он может прокомментировать свои действия. Он отвечает, что его там вообще не было, все это выдумки. А если бы он встретил поляков – удрал бы. Он боится их, они же из лагеря победителей. Держится эта тварь очень нагло. Ну, может, и был, у него столько дел, всего и не припомнишь, но точно – не трогал. Так, размахивал руками, возможно, кого-то зацепил, песенку пел о Берлине, а что, разве нельзя? Он берлинец.

Приглашают потерпевшего, он неплохо говорит по-немецки, рассказывает о том, что они с женой живут в доме, за которым присматривает этот господин, и отношения всегда были ужасными, хотя они за все своевременно платят и ведут себя подобающим образом. Но вот случая на вокзале старичок не помнит, отводит глаза – красные, запуганные собственным плачем. То же самое рассказывает его жена, изможденная, уставшая женщина. Протокол составлен неудачно, побои зафиксированы не в тот же день, Кожаная тварь остается безнаказанной. Улыбается, напевает что-то, поглядывает по сторонам.

Обвинительница, шикарная длинноногая женщина, своей манерой произносить речь похожая на разрывную пулю, предупреждает его, что будет наблюдать за ним и когда-нибудь ему наверняка не поздоровится. Он подмигивает ей и говорит – ему льстит, что такая шикарная барышня будет наблюдать за ним. Суд заканчивается. Я говорю, что мне хочется вымыть руки. Такое со мной постоянно. Наташа протягивает влажную салфетку. Мы идем в судовую кофейню, Наташа говорит по-польски что-то утешительное супружеской паре. Я ничего не понимаю, но голос у нее ласковый и в то же время убедительный.

В кофейне к нам подходит приземистый господин. Обнимается с Наташей, здоровается со мной и супругами. «Это Орест, я хотела, чтобы ты с ним познакомилась». Я еще раз здороваюсь. «Знаешь, сеть отельчиков “fOR REST”?» Я действительно недавно видела такой отельчик. «Это отели Ореста, он украинец, вот устроит теперь Радмилу и Збигнева пожить у себя». Орест говорит, что приглашение мне в Украину действительно не нужно, но он может позвонить своим друзьям, чтобы они просчитали и упростили мой маршрут, помогли найти машину, встретили – если нужно. Я благодарю, потому что мне нужна поддержка в этом путешествии. Мы обмениваемся с Орестом координатами, он говорит, что все будет присылать мне по почте. Орест еще раз обнимается с Наташей, забирает польскую пару и исчезает.

«Ты давно с ним знакома?» «Когда-то я писала статью о его бизнесе. Знаешь, не так уж много иммигрантов добивается финансовых успехов. У него это вышло. Но он очень упрямый. Бывший украинский инженер стал собственником успешной сети отелей в Германии. Впечатляет?» «Впечатляет. Я бы не стала успешным собственником. Даже не знала бы, с чего начинать. Внешне он похож на баварца, наверно, это ему здесь играет на руку. Хотя не каждый подпустит к сердцу и кошельку баварца». Наташа смеется. «Да, вид у него хитрющий, он говорит, что человек, как кирпич, прежде чем ставить на него знак каче ства, он должен ощупать его со всех сторон, потому что он несет ответственность за свои штампы». «А ты?» «Иногда ставлю, но мои штампы – на польском, не каждый может их прочитать». «А что стоит на Дереке?» «Ничего. Я его просто люблю. И еще – очень хочу изменить его жизнь». «А что не так с его жизнью?» «Знаешь, я очень хочу, чтобы он отдавал что-то обществу». Я никогда бы не отважилась предлагать Дереку перемены, возможно, именно поэтому он сейчас не со мной. «Насколько я знаю, это не его жизненная позиция». «Вот именно. Я пыталась затащить его на эти процессы. Склонить к тому, чтобы он помогал людям, которым не от кого ждать помощи. Бескорыстно. От всего сердца. Но его сердце занято». «Тобой». «Нет. Больше собой. И ложным ощущением свободы. Хотя мне удалось немного втиснуться, мизинчиком». Она потягивается.

«Марта, ты сейчас говоришь со мной, как автомат, который сообщает тебе, сколько ты весишь. Безжизненный, равнодушный голос, пропущенный через несколько фильтров. Я не спрашиваю тебя, почему ты так себя ведешь, я ведь знаю почему. Я просто хочу, чтобы ты знала, ты мне нравишься, и, так или иначе, я на твоей стороне». За такие слова следует благодарить. А я не могла, чтобы поблагодарить, мне нужно было проглотить одну сложную эмоцию – стыд, смешанный со злобой, впечатлительность, смешанную с любовью, и что-то еще, более жесткое. В таких случаях благодарность часто выливается со слезами. Но я сдержалась. Наташа взяла мою ладонь в свои руки и, несомненно, услышала благодарность, высказанную моим бушующим и неосмотрительным пульсом. «Держись. Франц тебя ждет, он сказал, что не будет постоянно находиться дома, но открыть тебе дверь есть кому. Пока». Наташа резко встала и ушла.

На мой звонок долго никто не реагировал, я уже подумывала, не прогуляться ли мне где-нибудь, как дверь отворилась. И я оказалась в радужном мире. Весь коридор Франца – пол, стены, потолок – все было покрыто радугами. Очарованная радужными вспышками счастья, я не сразу обратила внимание на то, что дверь мне открыла полуобнаженная женщина. Она стояла и рассматривала меня. Стройная, с растрепанными седыми волосами, в прозрачной мужской рубашке.

Вообще-то, это был удар. Первый мне нанесла подруга Боно, ведь я была убеждена, что мой кузен гей или что-то совсем иначе сексуальное. Теперь Франц. «Что вы на меня так смотрите? Как будто я домашнее растение, которое отважилось открыть вам дверь». «Я просто думала, что Франц… предпочитает мужчин». Она повела бедром, переместила основной вес тела. «Я тоже предпочитаю блондинов, а вот сплю с Францем. А он шатен. Парадокс?» Трудно было возразить. Я поздоровалась, представилась и спросила, могу ли я пройти? «Какой выбираете цвет?» «Простите?» «Франц так тестирует людей, очень часто люди идут по одному или двум цветам радуги. Так какой выбираете вы?» Как я не люблю тестов. Даже шуточные тесты, которыми меня время от времени атакует Ханна. Я всегда вру. Вот и на этот раз я выбрала красный. Женщина посмотрела на меня, хмыкнула и сказала: «Если бы вам пришлось идти долгое время и при этом никого не встретить на своем пути, вы бы сбились на синий». Черт ее побери. Она была права, эта прозорливая любительница блондинов.