Дикая война - Ерофей Трофимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся его одежда, в которой он был в походе, висела здесь. Но вспомнив, что не видел ещё своего оружия, Миша потянулся к крюку, на котором висела его одежда. Сняв с него окровавленные походные тряпки, тётка наверняка сбросила всю подвесную с оружием куда-то в угол. Но, к его удивлению, пояс с кобурами и винтовка были аккуратно развешаны на гвоздиках, вбитых в стену. Присмотревшись, Мишка вдруг понял, что когда-то здесь висела какая-то шкура.
— Вот болван! — выругался парень в голос. — Ну, нет ума, считай калека. Ну чего тебе стоило раньше на это внимание обратить? Ясно же, что пьянь эта всё из дома тащила. Так сделал бы подарок тётке. Тем более что шкур у тебя всегда — как у дурака фантиков. Так. А это что? — повернувшись, Мишка увидел кургузую полочку, на которой было разложено невеликое тёткино богатство.
Швейные принадлежности, спицы, челноки, веретёна для прялки. В общем, всё для рукоделия. Тут всё было ясно. Но вот сама полочка… Мишка присмотрелся и невольно скривился от презрения. Неизвестный мастер не удосужился даже как следует ошкурить доску, из которой она была сделана.
— О. Вот и занятие, — усмехнулся парень и заковылял к выходу. — Давно надо было это сделать.
Сходив в сарай, Мишка подобрал пару ровных досок и, прихватив в сенях ящик с инструментом, принялся готовить себе рабочее место. Старая корзина с драным куском рогожи заняла своё место перед лежанкой. Туда же встал и самый старый табурет. Сходив на половину тётки, Мишка снял размеры и, разметив доску, взялся за дело. К тому моменту, когда Глафира вернулась домой, полочка была почти готова. Увидев, что он снова чем-то занят, вместо того чтобы мирно изображать смертельно больного, тётка завелась с порога:
— Господи! Да что ж это такое! Не успел в себя прийти, и снова покоя нет. Ну чего тебе не лежится спокойно, Мишенька?
Спокойно выслушав этот монолог, Мишка вздохнул и, улыбнувшись, спокойно ответил:
— Мама Глаша, ну чего ты опять голосишь? Я же не бегаю. Не хожу, даже не двигаюсь почти. Так, только руки шевелятся. Вот, решил тебе полочку под твои принадлежности рукодельные сделать. Точнее, даже не полочку, а этажерку. Ну вроде того, — забыв, как правильно называется подобное сооружение, Мишка просто в очередной раз выкрутился.
— Так это мне? — растерялась тётка.
— Ага. Вот ещё немножко, и можно будет вешать. Ты ещё вот что мне скажи, что за шкура там у тебя висела раньше?
— Так и не вспомнил? — грустно спросила Глафира. — Марал там был. Ханты выделывали. Мягонькая, пушистая.
— Трифон пропил? — прямо спросил Мишка.
— Угу, — кивнула Глафира, и глаза её наполнились слезами.
— Мама Глаша, — вздохнув, Мишка отложил деревяшки и, медленно поднявшись, подошёл к ней. — Ну чего ты? Знаешь ведь, что он сам во всём виноват. А шкуру я тебе привезу. Такую же. Даже лучше. Вот честное слово, привезу.
Так приговаривая, он поглаживал её по плечу, пытаясь хоть как-то успокоить. Тихо всхлипнув, тётка вздохнула и, кивнув, улыбнулась:
— Хочешь чего, сынок?
— А достань рыбки копчёной, мама Глаша. И картошки свари, — подумав, попросил парень.
— Может, ещё чего? — подобралась тётка.
— Так а чего ещё-то? Если только зеленушки всякой с огорода, — хмыкнул Мишка, осторожно почёсывая в затылке.
К его вящему удивлению, крестьяне в этих широтах умудрялись выращивать всё. От картошки и репы до огурцов и лука. Так что его заказ можно было назвать вполне обдуманным. Свежая зелень в этих местах была ещё одним серьёзным источником витаминов. Пока тётка шуршала по дому, он успел приладить к полочкам боковины и, задумчиво оглядев получившуюся конструкцию, покачал головой. Тут просто жизненно необходима была резьба. Для придания лёгкости и завершённости.
Разобрав полку, он взял в руку карандаш и принялся аккуратно наносить на боковину рисунок. Вырезать фигурки животных Мишка не собирался. Для этого у него таланта художника не было. А вот изобразить что-то вроде фигурных разрезов — на это его вполне хватит. Представив, как это всё может выглядеть, парень принялся рисовать. Закончив одну боковину, Мишка взял маленький коловорот из набора, оставленного ему Саввой, и принялся сверлить.
Медленно, осторожно, так чтобы сверло не выскочило за линию рисунка. Закончив сверловку, парень взял тонкую стамеску и начал срезать дерево в промежутках между отверстиями. К тому моменту, когда картошка сварилась, он успел вычистить первую прорезь. Перекусив, он вернулся к работе. Глафира, умудрившись за полчаса убрать со стола и помыть посуду, присела на лавку неподалёку и принялась сучить пряжу, то и дело поглядывая на его работу.
Увлёкшись, Мишка не заметил, что тётка давно уже отложила шерсть в сторону и, подперев щёку ладошкой, не сводит глаз с его рук.
— И где ты только такому научился? — удивлённо вздохнула она, не удержавшись.
— Сам не знаю. У людей всякое разное из мебели видел, вот и подумал, что для тебя такую сделать надо, — в очередной раз выкрутился он. — Я тут ещё подумал, будет время, я и остальную мебель нам соберу. А то в доме как в сарае. Пара сундуков да лавки. Даже табуреты и то старше меня.
— Ты сначала в здоровье войди, столяр, — ласково улыбнулась тётка.
— Войду, мама Глаша. Сама же знаешь, раз шевелиться начал, значит, жить буду. Ты вот что скажи. Ленка не заходила?
— Вспомнил, — лукаво рассмеялась Глафира. — Прибегала полюбовница твоя. Чуть калитку не вынесла, как в дом летела.
— А чего теперь не заходит? — поинтересовался Мишка, с подозрением покосившись на тётку.
— Дочка у неё приболела, — отмахнулась Глафира. — Да видела я её. Не сверкай глазом-то. Сказала, что очнулся. Ты лучше скажи, что со скотиной делать станем?
— Как это что? — растерялся Мишка. — Коня я по своим делам использовать стану. А про корову мы с тобой уже говорили.
— То-то и оно, что говорили. Ну не нужно нам молока столько, Мишенька. Да и кормить её тяжело.
— Предлагаешь Марфе отдать? — отложив стамеску, прямо спросил Мишка.
Вздохнув, Глафира только потупилась.
— Ну, может, оно и правильно, — помолчав, задумчиво проворчал парень. — Как ни крути, а шестеро по лавкам, и все мал мала меньше. Её-то корова что, мало молока даёт?
— Мало, — снова вздохнула тётка. — Старая она уже. Того и гляди, совсем доиться перестанет.
— А наша сколько ещё протянет? — осторожно
