Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

Полли это тоже свойственно, но я уверена, что она повзрослеет и сама все начнет понимать. А Онор, судя по всему, была подобным образом воспитана и уже не изменится никогда.

Над кроной бука проплывает луна, окрашивая все в легкие голубоватые тона. Я подношу ко рту клубнику и ощущаю, что от моих пальцев исходит едва уловимый аромат полированного серебра. Воздух сейчас настолько неподвижен, что я решилась принести на улицу из столовой большой подсвечник. И пламя свечей держится так прямо, словно его подпитывает газ из горелок.

Тедди склоняется, чтобы наполнить бокал Онор.

– Давай начистоту. Ты не смогла отказать родителям, когда они заявили, что уже купили на всех билеты первого класса, – произносит он, и в голосе звучит легкая обида.

Очевидно, он еще не до конца понял, что происходит, хотя даже этого достаточно, чтобы испортить ему настроение.

– Но ведь ты же будешь очень скучать по мне, правда? – спрашивает Онор, накрывая его руку своей ладонью.

А потом вновь откидывается на спинку стула и вытягивает ноги. Уверена, она любуется ноготками на них. Онор накрасила их утром, сидя у бассейна, сняв сначала слой прежнего золотистого лака с помощью ватных шариков, от которых пахло грушевым сиропом, а затем нанесла новый лак – розовый и блестящий, – причем трудилась так прилежно, что часть лица порой оказывалась глубоко между коленями.

Тедди поворачивается к отцу:

– Значит, ты снова стал сочинять? Полли сказала, ты упомянул что-то о работе.

– Пока рано о чем-то говорить всерьез, – отвечает Лоренс и из вежливости обращается ко мне: – Понимаете, это все… на какое-то время прекратилось.

– После гибели мамы он больше не видел в этом смысла, – вмешивается Полли. – Ведь так, папочка?

– Писательство вдруг представилось мне пустейшим из занятий, – с легкостью подтверждает он. – Сидеть в кабинете, что-то там придумывать…

Мы молча ждем.

– Вероятно, я просто потерял веру в себя, – добавляет Лоренс, будто разговаривает сам с собой, пробует какие-то новые слова и проверяет, как они звучат. – И у меня не осталось мыслей. Я перестал ощущать фактуру ткани, а из нее состоит жизнь. Но, похоже, сейчас наступает перелом. Посмотрим.

У меня возникает ощущение, что ему хотелось бы продолжить разговор, но мешает свойственное всем художникам суеверие относительно каждой новой работы.

– Шарлотта мне уже плешь проела по этому поводу, – говорит он своим детям. – Кстати, она может приехать сюда.

Чуть позже, когда Онор, Тедди и Полли отправляются к бассейну, чтобы поплавать в темноте, я остаюсь с ним за столом одна. Из-за сильной жары свечки были мягкими на ощупь, когда я их только доставала из коробки, и прогорели очень быстро. А теперь с шипением они гаснут одна за другой. Я пытаюсь собрать со стола посуду, но Лоренс останавливает меня вопросом:

– Как по-вашему, с ними все в порядке? Они справляются?

– Вы за них так переживаете, – отмечаю я, медленно опускаясь на свой стул, чувствуя, что у него возникла потребность в чем-то. Вероятно, он даже не против исповедаться.

– Конечно, переживаю.

Я сразу понимаю, что он не собирается откровенничать и ищет у меня лишь поддержки, а потому говорю:

– Мне трудно разобраться в душевном состоянии Тедди, но Полли, по-моему, постепенно приходит в себя.

– Она за что-то очень на меня сердита, – сообщает Лоренс. – За что?

Мне сразу вспоминается поздний вечер, когда Полли явилась ко мне домой и обо всем рассказала.

– Для меня она всегда была немного смешной маленькой девочкой, – продолжает он. – Жила исключительно сегодняшним днем, как большинство детей. Вот Тедди изначально отличался предусмотрительностью, пытался разобраться во всем и очень дотошно, даже будучи совсем малышом. Никогда ничего не оставлял на волю случая. А Полли… Она не строила никаких планов. С ней все случалось само по себе. Да и случалось-то в основном только хорошее. А теперь вдруг такая перемена.

Лоренс наливает себе в стакан немного воды и выпивает.

– Наверное, все дело в невинности, – предлагает он. – Я ненавижу саму мысль, что она может лишиться ее.

И его слова неожиданно разносятся далеко по темной лужайке. Редкие лунные отсветы поблескивают в траве и в листве деревьев. У меня вертится на языке фраза, что такого рода невинность во взрослой уже девушке сродни глупости. Она лишь доказательство испорченности, избалованности, злоупотребления своим привилегированным положением. Но ничего подобного я, конечно, не говорю, а просто сижу рядом с ним в душном саду, где ни ветерка, и наблюдаю, как нас охватывает полная тьма, когда гаснет последняя свечка.

Однако выясняется, что прав все-таки Лоренс. Полли передумала, и теперь сообщает, с каким нетерпением ждет начала учебного года, чтобы вернуться в колледж.

– Я действительно начну учиться серьезно. Пройду весь курс основательно. Ведь я теперь убедилась, что Сэм – пустышка, и нельзя ловиться на всякие бредовые фантазии.

Полли уже заказала половину списка необходимой на будущий год литературы через Интернет и «просто без ума от Еврипида» (ее собственные слова), хотя на моих глазах она читала только одно издание – бесплатный журнал «Грация», подобранный на автозаправочной станции.

Я делюсь этой информацией с Лоренсом, когда мы оба стоим под яблоней. Причем мне приходится аккуратно подбирать слова.

– Полли приняла это решение сама, – произношу я. – Так что никакой моей заслуги здесь нет.

Шарлотта может теперь появиться в любой момент, и я вызвалась испечь к ее приезду яблочный пирог. Собирая в саду яблоки, вижу, как со стороны бассейна ко мне приближается Лоренс с полотенцем через плечо и предлагает помощь. Он, с его подходящим для этого ростом, снимает плоды с дерева, а я держу корзину.

– Осторожно! – восклицает он, когда я делаю непроизвольный шаг назад. – Внимательно смотрите под ноги.

В траве можно поскользнуться на сгнившей падалице или потревожить осу.

Лоренс встает на цыпочки, его руки тянутся сквозь ветви, и дерево чуть вздрагивает, когда он срывает очередное яблоко.

– Чья бы то ни была заслуга, для меня это огромное облегчение, – признается он, осматривает фрукт, протирает его о рукав рубашки и кладет в корзину. – У меня словно камень с души свалился.

И уже не в первый раз меня поражает способность Лоренса перекладывать решение своих семейных проблем на других. Я вдруг понимаю, что прежде Элис избавляла его от подобных забот: от ссор с детьми из-за их нелепых затей, от уговоров поумерить свой энтузиазм или же, наоборот, проявить больше энергии. И теперь я вижу его подлинный недостаток: полнейшую эмоциональную леность. При этом он не может не понимать, какую важную роль играют эмоции в жизни каждого человека – ведь в его книгах это многократно описано, – но в реальности Лоренс более чем доволен, если хотя бы часть негативных коллизий обходит его стороной. Особенно мелких и потому еще более досадных.

Мы возвращаемся в дом. Он направляется к себе в кабинет, а я – в кухню. Там я нарезаю кубиками холодное сливочное масло и начинаю растирать его в большой миске с мукой, куда заранее добавила немного сахара. При такой работе я всегда стремлюсь, чтобы мои руки оставались легкими, прохладными и как бы воздушными. Так они лучше чувствуют изменения в структуре муки, по мере того как она превращается в тесто после добавления яичного желтка и воды. Вскоре готовый ком отправляется ненадолго в холодильник. Тщательно промытые яблоки лежат и сохнут на полотенце, расстеленном на мраморной поверхности разделочного стола.

Оставшись солнечным утром одна в кухне, я снова позволяю вообразить, что здесь все принадлежит мне. И фарфоровая мельница для кофе, прикрепленная к дверце кладовки, и необъятных размеров буфет с формами для выпечки тортов и заливки желе, выдвижные ящики которого застревают, забитые старой утварью, использовавшейся в какой-то прежней неторопливой и комфортной жизни: щипцы для орехов, молоточки для колки кускового сахара, приспособления для извлечения косточек из вишен, ножницы для нарезки кистей винограда. И все, что видно из окна: небольшой огород, где миссис Тэлбот сажает зелень и поливает герань в горшках, и покрытые мхом солнечные часы у каменной ограды, рядом с которыми стоял Лоренс, когда Элис делала памятный мне снимок.

Но это происходит со мной всего лишь на минуту. Длинной спиралью я срезаю желтую кожуру с яблока и пытаюсь понять, что все вокруг теперь для меня значит.

Шарлотта Блэк приезжает ближе к полудню и привозит с собой Сельму Кармайкл. Вообще-то их обеих ждут в доме у Банни Несбит, живущей дальше по побережью, в Оллуике, но завтра. Вечеринки, которые закатывает Банни в своем летнем доме, давно стали легендарными, и Шарлотта никогда не отказывается от ее приглашений.

– Не дай Бог, она узнает, что ты здесь, – говорит она Лоренсу. – Уж тебе-то точно не выбраться оттуда живым.